Праздник тех, которые были причастны к погребению и к явлению воскресшего Христа. Они были незаметны при Его жизни, но в самый главный момент — при Воскресении — оказались самыми главными из всех учеников. Искушение, когда тебе предпочитают другого. Как бороться с мыслями о том, что испорчено дело из-за того, что нам предпочли другого. Не надо показывать другим нашу особенную близость ко Христу. Она должна свидетельствоваться только нашими делами.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

В сегодняшний день, когда Церковь совершает память жен-мироносиц и святых праведных мужей Иосифа Аримафейского и Никодима, продолжают праздноваться события первого дня Воскресения. Потому что на восьмой день по Пасхе — это было прошлое воскресенье — мы, естественно, вместе со всею Церковью совершали воспоминание тех важнейших событий, которые произошли на восьмой день по Пасхе, а теперь, поскольку в 15-й день по Пасхе никаких особенных событий то ли не происходило, то ли, по крайней мере, они под этим числом нам не сообщены, мы опять возвращаемся в первый день по Воскресении и вспоминаем отдельно тех, кого еще не было случая вспомнить персонально, но кто имел самое первое и самое непосредственное отношение к тому, чтобы удостоверить Воскресение Христово, т.е. тех, которые были причастны к Его погребению и к явлению Его воскресшего. Это вот как раз жены-мироносицы и праведные Иосиф и Никодим, память которых совершается сегодня. И это причина, почему она совершается именно сегодня.

Но всякая церковная память, конечно, важна для нас не только своим историческим смыслом, не только тем или иным воспоминанием, которое важно само по себе, тем более, если речь идет о Воскресении Христовом, т.е. о самом главном догмате нашей веры, но также важна и потому, что каждое церковное воспоминание говорит нам что-то о нашей собственной жизни, о том, как мы должны сами себя воспитывать, или, говоря, христианским языком, любое празднование церковное что-то говорит и о православной аскетике. И конечно, такое важное празднование, как сегодняшнее, говорит о многом, даже если брать только его аскетическое содержание, и трудно объять полностью его смысл. Но может быть, из многого можно обратить внимание на то немногое, что особенно актуально едва ли не для каждого из нас, современных верующих.

Те ученики и ученицы Христа, память которых мы сегодня совершаем, были тайными. Они либо не показывали явным образом свою приверженность к учению Спасителя и свою веру в Него, по крайней мере, не показывали до тех пор, пока их не вынудили к этому жесткие обстоятельства, когда действительно уже надо было пойти и истребовать у Пилата Тело для погребения; либо, если и показывали, то неброско, ведь когда много собирается разных женщин, никто на каждую из них в отдельности внимания не обращает. То есть, по крайней мере, они не были какими-то особенно заметными фигурами. И вот, оказалось, что эти люди, которые не играли, по видимому, никакой особенной роли и даже на самом деле не играли никакой особенной роли в той общине, которая была вместе с Иисусом, они и оказались в какой-то момент самыми главными, и не просто в какой-то момент, а в самый главный момент — потому что уж что еще может быть важнее, чем Воскресение Христово? И при погребении, и при воскресении оказались впереди, первыми и, следовательно, самыми главными из всех те, кто никогда не мог претендовать на это место и совершенно искренне на него не претендовал. И в христианской Церкви так и бывает. И никто не остался обиженным — ни Апостолы за это на них не обижались, ни они в свое время не обижались на Апостолов за то, что те были по месту им предпочтены. Потому что, конечно, главное не то, кто как на земле предпочтен, а то, как будет в Царствии Божием, где первых мест хватит на всех, точнее, там есть одно первое место одесную Бога, которое уготовано всем праведникам. И поэтому, действительно, все эти земные соперничества совершенно неуместны среди христиан.

Но для нас это не всегда очевидно. Я уж не буду обо всем говорить, а просто упомяну о таком грубом искушении, которое бывает, когда кого-то предпочитают нам, мы оказываемся не на первом месте, будь то в Церкви или в каких-то наших светских делах, и нам от этого обидно, нас это задевает. Это, конечно, очень грубая форма искушения. И если с нами такое произошло, мы должны думать не о том, почему кого-то там предпочли нам, а должны думать, что слава Богу, что это произошло. Потому что если бы этого не произошло, мы бы и не знали, что у нас есть тщеславие, а может быть, и зависть по отношению к этому человеку, которые таким образом наконец-то получили возможность проявиться, а следовательно мы о них узнали и теперь можем в них покаяться, что мы сейчас и попытаемся сделать. Вот такое расположение у христианина должно быть, если его постиг такой соблазн.

Но, к сожалению, не все ограничивается такими грубыми соблазнами на тему тщеславия и зависти, а бывает, конечно, дальше и хуже. Потому что вместо того, чтобы сказать себе что-то вроде того, что я сейчас сказал, человек начинает говорить: “Вот, какой ущерб наносится делу!” Потому что, естественно, ему кажется — а может быть, это и на самом деле так, — что если бы предпочли его, а не другого, то он бы мог на этом месте все сделать лучше, а тот делает все плохо и вообще, может быть, все испортит и т. д. Такие мысли обычно очень усиливаются завистью. В большинстве случаев (примерно в 90 % случаев) они возникают совершенно на пустом месте. Потому что либо они совершенно ложные, и может быть, тот другой человек еще и лучше справится в конечном итоге, либо, по крайней мере, хрен редьки не слаще — может быть, и тот справится плохо, но и ты справился бы не лучше.

