Санкт-Петербург, ул. Академика Байкова, 14а

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня произошло очень поучительное для Истинного Православия совпадение памяти святителя Марка Ефесского и Недели о мытаре и фарисее. Неделя о мытаре и фарисее напоминает нам евангельскую притчу, которую пересказывать я не буду, потому что ее сегодня читали в Евангелии, и в Синаксаре она пересказывалась, но суть ее в том, что не надо гордиться своими пусть и действительно праведными поступками и уничижать других, особенно, если у них таких праведных поступков нет.

На самом деле, никто не говорит, что фарисей вел себя неправильно. То, что надо было делать – он делал. В другом месте, не в этой притче, Господь говорит, что то, что говорят вам фарисеи – делайте, только не берите с них пример, потому что они другим говорят, а сами не делают.

Если сам делаешь, то хорошо, но если ты уничижаешь того, кто не делает, считаешь, что вот он плохой, потому что он вот этого не делает, то тогда уж лучше бы и сам не делал – был бы меньший грех. Грех был бы, содействующий погибели души, но в меньшей степени, чем тот грех, когда ты кого-то осуждаешь за то, что он не делает, даже если ты сам делаешь на самом деле. Но если ты и сам не делаешь, и другого осуждаешь – это еще хуже. Но если делаешь, то, может быть, проще понять и исправиться. Вот такая суть сегодня воспоминаемой притчи.

И почему это так нам, истинно-православным христианам, подходит к памяти Марка Ефесского? Святитель Марк Ефесский был тем человеком, который почти единственным из числа участников Флорентийского собора в 1438-39 гг. последовательно держал православную позицию, выступал в спорах и дискуссиях с латинянами, не соглашался ни с чем, что противно православию. А так как с ним тоже не соглашались, то он не подписал деяния этого униатского собора. Большинство архиереев, которые там были, и император это все подписали, а он не согласился.

Он ведь сделал не так, как делают некоторые архиереи, которые говорят, что мы не согласны, а когда их спросишь, почему же они подписались, они в ответ только вздыхают. А он и не подписался, и после окончания собора, прервав общение со всеми этими архиереями, возглавил движение тех, кто не соглашался с унией. Он завещал, и это было исполнено, чтобы на его похоронах не было никаких униатов даже близко, и он стал знаменем сопротивления сначала в отношении унии, а в ХХ веке, когда начались новые унии в новом более тонком виде – в виде экуменизма, — то тогда, конечно, он стал одним из главных обличителей ереси экуменизма.

Мы считаем его одним из трех новых столпов православия – после Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста, — а именно, мы считаем его в ряду новых столпов: Фотия Великого, Григория Паламы и Марка Ефесского. Есть даже специальные иконы  этих трех святителей.

Хорошо ли мы делаем, что мы его почитаем? Прекрасно, что мы его почитаем. Но, если мы считаем, что, например, католики, которые не православные, или экуменисты, которые не православные и осуждены как еретики в Истинно-православной Церкви, хуже нас, то, конечно, мы очень плохо почитаем Марка Ефесского. И даже не в этом дело, а дело в том, что мы, конечно, во вред себе используем Истинное Православие. И если бы мы были в каком-нибудь ложном, а не истинном православии или совсем не в православии, то мы согрешили бы меньше, чем мы сейчас согрешаем, когда мы осуждаем кого-то за то, что они пребывают в ереси, за то, что они еретики.

Это совершенно не наше дело – кого-то за что-то осуждать, в том числе и за ересь. Мы должны осуждать ересь как таковую, потому что всякое отпадение от православия – это грех. Мы должны не соглашаться ни с каким грехом, всякий грех осуждать, но особенно грехи, относящиеся к вере, всякие заблуждения — это несомненно. Но тех людей, которые пусть и неявным образом для нас, пусть мы в этом даже не ошибаемся на их счет, согрешают этими грехами, мы не можем их осуждать.

Во-первых, вспомним сами себя. Мы что, всегда были истинно-православными? Нет же. Это значит, что мы сами были еретиками. Мы были в Московской Патриархии, хотя и не все, но были. Мы были какими-нибудь безбожниками убежденными – тоже я понимаю, что не все. Я, кстати, такой: я был безбожником в свое время и был в Московской Патриархии.

Недаром, скажем, какие-нибудь плотские грехи, являются даже после их покаяния препятствием в возведение в священный сан, несмотря на то, что человек покаялся и уже причащается, и уже получил епитимью, и она уже закончилась. В священный сан его все равно после этого нельзя, потому что считается, что здесь слишком велика вероятность, что психика уже нарушена, и что он уже будет возвращаться к этим грехам.

