Вопрос фарисеев про наибольшую заповедь и вопрос Христа про “Сына Давидова”. Эти две истории показывают, как надо читать и понимать заповеди Божии. Св. Писание полно противоречий, если смотреть на его буквальный смысл. Протестанты и гуманисты оказываются новыми фарисеями. Понимание митр. Филаретом (Дроздовым) заповеди о любви к врагам — не христианское. Христианское понимание: мы должны жить так, чтобы Бог Сам действовал в нас и исполнил в нас Свою заповедь о любви ко всем; человеку же своими силами исполнить это невозможно. Христианское смирение это не смирение перед агрессией, не стремление избежать любых конфликтов; иначе христианство вырождается в Стокгольмский синдром. Без помощи и откровения Божия Его заповеди понять невозможно.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Сегодня мы слышали в Евангелии рассказ о том, как фарисеи искушали Господа, спрашивая, какая из заповедей в законе наибольшая. И Он ответил то, что действительно следовало из Ветхого Завета, — что наибольшая заповедь это возлюбить Бога, что все основано на этом, и прибавил, что вторая заповедь это возлюбить ближнего своего, как самого себя. И дальше Он сказал, что на этих двух заповедях держатся все пророки и Закон, т.е. все пророческие и законные книги — то, что мы сейчас называем Ветхим Заветом. То есть все Откровение Божие стоит на этих двух заповедях. И после этого Он задал фарисеям другой вопрос: чьим сыном будет Мессия, т.е. чьим сыном будет Христос (“Христос” по-гречески это то же самое, что “Мессия” по-еврейски)? И они ответили, как это и ожидалось, как это было написано в книгах, что Он будет сыном Давидовым, сыном царя Давида. И тогда последовал главный вопрос Господа: почему же тогда Давид в псалме, явно говоря о Мессии, выразился так: “Рече Господь Господеви моему: седи одесную Мене”? То есть Господь говорит Мессии (потому что больше Он никому не мог бы так сказать): “Сядь одесную Меня”, — но при этом Давид называет того, кому это сказано, своим Господом. А если Он его сын, то не может быть господином своего отца. И тут действительно противоречие. Что же с этим делать? — спросил Господь у фарисеев, и они не могли Ему ответить, потому что тут можно было сделать только одно — признать, что Мессия, хоть и сын Давидов, но одновременно и Бог. Это то учение, которое иудеи отвергли, и фарисеи уже заранее не готовы были его принять. И действительно, в Ветхом Завете в некоторых местах, например, в Книге пророка Даниила, дано понять еще более ясно, что Мессия будет не просто каким-то особенным человеком, а именно Богом.

Но почему в евангельском рассказе оказались сопоставлены две эти истории — про то, какая заповедь в Законе набольшая, и про то, как надо понимать личность Мессии, если Он является сыном человека и одновременно Он выше человека, т.е. Бог? Зачем эти две истории поставлены рядом? Какая между ними связь? Действительно, если смотреть по содержанию, между ними никакой связи нет. Но между ними есть связь гораздо более важная, чем содержательная, потому что они показывают, как надо читать и понимать заповеди Божии. Потому что фарисеи всю жизнь занимались тем, что изучали Закон, хорошо помнили все слова и букву Писания, но при этом не понимали заповеди Божии, и Господь им об этом и говорит. И показывая, что они не понимают учение Божественного Писания, Он указывает им на видимые противоречия в нем. Действительно, в Писании все построено на таких вот противоречиях. И когда нам кажется, что мы понимаем что-то буквально, и думаем, что в этом-то и состоит смысл Писания, то почти всегда, при несколько лучшем знании Писания, можно найти какой-то контрпример, другое место, где все это будет отрицаться.

И вот, если говорить о заповеди, которую Господь привел, отвечая фарисеям, заповеди о любви, то она в таком виде изложена в Евангелии; но в том же Евангелии сказано и прямо противоположное. Любители понимать христианство в смысле гуманизма обычно то, что мы сегодня читали, хорошо помнят, а то, что этому противоречит, и что Церковь читает в другие дни, любят забывать. А именно, в Евангелии написано: “Кто не возненавидит своего отца, мать, братьев, сестер, жену и детей, тот Меня не достоин”. И в других местах это вполне одобряется, и царь Давид, например, в Ветхом Завете говорит: “Не ненавидящии ли Тя, Господи, возненавидех и о вразех Твоих истаях? Совершенною ненавистию возненавидех я, во врази быша ми”. То есть “я возненавидел их совершенною ненавистью, они стали мне врагами”. И как же это согласуется с христианством, когда сказано, что надо всех любить, и никого ненавидеть нельзя? Можно еще много привести подобных примеров. Например, в Ветхом Завете содержится заповедь “не убий”, но там же есть огромное количество заповедей, которые обязывают убивать человека в наказание за разные деяния, особенно за отступление от Бога, и даже много случаев в Ветхом Завете, когда за нарушение подобных заповедей, т.е. за то, что человек не убил, кого следовало, он сам наказывается смертью. То есть получается, что если понимать буквально, что христианин не должен никогда никого убивать, должен всех любить непонятно, в каком смысле, то получается путаница.

