Петербург — “самый святой город”, хотя замысел Петра I о нем был антихристианский. Здесь просияли в синодальный период почти все главные русские святые — Ксения Петербуржская, Иоанн Кронштадтский, Игнатий Брянчанинов, — а после революции здесь был центр Катакомбной Церкви. Наш приход оказался как бы преемником последнего иосифлянского храма Петербурга и последнего открытого храма Истинной Церкви в довоенное время; связь духовная и материальная. Люди судят по нашему приходу о нашей Церкви, поэтому мы должны соответствовать своему положению.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Сегодня совершается светское торжество — трехсотлетие нашего города, но в то же время это и торжество христианское. Основание города было приурочено почти к освящению Константинополя: 24 мая нового стиля Церковь совершает память обновления Царьграда, т.е. основания христианской столицы Византийской империи, и очень близко к этому дню приходится и дата основания Петербурга — конечно же, это было сделано не случайно. Это был замысел создать новую столицу христианского мира. В 1703 году это был ближайший воскресный день к 24 мая нового стиля, и кроме того, на этот день в тот год приходился праздник Пятидесятницы. Мы знаем, что замысел, который был у царя Петра относительно нашего города, был крайне нечестивым, антихристианским и богохульным, и если бы действительно все сложилось так, как хотел царь Петр, то это была бы, конечно, столица Антихриста, служащая для всяческого извращения и попрания Православия. Но получилось все иначе, и недаром в первые послереволюционные годы преподобный Нектарий Оптинский, который не был петербуржцем и никаких особых патриотических чувств к нашему городу испытывать не мог, сказал, что именно Петербург является самым святым городом в России, — это он сказал уже после того, как Петербург стал “колыбелью революции”. Что же он хотел этим сказать?

Конечно, здесь уже могут быть только наши толкования, потому что сам преподобный не объяснил значения своих слов, т.е. хотел, чтобы мы думали сами: а раз он этого хотел, значит, наверное, если мы захотим подумать по-церковному, действительно сможем понять, о чем тут речь.

Действительно, к тому времени Петербург уже явил самых, может быть, главных святых для судеб России, явил еще в дореволюционный синодальный период, когда как раз Петербург был центром всего, можно сказать, церковного беззакония; это была столица империи, здесь был Синод — установленное Петром I нечестивое надругательство над Церковью, а не система церковного управления. Но в то же время именно в Петербурге просияли почти все самые почитаемые русские святые — Ксения Петербуржская, которая почиталась к началу ХХ века уже далеко не только в Петербурге, а по всей России, хотя она и не была канонизирована; а также Иоанн Кронштадтский, который умер совсем незадолго до революции, в 1908 году. Глядя из сегодняшнего времени в синодальный период, мы должны еще особо вспомнить святителя Игнатия Брянчанинова, который тоже подвизался большую часть своей жизни в монастыре под Петербургом, не доезжая Стрельны, настоятелем которого он был; а началась его монашеская жизнь на территории, которая сейчас называется Ленинградской областью; серьезно в христианство он обратился, тоже живя в Петербурге, будучи студентом. А почему мы особенно должны его выделять? Потому что он ясно указал на неизбежность катастрофы, которая ожидает Русскую Церковь, и потому, что он учит нас до сих пор, даже еще больше, чем в то время, христианству, которое лишено всякой сентиментальности и всяких так называемых “благочестивых чувств”, которыми обычно у многих людей заменяется реальное христианство. Святитель Игнатий явил тип аскетики именно настоящей православной святоотеческой, тогда как в XIX веке преобладающим типом аскетики и духовной жизни было просто какое-то накачивание себя разными чувствами и народное благочестие, смешанное со всякими суевериями.

