Главный смысл притчи о блудном сыне тот, что мы не должны отчаиваться из-за многих грехов, а должны каяться, и Господь примет нас и возведет в состояние высшее того, которое мы имели; тот же смысл выводится из догматики: спасение как обожение. Другой смысл притчи: зависть, которая может скрываться под оскорбленным чувством справедливости, не дает нам войти в Царствие Небесное. Мы не должны оскорбляться тем, что другим дается больше, чем нам, как бы незаслуженно, потому что каждому Господь дает то, что полезно для спасения его души. Надо смотреть только за собой, а не за другими, как они живут.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Сегодня мы продолжаем готовиться к Великому посту, и притча, которую в сегодняшнее воскресенье Церковь предлагает для нашего вразумления, это притча о блудном сыне, которую мы сейчас читали за литургией. Поэтому сегодняшнее воскресенье называется “Неделя о блудном сыне”. Все знают главный смысл этой притчи — и правильно, он действительно главный, и прежде всего ради него ее положено читать в это время года, перед Великим постом; но не все понимают другой, тоже очень важный смысл этой притчи. Что же все понимают? — Что Господь всегда ждет нас, если мы будем каяться, и к кающемуся грешнику Он милостив и возведет его не только в первое достоинство, от которого он отпал, но и в более высокое состояние, которого он никогда и не имел. И мы знаем это не только из притчи, но и из нашей догматики, потому что мы знаем, что спасение — это не возвращение того состояния, которое было у прародителей в раю, потому что из того состояния, как показал опыт, можно было отпасть, возможно было грехопадение; а спасение — это такое состояние, к которому Адам был призван, для которого он был создан, но которого не имел даже в раю и даже до грехопадения, потому что спасение — это истинное бытие Богом, а Бог не может согрешить, но не потому, что не имеет свободы, а потому что Он Бог и не может отпасть Сам от Себя, а грех — это то, что отделяет от Бога. Вот к чему ведет нас спасение. И о том, что мы не должны отчаиваться, как бы тяжело мы не согрешили, о том, что мы должны каяться, — об этом в первую очередь говорит притча.

Но если бы она говорила только об этом, то она бы и закончилась на той сцене, когда отец принял блудного сына в свой дом. Но дальше там идет еще другая сцена, которую мы все помним, — сцена со старшим сыном, который узнал, в чем дело, и не захотел даже войти в дом, и отцу пришлось его уговаривать. И вот, эта сцена как раз говорит нам о том, почему не со всеми, кто грешит (а грешат все), происходит то, что произошло с блудным сыном, почему не все могут так раскаяться и не все оказываются принятыми. Господь действительно принимает всех. Чтобы оказаться не принятым, надо самому не хотеть придти, — это вот, собственно, и есть то самое, что поначалу стал делать старший сын: он не захотел войти на пир, устроенный отцом ради младшего сына. Что такое пир? Пир в Евангелии — это всегда образ Царствия Небесного. Т.е. старший сын не хотел войти в Царствие Небесное. Почему он не захотел туда войти? Потому что в нем было оскорблено, выражаясь как бы от лица старшего сына, чувство справедливости: устраивается пир по поводу человека, который ничего хорошего не делал, а наоборот, делал всякое зло, в то время как ради него, старшего сына, никогда ничего подобного не устраивалось, хотя он всегда вел себя так, что отец не мог на него пожаловаться. И вот, устраивается пир не в честь праведного старшего сына, а в честь неизвестно кого, потому что хотя младший — тоже сын, такой же, как и старший, но это сын, который, можно сказать, сам отрекся от своего сыновства. И вот поэтому чувство справедливости старшего сына оскорбляется. Но если мы будем называть все вещи своими именами, по-христиански, то нужно сказать по-другому: это не чувство справедливости, а зависть.