Но даже в тех случаях, когда на самом деле эти мысли справедливы — такие случаи редко, но бывают, — надо еще думать о том, в чем состоит наше главное дело. Потому что мы же даже из житейских соображений охотно соглашаемся иной раз терпеть ущерб в каком-то житейском деле, если оно для нас не главное, для того чтобы выиграть в главном. Все что-то терпят, идут на какие-то лишения, для того чтобы чего-то добиться. Это так в миру, и эта схема нам хорошо знакома. И когда мы думаем о духовном, мы прежде всего должны понять, что наше главное дело — это спасение души, причем не чьей-то там души, а прежде всего моей, личной, единственной и собственной. И вот, надо прежде всего думать о том, что мне полезней — чтобы такое-то дело было сделано лучше или чтобы у меня был шанс как-то смириться? И как правило, тут уже в 99 % случаев, если не больше, оказывается, что полезнее, если даже дело будет испорчено, но зато у меня будет повод для смирения. Потому что не так это дело и нужно, не так уж важно его не испортить, тем более не всегда оно портится фатально, так чтобы уж совсем развалиться, а просто подпорчивается; а вот польза душевная является основанием для всякого следующего дела, которое будет у нас в жизни. И все это, конечно, важно.

И только в совсем уже немногих случаях, когда действительно возникает ситуация, что по своему положению именно я должен не допустить, чтобы какое-то дело развалилось, потому что я за это несу ответственность, потому что такова воля Божия, как-то проявившаяся более или менее ясно, и вот если тогда какой-то человек, претендующий на мое место, это дело явно испортит, и я нахожусь именно в таком положении, что могу и обязан содействовать тому, чтобы дело не было испорчено, — вот тогда только можно как-то протестовать и принимать какие-то меры для того, чтобы действительно этого человека от дела убрать.

Но конечно, я сейчас не говорю о положении начальников, которые выбирают для вверенного им дела наилучших исполнителей. Здесь, поскольку начальники не выбирают сами себя, они свободны от этого искушения, а исполнители, поскольку не они выбирают, а их выбирают, тоже свободны от этого искушения. Им только надо смотреть на то, что если им, справедливо или несправедливо, кого-то предпочли, обида здесь никогда не уместна.

И особенно это все относится даже не к мирским делам, хотя в миру мы прежде всего с этим сталкиваемся, а к делам духовным. Потому что не надо нам показывать нашу особенную близость ко Христу. А мы норовим это сделать, когда показываем себя пред людьми христианами, православными и т. д. Но показываем это не тем, что что-то такое делаем хорошее, идем на какое-то самопожертвование для людей, на какое нехристиане, может быть, не пошли бы, а показываем это тем, что говорим: вот, мы христиане. А еще чаще мы говорим так: надо ходить в Церковь. А еще чаще мы говорим другим: вот, у тебя то-то и то-то плохо, потому что ты не ходишь в Церковь. И они прекрасно понимают, что хотя мы и говорим так, но на самом деле подразумеваем, а иногда прямо и говорим нечто гораздо более жесткое: у тебя то и это плохо, потому что ты сам плохой, а ты плохой, потому что ты не ходишь в Церковь, а если бы ты ходил в Церковь, то ты был бы хороший, — почему? — потому что я хожу в Церковь и поэтому я хороший. Вот, собственно, вся цепочка. Мы сами себе доказываем и думаем, что другие тоже должны так считать, а они почему-то не соглашаются, что если мы ходим в Церковь, то мы хорошие, а если кто-то в Церковь не ходит, то он плохой. Поэтому мы, таким образом показывая свое христианство перед ближними, их, конечно, пытаемся уничижить; у них, естественно, возникает протест, и получается поношение нам (но это и хорошо, потому что нас и надо поносить за такое) и поношение христианству, а вот это уже нехорошо, потому что людям становится труднее придти в Церковь, мы создаем им препятствия, которые надо преодолевать. Конечно, может быть, и необходимо придти соблазнам в жизни данного человека, и не нам об этом судить, но мы уж точно должны помнить, что “горе человеку тому, которым соблазн приходит”. То есть нам самим не надо служить орудием этого соблазна. Потому что если Господу нужны будут такие орудия, а мы категорически откажемся ими служить, то Он найдет себе такие орудия, потому что всегда найдутся такие, кто не откажется.

И поэтому будем стараться не афишировать свое христианство. Свое христианство мы должны держать внутренне при себе постоянно, как мотивацию всех наших поступков и как критерий, по которому мы определяем, что мы должны делать, а чего не должны и т. д. Но это — для себя. Что касается внешнего мира, пусть даже это будут люди более или менее христиански настроенные, мы ничего этого им показывать не должны. Наше христианство должно проявляться в каких-то конкретных делах, которые этим людям, может быть, будут нравиться, а может быть, не будут нравиться, — это уже для нас неважно; важно, чтобы эти дела были по воле Божией. И как показывает тысячелетний опыт, в общем и целом, несмотря на разные неприятности, к христианам все-таки люди относятся хорошо, и таким образом вера свидетельствуется, и таким образом осуществляется проповедь. Конечно, это бывает не всегда; Самого Христа, Который уж всяко хорошо относился к людям, распяли; но ведь не все же Его распинали, и ученики после Него остались. Это относится и ко всем христианам, которые были после Христа. Поэтому постараемся брать пример с тайных учеников Христа или, по крайней мере, с таких учеников, которые, как жены-мироносицы, не афишировали себя и никакого особенного места в общине не занимали; и постараемся, чтобы, как заповедано в Евангелии, для мира были явны наши добрые дела, “чтобы просветился свет наш пред человеками, и они прославили Отца нашего, Сущего на небеси”. Аминь.