И вот, уже ко времени святого Нектария Оптинского Петербург стал таким вот важным для православия городом, можно сказать, христианской столицей России. А что же произошло после смерти Нектария Оптинского, в конце 20-х годов? Тогда как раз произошло разделение Российской Церкви на Катакомбную и сергианскую, пошедшую на компромисс с безбожной властью. И центром Катакомбной Церкви стал Петербург. Потому что во главе Катакомбной Церкви встал священномученик Иосиф Петроградский, которому, впрочем, пришлось пробыть в Петербурге не больше одного дня, а потом власти его уже не пустили в Петербург, и он все время жил по ссылкам и тюрьмам, пока его не расстреляли в 1937 году, — но он был главой Истинной Церкви в Петербурге и за его пределами до самой своей смерти. Конечно, практически он управлять ничем не мог, однако, и реальный центр управления Катакомбной Церковью в довоенные годы находился в Петербурге, и один из викарных епископов святителя Иосифа —священномученик Димитрий Любимов, епископ Гдовский, в честь которого пострижен наш инок Димитрий, — он как раз находился в Петербурге и реально в начале 30-х годов управлял самой влиятельной иосифлянской ветвью Катакомбной Церкви. Конечно, постепенно всех епископов арестовали, и легального центра управления не осталось нигде. В Петербурге дольше всего оставался открытым храм, где поминали митрополита Иосифа Петроградского; долгие годы это был единственный открытый храм Истинной Церкви (остальные храмы были тайными); этот храм обратили в сергианский только в 1943 году во время блокады. Это была деревянная Троицкая церковь в Лесном, которая была снесена в 1968 году. Конечно, еще раньше официального перехода ее к сергианам истинно-православные туда почти не ходили, потому что это была просто такая витрина, чтобы сотрудники НКВД выясняли, кто ходит в Катакомбную Церковь, и всех арестовывали. Но тем не менее, это был последний иосифлянский храм.

И вот, можно сказать, наш приход является не чем иным, как возвращением того храма в Истинную Церковь. Потому что дальнейшая история этого храма в Лесном такова. До 1968 года он оставался на своем месте, принадлежа к Московской патриархии. В 1968 году, хотя хрущевские гонения уже закончились, по инерции было принято решение его снести; однако, решение было мягким: приходу было разрешено сохраниться, взять с собой утварь, иконы и переехать на другое место. И другим местом оказалась часовня, находившаяся рядом с тогда действовавшим Спасо-Парголовским храмом в Шувалово. Эта была маленькая деревянная часовня в честь святого Александра Невского, которая в XIX веке действовала как храм, но потом ее обратили в часовню. И вот, эту часовню в 1968 году было разрешено переделать в церковь: к ней пристроили алтарь, и так появился Александро-Невский приход в Шувалово, в котором и стал в 1982 году вторым священником, а впоследствии настоятелем наш убиенный отец Александр. И собственно говоря, от того прихода происходит наш приход Святой Елисаветы, который тоже основан в патриархии, но вернулся в Истинно-Православную Церковь, в которой сохранились традиции катакомбных христиан и где до сих пор есть катакомбные приходы. Таким образом, не только духовное преемство имеет наш приход с иосифлянами, но даже и материальное. У нас в алтаре есть три предмета, которые, так сказать, сами по себе являются образцами массового церковного искусства XIX века и с канонической точки зрения ужасны, но в то же время они являются подлинными святынями истинно-православных христиан; эти вещи перешли к нам из той Троицкой церкви в Лесном — распятие, которое стоит на жертвеннике, и висящие в алтаре слева и справа две большие иконы. Вот это то, что, можно сказать, материально связывает наш приход с тем иосифлянским приходом.

И вот теперь, когда кровавых гонений на истинно-православных христиан нет, что можно сказать о судьбах Петербурга в истории Православия вообще и особенно Российской Церкви в частности? Конечно, пока рано говорить что-либо определенное, потому что об этом скажут те, кто будут жить после нас, — тогда будет историческая дистанция, с которой можно будет объективно рассуждать. А сейчас мы должны не давать оценку тому, что еще не доделано, а как можно яснее понимать, что эти судьбы зависят от того, какими христианами будем мы сейчас.

Мы получили, живя в Петербурге, наследство Катакомбной Церкви, центром которой, и был наш город в 30-е годы; и сейчас тоже, милостью Божией, Петербург является одним из немногих городов России, где наша Церковь имеет храм, причем это храм один из самых больших в нашей Церкви, хотя, конечно, он и мал по сравнению с какими-нибудь соборами. И слава Богу, что храм этот находится в таком месте, куда сравнительно легко доехать. Конечно, мы находимся на очень видном месте, и все христиане, независимо от того даже, как они к нашей Церкви относятся, во многом будут судить о ней по нашему приходу; все смотрят на нас.

Сейчас церковное значение Петербурга определяется церковным значением нашего прихода, и поэтому можно сказать, что сегодняшний праздник — это особенно и наш праздник, но не в том смысле, что мы уже много чего сделали и поэтому теперь можем праздновать, а в совершенно противоположном смысле: этот праздник показывает нам наши задачи и показывает их, прежде всего, даже не столько нашей Церкви, сколько нашему приходу. И вот, молитвами всех святых, в нашем городе просиявших, и особенно молитвами святых Катакомбной Церкви, Господь да подаст нам оказаться с ними в одном сонме, продолжив то дело, которое они начали. Аминь.