И вот, многие протестанты, где-то половина из них, например, считают, что Писание это такая книга, которая так раз — и написалась; они поклоняются Писанию как бы вместо Бога и оказываются таким образом новыми фарисеями. Почему поклоняются вместо Бога? Потому что думают, что буквальное понимание Писания действительно является его правильным пониманием. Это так называемый протестантский фундаментализм, совершенно аналогичный фарисейству. Но фарисеями оказываются и всякие гуманисты, которые думают, что слова “любить”, “любовь”, которые есть в человеческом языке, действительно дают понимание той заповеди, которую Господь назвал наибольшей. На самом деле все гораздо сложнее, и это доказывается наличием противоречий в Писании и опытом святых. Сегодня, например, мы совершаем память такого святого, который прославился, в частности, тем, что очень много воевал, воевал успешно, сам участвовал в боях, и Церковь это не только никогда не ставила ему в вину, но наоборот, ставила ему только в заслугу, причем не просто в заслугу мирскую, что он был хорошим правителем, хорошим воином и полководцем, но в заслугу именно христианскую, что он хорошо делал то дело, которое было поручено ему Богом, — был хорошим христианским государем. А христианский государь должен прежде всего заботиться о безопасности страны и заниматься войнами; традиционно государи были военными. И если бы св. Александр плохо этим занимался, то он согрешил бы как христианин. И что же это получается?..

Когда-то это противоречие между христианской любовью и ненавистью пытались разрешить на уровне бытовом. Был в XIX веке такой митрополит Московский Филарет (Дроздов), автор очень скучного катехизиса, который отбивал интерес к религии многочисленным поколениям гимназистов, которых заставляли этот катехизис учить наизусть; он чрезвычайно скучный; просто это надо постараться, чтобы преподнести религию как такую скучную вещь. И вот, этот митрополит говорил так: “Люби врагов своих, поражай врагов отечества, гнушайся врагами Божиими”. Но откуда это следует из Священного Писания и как это соотносится со святоотеческим его пониманием, совершенно непонятно, потому что святые отцы всегда говорят одно: любить надо всех врагов, а не только своих личных. И если мы как христиане, будучи воинами, например, обязаны принимать участие в сражениях, это нисколько не снимает с нас обязанности любить всех, в том числе и противников. Другое дело, что, к прискорбию, возникают ситуации, когда кого-то, несмотря на всю любовь к нему, надо убить, потому что благо многих людей следует во многих случаях предпочесть благу единиц, а таких единиц могут быть тысячи и иногда даже миллионы; но что поделать. Получается, что жизнь действительно так вот жестоко устроена, но это не должно снимать с нас обязанности все-таки стараться любить всех. Но естественно, что хочется не жить с таким вот внутренним конфликтом, а как-то разложить все по полочкам, чтобы все было просто: вот этих я на законном основании люблю, а вот этих на законном же основании могу не любить, — это вот то, что предлагал митрополит Филарет. Христианство этого никогда не предлагало и предлагать не будет.

Христианское отношение предполагает, что мы должны по отношению ко всем нашим ближним — а в число ближних входят и наши враги — давать в себе действовать любви Божией. А уж больше, чем Бог, никто никого любить не может, да это и не нужно. И если через нас будет действовать любовь Божия, то тогда вот мы и исполним эту заповедь о любви. А любовь Божия будет через нас действовать тогда, когда мы не будем ей мешать, когда мы будем стараться меньше грешить и больше каяться. Вот, собственно говоря, как это все происходит. А своим жалким человеческим умом, пусть даже он у нас вполне здравый, пытаться понять, как это можно всех любить, мы не можем. Ответ на этот вопрос должен быть: никак, потому что человеку это невозможно. Заповедь о любви является главной, и от нее зависит, собственно, говоря, само спасение; а о спасении в том же Евангелии мы читаем, что “невозможное человеку возможно Богу”. То есть здесь заповедуется человеку такое, что он заведомо совершить не может; но это заповедуется не как невозможное, потому что Господь ничего невозможного не заповедует, а заповедуется потому, что Господь Сам это в нас совершит, если мы этого захотим.

