Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы продолжаем наши беседы на святого Максима, а я опять нахожусь в тайном скиту и, надеюсь, подаю добрый пример нашим прихожанам, чтобы причащались по домам. А церковь наша не остается без службы, потому что аналогичный чин причащения там сегодня служила наша матушка. Даже я туда лишний раз не приезжаю, но что касается церковного устава о причащении – все мы держимся, и это же будет касаться наших бесед, которые тоже не прерываются.

Сегодняшняя серия про то, как нужно следить за собой. А в чем особенность этого подхода, который будет у святого Максима? В том, что смотреть надо с одной точки зрения – с точки зрения чистоты ума. Вот если мы хотим именно подвизаться и получать духовную пользу, а не просто житейскую от того, чтобы у нас были хорошие манеры, для этого надо смотреть именно со стороны чистоты ума.

Итак, начинаем:

«62. Аз же глаголю вам, не противитися злу: но аще кто тя ударит в десную твою ланиту, обрати ему и другую, и хотящему с тобою судитися, и ризу твою взяти, отпусти ему и срачицу: и аще кто тя поймет по силе поприще едино, иди с ним два (Мф. 5, 39 – 1). Дабы и тебя сохранить безгневным, бестревожным и неогорченным,– его твоим незлобием научить, и обоих вас подвести под иго любви, яко благ (Господь)».

Для чего нужно идти два поприща вместо одного и отдавать большее, когда пытаются у тебя отнять меньшее? Для того, чтоб тебе таким образом иметь покой, а заодно и от лишних свар и того, кто на тебя нападает, к тебе пристает, тоже уберечь, но прежде всего, самому тебе иметь покой. Если такой совет дать мирянину, то он будет казаться прямо противоположным, будет казаться издевательством, потому что какой же тут может быть покой, если ты чего-то лишаешься?

Но тут как раз иначе: пока ты это имеешь что-то – это вызывает у тебя беспокойство, потому что боишься это утратить. А здесь дается возможность об этом больше не думать. Думать надо с такой стороны: вот я буду ему сопротивляться, буду с ним как-то «базарить», и это само по себе во мне произведет смуту, а потом это еще будет вспоминаться, и стоит ли оно того, не лучше ли все это вообще отбросить, тем более, если я особо к этому и не привязывался?

«63. К каким вещам были мы когда-нибудь пристрастны, о тех носим и страстные воображения. Почему побеждающий страстные воображения, конечно, презирает и вещи воображаемые. Потому что брань с воспоминаниями о вещах столько же труднее брани с самыми вещами, сколько грешить мыслью удобней, нежели самым делом».

Воображения – это какие-то представления, и они тоже оказываются страстными, потому что страстно были к этим вещам привязаны. Чтобы воспоминания об этих предметах нас не мучили, надо и сами эти предметы тоже презирать. Мы знаем, как нам легко согрешить мыслью, даже если мы делом еще и не согрешили, и насколько легче бороться с тем, чтобы согрешить делом, нежели с тем, чтобы согрешить мыслью.

И точно так же привязанность к вещам – брань с воспоминаниями о них труднее, чем с сами этими предметами. Поэтому надо стремиться и сами воспоминания об этих страстных вещах не иметь. А если они есть, то это значит, что отношение к ним страстное, и надо над этим поработать, чтоб к самим этим вещам тоже не иметь страстного отношения.

«64. Из страстей иные суть телесные, иные душевные. Телесные от тела получают повод, а душевные от внешних предметов. Но любовь и воздержание отсекает и те, и другие: любовь – душевные, а воздержание – телесные».

Имеется в виду, что внешние предметы производят впечатление на душу. Вот эти воспоминания,  фантазии, о которых только что шла речь, питают наши душевные страсти. То есть воздержание – это буквально, когда мы в телесном мире от чего-то воздерживаемся, и это постепенно отвлекает нас от телесных страстей, от того, чтобы страстно привязываться к этим удовлетворениям тела. А любовь отсекает душевные страсти, вроде гнева и других.

Вообще в страстях есть определенная система, как известно, но есть нечто общее и самое тяжелое. Об этом в следующей главе:

«65. Иные страсти принадлежат к раздражительной силе души (как гнев), а иные к вожделевательной (как телесные страсти). Те и другие возбуждаются чувствами: возбуждаются же тогда, когда душа находится вне любви и воздержания».

То есть любовь и воздержание держат эти страсти, а когда их нет – соответственно, они возбуждаются.

«66. Труднее преодолевать страсти раздражительной силы души, нежели вожделевательной: потому-то против них от Господа и врачевство дано сильнейшее – заповедь о любви».

То есть бороться со страстями вожделевательной части души, например, блудными, легче, чем с гневом. Поэтому любовь – это более сильное средство, которое дается Богом как дар, прежде всего, для обуздания этих страстей. Это не значит, что одни страсти менее опасны, чем другие сами по себе, потому что для погибели души все равно, какая это будет страсть.

Мы можем рассуждать о сравнительной опасности телесных болезней, о том, как они усиливаются друг от друга, но если от любой из этих болезней можно помереть, то ничего хорошего в них нет. Они отличаются только техникой лечения или опасностью заражения заболеванием. Это же касается и страстей.

У нас есть три части души – раздражительная, вожделевательная и словесная. И есть страсти, которые касаются только одной части души, и тогда с помощью других их можно одолеть, но есть нечто худшее. Об этом сейчас будет речь:

«67. Все другие страсти касаются только или раздражительной части души, или вожделевательной, или же словесной (мыслительной), как, например, забвение и неведение: а уныние (ἀκηδία), охватывая все силы души, вдруг, за одним духом, приводит в движение почти все страсти, почему оно и тяжелее всех других страстей. Добре убо Господь, подав против оного врачевство, говорит: в терпении вашем стяжите души ваша (Ли. 21, 19)».

Здесь очень удачный перевод Феофана, замечательный. Забвение и неведение – это страсти, которые касаются словесной части души. Терпение – это та добродетель, которая противоположна именно страсти уныния. Унынию противоположна добродетель терпения. Терпение – это первое, что можно противопоставить унынию. Тебя же разрывает на части это уныние, вытаскивает куда-то, утаскивает, а ты просто терпишь.

Вот в этом есть терпение – когда ты не поддаешься. Потому что если будет терпение, то дальше может прийти и что-то другое, чтобы это уныние прошло. А не будет терпения – ничего не будет. Вообще, когда у нас наступает какое-то искушение от внешних или от внутренних обстоятельств,  то первое, чего мы не должны делать — это хотеть, чтоб оно скорее прошло. Мы можем и даже должны желать другим из человеколюбия, чтоб оно у них поскорее прошло, но никогда не должны этого желать себе. Потому что любое искушение для нас – это некий для нас урок, который должен нас исправить. И мы должны себе желать того, чтобы скорее измениться так, как от нас требует это искушение, и не поддаваться ему. И для этого должна быть готовность терпеть его столько, сколько надо, а не хотеть, чтобы оно быстрее прошло. Поэтому любое искушение, конечно, требует от нас терпения и тренирует наше терпение. А за терпением должно быть рассуждение, которое поможет нам выбрать, что нам дальше делать.

Подытоживая то, что мы сегодня слышали, скажу, что самое главное – смотреть на все приключающиеся искушения с точки зрения чистоты души. И неважно,  отстаивать ли нам свои права мнимые или настоящие хочется, а важно только одно – чтобы поменьше было того, что замутняет нашу молитву. Это вообще единственный правильный критерий того, как правильно в жизни поступать: то, что помогает молиться – то правильно, что мешает, то неправильно.

Аминь.

епископ Григорий (Лурье)