Притча о талантах аморальна с точки зрения людей, которые хотят приблизить Евангелие к нормам обычной человеческой морали; Новый Завет — новый уровень Откровения, принципиально отличающийся от ветхозаветного, которое также богодухновенно; дары Божии, которые мы получаем, мы не можем просто держать: мы их или умножаем или теряем; дары Божии в Новом Завете — пребывание в Церкви; безмятежное пребывание в Церкви — это то состояние, которое описано в Притче о талантах и которое кончится плохо; христианство требует от человека серьезного изменения, а серьезно человек меняется только тогда, когда ему невыносимо оставаться прежним.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Сегодня мы слышали в Евангелии одну из притч, которая, с одной стороны, очень хорошо известна, и о ней многие помнят, кто даже не читал Евангелия толком, но, с другой стороны, в ней есть такие вещи, о которых обычно стараются не думать те, кто хотел бы приблизить Евангелие к нормам обычной человеческой морали.

О чем же сказано в этой притче? Там некий богатый человек надолго отлучался из дома и дал своим домоправителям разную часть своего капитала. Одному дал 5 талантов — это очень большая весовая мера золота или просто сумма денег, другому — два, а другому — один, причем упомянуто, что он не произвольно распределял между людьми, а каждому по мере его сил, зная способности каждого, что он может.

И, спустя долгое время, он вернулся и потребовал отчета. И тот, кто получил 5 талантов, сказал, что он приобрел другие 5 талантов и отчитался удвоением капитала. Тот, кто получил два таланта, тоже удвоил капитал и получил другие два таланта, а тот, кто получил один талант — этого не сделал. При этом ничего плохого он тоже не сделал — он ничего не украл, а просто сказал: вот я их сохранил и вот отдаю их тебе обратно. И к этому он еще добавил те слова, которые тут же окажутся справедливыми: я знал, что ты, господин мой, являешься таким человеком, который жнет, где не сеял, и собирает, где не расточал, то есть, склонен к приобретению чужого. Видимо, здесь имеется в виду, что я испугался и спрятал твой талант, чтобы ты уж тем более ко мне не предъявил никаких претензий.

И тут как раз появились претензии. Потому что господин ему говорит: Ты же знал, что я такой человек, который жнет, где не сеял и собирает, где не расточал. И ты должен был, зная это и убоявшись, сделать то, что сделали и другие — отдать мне не только то, что я тебе давал на хранение, но в два раза больше, — подразумевается что-то такое в этом ответе, — а ты этого не сделал. И поэтому сам этот человек был жестоко наказан, а его талант был отнят и отдан тому, у кого было 5 талантов. И подведена мораль, если можно так сказать, потому что с точки зрения общечеловеческой это совершенно аморально. А именно, было сказано, что тому, кому много дано, будет дано еще больше, а у того, кому мало дано, отнимется даже то, что ему кажется, будто он имеет.

Что же здесь хорошего, с точки зрения хотя бы Ветхого Завета, не говоря уже о других человеческих правилах? Но Ветхий Завет — он дан Богом, — откровение Божие, и поэтому он не может быть неправильным. И что же, согласно Ветхому Завету, сделал этот человек? А он ничего плохого не сделал. И еще хорошо, что он не давал денег в рост и не брал никаких процентов, и, по крайней мере, наказывать его решительно не за что, потому что он сохранил то, что было ему доверено. Получается, что с точки зрения Ветхого Завета, эта притча должна интерпретироваться примерно так же, как с точки зрения секулярной, современной общечеловеческой морали — человек сделал хорошее дело и был наказан ни за что, потому что, как сам признался господин, он имеет грабительские замашки, — собирать, где не расточал и жать, где не сеял. И с точки зрения Ветхого Завета тоже ничего другого об этом сказать нельзя.