Не надо думать, что зависть выражается только в той форме, которая всем нам знакома и которая выражается наиболее поверхностно и грубо, которую мы сразу можем в себе распознать, — когда мы видим у других что-то хорошее, чего у нас нет, и начинаем хотеть того же для себя, начинаем испытывать к этим людям недобрые чувства. Эта форма самая грубая, но гораздо чаще и гораздо сильнее зависть хватает людей в форме так называемого оскорбленного чувства справедливости, когда человек начинает себя сравнивать с другими людьми и видит то ли мнимые, то ли действительные свои достоинства, которых нет у других людей, может быть, даже достоинства в виде каких-то христианских добродетелей. И не будем даже говорить о том, что преимущества перед другими людьми, которые человек усваивает сам себе, могут быть мнимыми; предположим, что они действительно существуют. Но дальше человек делает такой вывод: “Вот, я тем-то и тем-то лучше этого человека, а что-то такое хорошее от Бога или от людей достается этому человеку, а не мне; и поэтому я вообще не приду туда, где так несправедливо поступают”. Собственно, вот это и означает, что человек отказывается придти в Царствие Небесное, потому что именно там “так несправедливо поступают”. Если бы Господь со всеми нами поступал справедливо, то можно быть уверенным, что ни один человек не вошел бы в Царствие Небесное. Поэтому попасть туда хоть кому-то можно только через несправедливость. Если мы видим, что с кем-то поступают несправедливо, оказывая ему какую-то милость, которой он по справедливости не заслуживает, то мы никак не должны от этого огорчаться. Мы должны знать, что каждому дается то, что ему нужно для его пользы, а польза эта заключается в том, чтобы сделать человека готовым к Царствию Небесному. Одному полезно получить какую-то милость, а другому полезно посмотреть на то, как ее получает другой, чтобы через это побороть свою зависть, чтобы понять свое несовершенство, обнаружить в себе страсти, — поэтому всем отсюда одинаково проистекает польза.

Но что будет, если эту зависть в себе не побороть? Мы видим из притчи, что это означает добровольный отказ от Царствия Небесного. Действительно, те, которые не вошли и не войдут в Царствие Небесное, все они не вошли туда добровольно, потому что сами не захотели. Может быть, если бы их спросить, то они сказали бы, что они хотят туда попасть, но они подразумевали бы под Царствием Небесным вовсе не то, чем оно реально является; а в реальное Царствие Небесное они именно не захотели войти. И если мы продолжаем сравнивать себя с другими людьми, которые, может быть, и на самом деле хуже нас, а может быть (и это очень часто бывает, точнее, говоря, всегда), наша зависть рисует их нам гораздо худшими, чем они на самом деле есть, потому что если мы видим какие-то их достоинства, то мы тут же объясняем себе, что это не такое уж и достоинство, что это только кажется, что человек такой, а на самом деле он не такой; или что он на самом деле такой, но это потому, что у него есть еще худшие грехи (например, может быть, он никого вслух не злословит, но про себя уничижает их еще хуже)… И если мы так все время будем сравнивать себя с другими и находить, что они не хороши, а мы хороши, или находить, что мы, может быть, и плохи, но другие еще хуже или, по крайней мере, такие же, как мы, а вот, им достается все, а нам ничего, — то конечно, мы не войдем в Царствие Небесное.

И уже зная, как закончилась притча, посмотрим, что было в ее начале: что говорил блудный сын? с кем он себя сравнивал? Ну, он себя отчасти сравнивал со свиньями, но не с людьми; он просто говорил: “Я согрешил”, — не отец согрешил тем, что меня, такого вот дурака, отправил с деньгами на страну далече, поддался на мои уговоры разделить имение (а можно ведь было и так сказать); не брат мой согрешил тем, что вместо того, чтобы уговаривать и удерживать меня, занимался своим делом, трудился ради накопления имущества в доме отца, который притом достанется ему как старшему по наследству, такой вот брат корыстный, нехороший, — а “согрешил именно я”. И никого он другого не обвинял, и поэтому Господь вложил ему мысль вернуться, и эта мысль оказалась правильной и спасительной. Поэтому мы можем быть абсолютно уверены, что независимо от того, в каком состоянии мы сами себя считаем находящимися — в состоянии большой греховности или, так скажем, средней греховности (когда мы имеем глупость про себя думать, что хотя мы и грешим, но не слишком), или, может быть, мы ударились в какие-то аскетические подвиги и возносимся так, что никто нас уже за ногу сдернуть не может, — мы должны понимать, что находимся в таком состоянии, откуда только один путь в Царствие Небесное: обвинить себя и не ссылаться ни на кого другого, перестать себя сравнивать с кем бы то ни было из тех, кто хорошо живет, плохо живет (или нам кажется, что он живет хорошо или плохо); совершенно неважно, кто как живет, и если мы не будем смотреть на других, то нам ничего и казаться не будет; пусть вокруг нас все живут плохо или живут хорошо — с нас за это не спросится; с нас спросится только за то, как мы сами будем жить. Поэтому постараемся подражать младшему сыну из притчи о блудном сыне, но конечно, желательно сразу начать со второй части рассказа о нем, потому что первую мы уже, можно сказать, исполнили. Аминь.