Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы совершаем память святителя Марка, митрополита Эфесского, которого особенно почитают истинно-православные христиане. Он жил в последние годы византийской империи, в XV веке, но немного не дожил до ее крушения, хотя, если бы не болезнь, которая его убила в достаточно молодом возрасте, мог бы и дожить, но он и так успел сделать очень много.

Он был замечательным богословом, и был учеником замечательного богослова Иосифа  Вриенния, и если бы жизнь тогда была мирной хотя бы в церковном плане, то, скорее всего, он написал бы много глубокомысленных богословских сочинений по разным поводам, и, наверное, их было бы приятно читать. Но значение его трудов для Церкви проявилось в другом.

Турки все время теснили то, что оставалось от Византийской империи, и понятно было, что Византия скоро закончит свое существование, но на век Марка Эфесского хватило. Хотя Эфес, где по соглашению с турками назначался из Константинополя митрополит, уже был под властью турок, и, собственно говоря, турки его туда и не пустили, но не потому, что против него что-то личное имели — им было все равно, и были договоренности, что они пускают назначенного из Константинополя митрополита, — но как раз император в Константинополе и сказал, чтобы его не пускали.

Некоторое время он был единственным православным епископом в Византии, но в мире были еще православные епископы. Грузинский митрополит не подписал унию, вышел из заседания, обругав всех присутствовавших на Флорентийском соборе, что они ссылаются все не на святых отцов, а на Аристотеля, обсуждая богословие. И патриарх тоже не подписал унию, но не потому, что он такой принципиальный, а потому что он успел умереть раньше – во Флоренции, где и похоронен.

Святителя Марка рукоположили в эфесские митрополиты по-быстрому для того, чтобы отправить на Флорентийский собор, который заседал в 1438–1439 годах. Для этого ему нужен был приличный высокий сан, чтоб он мог там выступать, потому что предполагалось, что он там будет главным защитником православия. Другой предполагаемый защитник православия уже был в сане митрополита – Виссарион Никейский, — но он был немного из другой партии, и было непонятно, будет ли он защищать православие или нет. Вроде, сначала был защитником православия, а потом стал одним из главных защитников унии, впоследствии став кардиналом.

Вот в такой ситуации оказался Марк, и больше всего мы его знаем в связи с тем, как он боролся с унией. Конечно, совершенно справедливо мы вспоминаем его стойкость, как он не побоялся остаться в меньшинстве, не побоялся уехать оттуда, а, скорее, его побоялись сильно репрессировать. Но что оставалось?

Был один епископ и против него весь отпавший епископат, включая представителей русских княжеств. Точнее, тверской князь сам участвовал в созывании Флорентийского собора, очень хотел унии, даже отправил туда своего светского представителя, — единственный из русских князей. И унию приняли совершенно единогласно все русские княжества, а потом в русских княжествах возникла борьба за власть. Под актом унии, сохранившимся в подлиннике, выделяется подпись на церковно-славянском языке: «аз Авраамий смиренно подписую», — епископа Суздальского. Не говоря о том, что митрополит Киевский Исидор был одним из главных сторонников унии.

Но за Марка Эфесского были монахи. Он поехал на Афон и там все объяснил.  Епископата никакого не было, но были монахи. И они были уверены в правоте своего дела и держались. Конечно, они обращались туда, где надеялись найти поддержку: в частности, они обратились в Москву. В Москве делегацию анти-униатов принимают вежливо и отпускают ни с чем, но тоже вежливо. В целом позиция Василия II не отличалась радикально от позиции его конкурентов из Тверского княжества, просто тверской князь был убежденным сторонником унии, старался ее провести, а князь московский думал, как ему выгоднее, поэтому немножко заигрывал, но в итоге тоже решил держаться унии и написал письмо новоизбранному патриарху, который, естественно, тоже был униатом, с просьбой о том, что за то, что они признают его патриархом, признать и их, совершенное в Москве, рукоположение митрополита Ионы законным, — в виде исключения и только на этот раз.

Вот такое было предательство со стороны тех, кто должен был бы быть православным. Тем не менее, святитель Марк не унывал. Благодаря монашеству, народ массово перешел на сторону анти-униатов, и недаром папа Римский Евгений, по преданию, узнав, что митрополит Марк не подписал унию, сказал своим посланцам, что вы не сделали ничего, несмотря на то, что другие подписали. В этом он точно был прав, если он на самом деле это говорил, потому что дальше почти все византийские униаты сказали, что они не знали, не понимали, извинились, и опять стали православными епископами, за небольшим исключением.

Таким образом, восстановилась иерархия. Дальше уже турки стали большими поборниками православия, потому что им была ни к чему эта уния, которая заключалась византийским императором для того, чтобы с опорой на европейцев бороться с турками.

Вот это основное, что мы помним о Марке Эфесском, но помним еще и другое: он искренне хотел объединения. Он ехал на собор не для того, чтобы расстроить это сборище, как оказалось по факту, но он надеялся на обсуждения, соглашался, что неважные вопросы обсуждать не надо: конечно, нам не нравятся литургические обычаи латинян, и они чем-то плохи, но мы готовы с ними объединиться даже вопреки тому, что нам не нравится, лишь бы только нам убедиться в единстве веры.

Причем он подозревал, что, может быть, единство веры есть, и оно, может быть, на самом деле было, но латинский мир на этом соборе был представлен определенными церковными партиями, и с ними, как выяснилось, действительно, единства веры не было. А если бы были какие-то другие латинские партии, то, может быть, с ними бы и договорились. Например, если бы были немецкие доминиканцы, типа Майстера Экхарта, то с ними, может быть, Марку Эфесскому и удалось бы найти общий язык. Но с теми латинянами, которые оказались на соборе, ничего общего не было, они ничего не хотели знать, кроме Августина, в лучшем случае.

Так же и мы сейчас. Конечно, мы хотим быть со всеми в единстве, мы хотим, чтобы все церковные разделения преодолевались, но мы понимаем, во-первых, что это нельзя делать уступками в собственной догматике. Во-вторых, мы понимаем, что когда за переговорами стоят светские власти, которые продавливают свои интересы, то здесь никогда не будет настоящего религиозного разговора.

Но есть еще и третье. Когда хоть сколько-то верующие люди оказываются не от мира сего, оказываются опять в конфликте с человеческими князьями, то они друг друга начинают понимать лучше, возникает какое-то взаимопонимание. И как под конец своей жизни мечтал Владимир Соловьев, может быть, перед лицом антихриста будет объединение оставшихся  христиан. Марка Эфесского это бы обрадовало.

Как бы то ни было, мы не должны радоваться никаким разделениям, но и не должны ни в коем случае допускать единство с еретиками, никаких молитв с ними не иметь. Вот во всем этом нас укрепляет Марк Эфесский. Поэтому и не только в XV веке было его почитание, но и в ХХ. А мы продолжаем в XXI.

Аминь.

епископ Григорий (Лурье)