Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Когда верующие люди вспоминают Елисавету, память которой мы сегодня празднуем, то обычно говорят, какая она необычная – все время находят особенные, только ее отличающие черты биографии, личности. Нельзя сказать, что неправы те, кто так делает, но в  каком-то очень важном смысле это неправильно. Потому что то, что для нас, христиан, является самым главным в ее жизни, как раз очень обычное.

Потому что про спасение души сказано, что «любящим Бога, вся поспешествуют во благое» — то есть происходят с тобой разные вещи, попадаешь в разные обстоятельства, многие из которых, житейски говоря, плохие, а получается все к хорошему.

И вот так у нее и происходило. Вышла она замуж (в некотором смысле слова, потому что не во всех смыслах слова так можно сказать) за человека, который имел, конечно, много хороших свойств характера, которые заслуживали уважения и почитания, но думаю, что для верующей христианки, которой она была, выходя за него, — хотя она тогда была лютеранкой, но даже и для лютеранки — это, конечно, было чересчур. Я думаю, что все поняли, о чем я говорю.

Она, однако, молчала, терпела и хотела, чтобы супруг ее исправлялся, хотя это и не удалось, но делала она для этого все, что могла. Несомненно, уже этот внутренний подвиг содействовал благому. Другой пример, из уже послереволюционной жизни, когда дело ее жизни, как сказали бы светские люди – Марфо-Мариинская обитель, — была уничтожена большевиками. Не просто стены были осквернены – как они до сих пор и пребывают, — а сама монашеская община, люди были разогнаны, и уже не могли заниматься вот этой своей деятельностью, связанною с медициной. Хотя это и не главная деятельность для монахов, но и с главным настали проблемы. По крайней мере, вот такой монашеской жизни, которая была в Марфо-Мариинской обители, уже не осталось. Да, какие-то были кружки бывших насельниц, но община была разорена.

С житейской точки  зрения мы скажем, что Елисавета собирала такую особенную обитель, собирала новый тип монашества, и все это у нее пошло прахом. Но это с житейской точки зрения. А с духовной точки зрения, все обстоит совершенно противоположным образом — «вся поспешествуют во благое». Наша задача, когда мы чем-то занимаемся – не создать ту или иную общину, не оставить то или иное наследство, а получше сделать то, чем я занимаюсь, но не забывая о самой главной цели, ради которой я этим занимаюсь.

Как христианин, я занимаюсь всем только с одной целью – спасения души. Только в этом монашество.  Ни к чему нельзя привязываться страстно. Нельзя привязываться страстно к плодам своих рук и к делу свой жизни в светском смысле этого слова. Просто потому что дело моей жизни – это не то, чем я занимался много десятилетий, предположим, а только спасение души.

А как отличается страстное отношение от бесстрастного? Оно отличается – по крайней мере, чтобы было очевидно и понятно, — когда нас чего-то лишают. Если мы сильно скорбим, если наша жизнь после этого рушится, значит, у нас было страстное отношение. Если мы огорчаемся естественным образом, при этом понимаем, как нам жить, и что впереди следующий наш этап – тогда, значит, было бесстрастное отношение. Тогда это полезно.

И вот это и показала Елисавета. После того, как ее забрали из монастыря, когда она понимала, что монастырю при большевиках не выжить, она еще пусть и сравнительно небольшое время, но все же очень важное и для нее, и для тех, кто ее окружал, и для нас очень важное, общалась с немногими людьми, которые были близки. Мы даже узнали по счастливой случайности, что уже будучи сброшенной в шахту, в плохом состоянии, совсем незадолго до смерти она поддерживала узников. И так вот в ее помощи кто-то нуждался до самого последнего момента ее жизни.

Если так прожить, то получается, что, очень может быть, дело твоей жизни, если его так можно называть, разоряется еще при твоей жизни. А если при твоей жизни оно не разорилось, то очень часто оно разоряется в течение одного – редко, если двух – поколений.

Тем не менее, мы вот сейчас ее вспоминаем, и в своей жизни мы ей очень многим обязаны. И вокруг почитания памяти святой Елисаветы все эти годы строилась жизнь нашего прихода. И ведь не только мы такие одни. Получается, что тем способом, которым ты хотел и пытался оставить о себе память, делая такие дела, у тебя ничего не получилось почти. И все дела Елисаветы еще при ее жизни были разорены. А в каком-то более важном смысле и через разные поколения это сохраняется, усваивается.

Для христианства усваивается лучше то, что было более христианским. Если было более христианским оставить все в свое время, бросить эту Марфо-Мариинскую обитель, и поехать туда, куда тебя повезли – это физическое оставление не зависело от собственной воли, а внутреннее произволение, чтобы все это принять, тут должно было быть, — тогда получается, что и для спасения собственной души ты получаешь максимум, и от тебя больше пользы в христианском смысле для душ большого количества людей.

Вот если бы святая Елисавета не была мученицей, она все равно была бы святой – так говорят некоторые люди, и скорее всего они правы. Но если она, будучи святой, не стала бы еще мученицей, то она не смогла бы нам оставить земного наследия, которое оставалось бы неизменным, а наследие ее, та же Марфо-Мариинская обитель, тоже бы перерождалось, и, может быть, мы смотрели бы на это с ужасом, как это часто бывает в историях монастырей после смерти их основателя.

Как бы то ни было, ничего этого не осталось, зато осталась она как святая намного более известной, к которой намного больше обращаются, и которая гораздо яснее для людей засвидетельствована. Конечно, для Бога эта ясность не нужна, она у Него и так всегда полная, а для людей это полезно. Поэтому будем благодарны Промыслу Божиему в отношении Елисаветы, будем благодарны ей самой, будем для себя выносить такие уроки. Мы должны старательно заниматься всевозможными делами своей жизни, но понимать, что главное дело нашей жизни совершенно в другом, и оно не на земле, а на небе.

Аминь.

епископ Григорий (Лурье)