Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы слышали притчу из Евангелия от Матфея о том, как некий человек – царь – собирал людей на пир по случаю брака своего сына, но все отказывались, и тогда он позвал, кого попало. Многие, наверное, помнят эту притчу – она одна из наиболее известных. И сегодня же у нас память Дамаскина, епископа Глуховского. И эти события оказываются отчасти взаимосвязанными.

Люди, приглашенные на пир, говорили, что они сейчас заняты. Празднование брака занимало тогда 7 дней по обычаю. То есть всю неделю люди проводили в этом праздновании. Когда в Кане Галилейской кончилось вино, так это они уже не первый день там пили, вот оно и кончилось. А Христос с матерью пришли не в начале, а ближе уже ко второй половине. И вот, возвращаясь к нашей сегодняшней притче, можно пофантазировать, что те люди, которые отказались, они отказались не вообще, а просто решили немножко опоздать, прийти не к началу. Но это я не к тому, что на богослужение можно опаздывать – надо ходить к началу, если позволяют физические силы, — а к другому и более важному.

Священомученик Дамаскин был одним из творцов катакомбной Церкви. Он оставил очень много посланий, но, конечно, многое не сохранилось, хотя, может быть, и найдется еще в каких-нибудь архивах ФСБ. Он настолько обличал Сергия и настолько важные вещи говорил против сергианства, что и сейчас нам полезно читать эти послания.

Но в то же время в своем поведении он показывает нам  примеры того, как делать не надо. Полезно узнавать в житиях святых то, как они ошибались. Если даже святые ошибались, значит ошибки какие-то очень важные, очень фундаментальные, и очень важно нам их понимать. Что же произошло у епископа Дамаскина?

Когда Сергий стал заниматься своими бесчинствами, стал требовать подчинения себе, Дамаскин немедленно отверг административное ему подчинение – в этом вопроса не было, он его обличал. По канонам он на это формально имел право, и считал, что надо увещевать, терпеть. И он долго терпел, до 1929 года. Сергий надеялся его получить, применялась всякая дипломатия, и не было резких запретительных мер в отношении Дамаскина.

Но когда в 1929 году Сергий стал требовать, чтобы данные о прихожанах были предоставлены властям, ГПУ, то только тогда Дамаскин окончательно понял, что это предательство своей паствы, и прервал с ним литургическое общение. Это было последней каплей, которую он уже не смог считать очередной ошибкой.

Казалось бы, все хорошо – он прервал литургическое общение с еретиком и отступником, — а то, что он отступник, уже тогда можно было понять, — обличал Сергиевы преступления, принял мученическую кончину. Это все хорошо, а что же плохо? То, что он с этим затянул.

Как мы знаем, в 1927-28 годах складывалось иосифлянское движение, которое формировалось прежде всего в Петрограде, но также и в некоторых других городах, а Петроград был его центром. Очень важно было сразу создать критическую массу из приходов и духовенства. И очень многие из тех, кто потом так или иначе присоединились – по крайней мере, духовно – как Дамаскин,  а также Кирилл (Смирнов), митрополит Казанский, в тот момент решили, что это слишком радикально, что нельзя так вот сразу прерывать общение с Сергием.

А когда дело зашло гораздо дальше, осенью 1928 года, они не одобрили создание новой иерархии, которую тайно стали создавать иосифляне. Иосифляне сами запоздали с тем, чтобы создавать новую иерархию, надо было создавать сразу, особенно понимая, что не спешат к ним присоединяться те, кто духовно с ними един. Поэтому движение не получило должной силы с самого начала, и было гораздо сильнее подавлено, чем могло бы.

Конечно, прав был митрополит Иосиф, когда он по поводу предательства митрополита Агафангела Ярославского (старейший, известнейший, а поэтому и авторитетнейший архиерей, который сначала поддержал, а потом присоединился к Сергию, и этим сделал гораздо хуже, чем если бы он с самого начала присоединился к Сергию) написал в известном письме, что не наше дело на них оглядываться, а наше дело идти нашим путем.

Это правильно. Если ты хочешь спастись, то спасайся. Но когда мы создаем общественно-церковные движения, что и делал митрополит Иосиф, это не только чтобы самому спастись, но и чтобы содействовать спасению других. И если он как епископ не будет содействовать спасению других, то уже ничто не поможет и для его собственного спасения – это все однозначно связано.

И вот очень важно не мешкать. Надо оценивать ситуацию, и если ситуация имеет уже явные признаки ухудшения, то не надо сидеть, не надо уподобляться известной лягушке, которая сварилась, потому что воду нагревали постепенно. Немножко можно потерпеть, потом еще немножко, а потом и сваришься.

Этот пример связан и с духовной жизнью, и с церковно-политической жизнью. Церковную политику мы видим, но и в личной нашей жизни все то же самое. Как вот бывает, что мы находимся в недолжных отношениях с чем-то, с кем-то – с мирскими страстями, с привычками. Нам кажется, что можно еще немножко потерпеть, еще немножко так вот поделать, пожить с недолжным человеком – и что-то изменится.

Надо понимать, что некоторая температура воды для лягушки является критичной. Эта температура должна быть далека от той температуры, при которой лягушка сварится. Как это ни прискорбно сказать, но одна из неудач нашей катакомбной Церкви – в том, что движение, хоть оно было и достаточно  большим, было сотни тысяч человек в тридцатые годы, но оно оказалось недостаточно организованным, недостаточно широким, чтобы охватить еще больше людей, недостаточно устойчивым именно в силу того, что лягушка сварилась, если самокритично сравнить самих себя с лягушкой. Она сварилась не так, чтобы совсем уже умереть, но так, что она получила глубокую инвалидность.

Поэтому, глядя на собственную свою жизнь, и когда стрелки приборов уже что-то тревожное показали, но мы не можем почувствовать опасность сами непосредственно, то у нас есть разум, способность к рассуждению, если говорить духовно. И надо молиться, прежде всего, о рассуждении духовном, потому что без рассуждения никаких добродетелей не бывает вообще, в том числе и смирения. Смирение без рассуждения – мы знаем, что это такое.

И тогда мы понимаем, если смотрим с рассуждением, что то, что еще физически мы способны переносить, на самом деле переносить уже нельзя, и надо уходить. Это может касаться и знакомства с людьми, которые на нас вредно влияют, и телевизора, который вообще ни на кого не влияет полезно. Есть вещи не такие вредные, как телевизор, но которым необходима дозировка – например, сон. Его тоже надо ограничивать. И каждый знает о себе что-то, что необходимо ограничивать.

Поэтому будем смотреть с рассуждением, чтобы не свариться подобно этой лягушке.

Аминь.

епископ Григорий