И вот, в заключение, надо сказать, как это нам применять в нашей повседневной жизни. Слава Богу, нам не каждый день приходится стрелять, не каждому из нас приходится кого-то убивать и вообще решать подобные проблемы, потому что не все мы военные. Но тем не менее, пусть и не в таком виде, эти проблемы бывают в жизни абсолютно каждого из нас, и здесь не может быть исключений. Потому что очень часто мы склонны говорить: “Не буду я тут бороться, не буду я тут никому противостоять, не хочу я ни с кем ругаться”, — и если мы христиане, то у нас есть хороший предлог, как мы можем это объяснить и успокоить свою совесть: “Я лучше по-христиански отойду в сторону, лучше я смирюсь”. А на самом деле мы таким образом зачастую уклоняемся от наших прямых обязанностей — защищать чьи-то интересы, или интересы вверенного нам дела, которое является нашим христианским долгом, или интересы наших детей и т.д. Поэтому во многих случаях христианин должен идти на конфликты, должен идти на войну даже в самом настоящем смысле слова, как это показывает пример св. Александра Невского. А если мы уклоняемся от войны и от конфликтов, то это можно делать только тогда, когда речь идет о наших личных интересах — тогда это даже нужно; в области наших личных интересов вообще надо стараться ни на чем не настаивать. Но когда речь идет о интересах кого-то другого, то мы не можем оказывать кому-то благодеяний не за свой счет, а за чужой, и тем более не можем изменять каким-то своим обязанностям, только для того, чтобы нам спокойно жилось без конфликтов.

У нас по отношению ко всяким агрессивным обстоятельствам, а точнее говоря, по отношению к бесам, которые стоят за всякой агрессией против людей, не должно развиваться так называемого Стокгольмского синдрома. Стокгольмским синдромом назвали такое изменение психики, которое впервые зафиксировали во время захвата заложников в Стокгольме, когда люди, прожив долгое время вместе с захватившими их террористами, встали на их сторону и даже стали их любить, жить их интересами и вообще смотреть на происходящее их глазами. Вот такой Стокгольмский синдром развивается у нас постоянно, и неправильное церковное воспитание тоже ведет к развитию такого синдрома. Мы начинаем думать, что жить по христиански значит все время соглашаться с теми, кто в нашем окружении наиболее агрессивен, и все время подстраиваться под наиболее сильного. Конечно, это не только не значит жить по-христиански, но это полная измена христианству. Мы не должны бояться идти на конфликт, когда это надо, понимая, что лучше идти на конфликт с бесами и с людьми, чем идти на конфликт с Богом, тем более, что мира с бесами у нас все равно никогда не будет. Если мы будем им во всем угождать, то они будут нас, может быть, оставлять в покое, и нам будет казаться, что мы живем хорошо, но это все равно будет до поры, до времени. А потом, в крайнем случае при исходе из этой жизни, ничего хорошего нас не ждет. Христианство нужно не для того, чтобы устанавливать мир с бесами, хотя некоторые думают, что именно для этого, что христианство состоит в смирении, а смиряться надо перед агрессией, и кто же может быть агрессивней бесов? Вот и получается, что христианство оказывается смирением перед бесами, и это, конечно, неправильное отношение к христианству.

И поэтому Господь не зря указывает современным Ему фарисеям, что читать Писание надо с умом, понимая, что буквальное следование какой бы то ни было заповеди приведет в погибель, как привело фарисеев, которые отвергли и распяли Христа, — т.е. приведет к богоубийству. А надо принимать Писание в полноте. В полноте все заповеди оказываются на буквальном и поверхностном уровне противоречащими друг другу, но это для того и сделано, чтобы мы обращались к церковному преданию, к святоотеческому пониманию того, что написано в Евангелии, а через это паче всего к Богу, Который только и может нас вразумить для понимания Его собственного Откровения. Потому что понимание того Откровения, которое дано было когда-то для всех, бывает только тогда, когда мы сами получаем наше маленькое откровение. И это, конечно, постоянная работа, постоянный труд. И тут нельзя ограничиться ни катехизисом митрополита Филарета (Дроздова), ни другими его благочестивыми писаниями, а надо совершенно серьезно подходить к Евангелию, подходить так, как подходили святые отцы, не делая никаких скидок, что каких-то людей можно не любить, потому что они враги Отечества. Аминь.