А вот прошлое пребывание в ереси никогда не является каноническим препятствием для священного сана. Кстати, наш второй священник – в прошлом лютеранский пастор. С точки зрения канонической этот факт ни в какой степени не является препятствием к священству. Почему? Ведь ересь худший грех, чем любой плотской грех. Худший, да, но когда в нем человек не покаялся, когда в нем пребывает. Но когда он выходит из этого греха через покаяние, то он остается более сохранным. Потому что ересь, как правило, не повреждает стремление человека к Истине как таковой.

Ересь может быть потому, что человек стремился к Истине, но не дошел. А пока он не дошел, то он пребывает вне Истины. Ясно, что если ты не дошел, то ты пребываешь вне града, в который еще только идешь. А все, что вне Истины – это все ересь. Можно посмотреть – это святые отцы смотрели и так учили, а не то, что мы сейчас изобретаем – на ересь именно как на неполную Истину. Но неполная Истина становится губительной, если не превращается в полную.

Но она может так же ведь и привести к полноте. Поэтому будем смотреть на всех, кто пребывает в ереси, как на людей, которые стремятся к Истине, но еще не дошли. Кстати, мы тоже не дошли, если мы не святые. Потому что быть в истинно-православной Церкви – это еще не значит дойти до Истины. Дойти до Истины – это значит стать святым. Пока этого у нас нет – мы тоже не дошли. А они еще дальше не дошли, предположим, но потом они могут оказаться быстрее нас.

И Марк Ефесский смотрел точно так же. Он перед началом Флорентийского собора написал известное письмо папе Римскому, в котором всячески выражал искренние свои надежды на то, что либо выяснится, что между нами произошло недоразумение, по причине которого мы в свое время так разошлись, либо, если это не было недоразумением, выяснится, что теперь мы все-таки можем найти общую веру, которая, конечно, состоит в истинном православии. Это то, что было «за кадром» этого письма, но что подразумевалось.

Вот у него были такие надежды, и он считал, что нужно говорить с еретиками. И он говорил, сколько было можно. Другое дело, что хоть и можно, хоть и нужно, но не всегда же это приводит к нужному результату.

Вот все мы так или иначе говорим с еретиками о православии. Особенно в тех случаях, когда мы думаем, что мы этого не делаем. Потому что, когда мы думаем, что мы этого не делаем, мы расслабляемся, мы думаем, что у нас личная жизнь. Вот тогда-то мы и начинаем проповедовать православие. И что же мы проповедуем о православии своей жизнью в таком случае? А то, что говорит апостол Павел, что Имя Божие хулится перед язычниками. Вот что мы проповедуем о православии. Поэтому, конечно, надо стремиться жить иначе.

Если мы будем жить довольно-таки плохо, но иначе в том смысле, что стремиться к православию несмотря на очевидные для окружающих наши какие-нибудь грехи, то все-таки мы будем показывать, что в православии что-то есть, и какая-то проповедь православия будет. В некоторых случаях те, кто, во-первых, может что-то сказать, во-вторых, те, кого спрашивают, те могут уже что-то и словами сказать о православии, в том числе и неправославно.

Но надо понимать, что, во-первых, не надо лезть со словами, когда тебя не спрашивают, а только когда спрашивают, во-вторых, даже когда спрашивают, надо еще подумать, а знаешь ли ты ответ, можешь ли ты ответить. Если знаешь ответ, то можешь ли ты говорить вот с такими людьми, как те, что к тебе обратились; если не можешь, то тогда найди того, кто умеет. Может быть, надо к другому послать. Вот я, например, ничего не умею объяснять нормальным людям, а вот есть у нас другой человек – большой педагог,  — только он не в Петербурге  живет, и я часто к нему отправляю, чтобы он объяснял. Меня совершено люди понять не могут, а его понимают.

То есть надо смотреть: может быть, твоя проповедь должна заключаться в том, чтобы переправить к кому-нибудь другому. Но все равно надо что-то сказать. Самое главное, что в любом случае мы все проповедуем своей жизнью. Поэтому, возвращаясь к Марку Ефесскому: чему у него надо учиться? Не тому, что «уже пять минут православный, а уже так еретиков ненавижу» — перефразирую один анекдот про крещение евреев.

Но к тому надо стремиться, чтобы открывать православие всем, но всем – это значит, прежде всего, себе. То есть открывать его для себя самого, самому становиться православным, понимая, что через это, и также понимая, что только через это – больше никаких путей нет и не будет, — ты постепенно становишься также и проповедником православия, и, в некотором случае, полемистом в пользу православия. То есть ты объясняешь истину православия  и опровергаешь ложь каких-либо лжеучений.

Поэтому будем ревнителями православия, но ненавистниками неправославных не будем. Будем стремиться к тому миру, к которому призвал нас Господь, который не является пагубным единомыслием, а является именно миром в Истине. Если мы будем сами в Истине, то мы будем и в мире.

Аминь.