Но если в Евангелии приводится такая притча, то конечно, в ней есть какой-то смысл. И если она расходится с Ветхим Заветом, то отсюда можно сделать только один вывод — что этот смысл не ветхозаветный. Потому что, конечно, в Евангелии немало слов, которые имеют ветхозаветный смысл. Например, Христос говорит, что нужно исполнять то, чему учат фарисеи, хотя сами фарисеи этого не исполняли. Говорит много о Законе, что он сохраняет свое значение, что йота и черта из закона не прейдет, то есть не изменятся, скорее, прейдут небо и земля. То есть о Ветхом Завете тоже сказано достаточно.

Но когда что-то говорится прямо против Ветхого Завета, как в этой притче, то значит, смысл здесь какой-то другой, не ветхозаветный. Ну а какой это может быть смысл? Понятно, что новозаветный. Мы привыкли говорить, что новозаветная мораль, а точнее сказать — правила поведения, или, выражаясь тем термином, который есть в христианской традиции, — аскетика, она отличается от ветхозаветной. Это как раз такой случай. Да, она отличается от ветхозаветной, но она отличается не тем, что она более похожа на мораль современного человекоугоднического общества, а тем, что она является более высоким Божиим откровением.

И если в ней сказано, что надо любить врагов, что совершенно не предполагается в Ветхом Завете, и также, в учении Нового Завета сказано, что наказуемым преступлением является не просто прелюбодеяние, а хотя бы мысленное пожелание прелюбодеяния, которое никак не было наказуемо в Ветхом Завете. Это означает, с точки зрения современных людей, что требуется какой-то особо высокий уровень морали. Но вот, в сегодняшней притче то же самое изложено прямо противоположным языком — что требуется, с точки зрения современного человека, какой-то особенно низкий уровень морали. И это тоже Новый Завет.

Нам это нужно для того, чтобы мы понимали эти противоречия и, как учат Святые Отцы, делали из них правильные выводы. Для чего нам нужно понимать такие противоречия? Для того, чтобы видеть, что на самом деле это и не то и не другое. Подходить к Новому Завету с точки зрения человеческой морали одинаково абсурдно и ища каких-то сближений, и ища каких-то расхождений. Это просто принципиально другое. И вот, понимая, что это принципиально другое, что это совершенно не то, чему нас могут научить наши родители, наше светское общество, и даже чему нас может научить богооткровенное учение Ветхого Завета (богооткровенное — то есть оно самое высокое), мы должны просто стараться понять, что же хотел сказать Господь.

А Он хочет нам сказать вот что: те дары Божии, которые мы получаем, — а если говорить о Новом Завете, то это пребывание в Церкви, — они не могут быть статичными. Мы не можем просто что-то получить и держать. Многие даже в Церкви злоупотребляют таким выражением: “держи, что имеешь” (это из Апокалипсиса).

Действительно, мы не должны терять, и, в этом смысле, мы должны держать, что имеем. Но если мы просто будем держать, что имеем, и ничего не будем приобретать, то мы потеряем то, что держали. Или, если говорить более точно, “держать что имеешь” в смысле Нового Завета означает приобретать больше. Потому что ты или приобретаешь больше, и тогда ты действительно удержишь то, что имеешь, и приобретаешь то, что не имел, — или ты не удерживаешь того, что ты имеешь. Ты это теряешь, и тебе кажется, что ты это имел, а выясняется, что ты это потерял.

Поэтому невозможно остановиться. Мы не можем просто стоять на том уровне духовной жизни, на котором мы находимся, мы будем либо падать, либо идти вверх. А если говорить о том христианине, который старается быть христианином, а не только по названию христианин, то это все время такая череда взлетов и падений. Все время такая очень кривая линия, но, однако, в общем и целом, если он ведет себя правильно, то все-таки, появляется тенденция к возвышению. Потому это и линия, ломанная линия, но, в целом, она идет к возрастанию, хотя, может быть, конечно, и с очень большими падениями.

Мы должны видеть, что, что с нами происходит, когда мы приходим в Церковь. Возможно, мы, с точки зрения какой-то психотерапии, как-то гармонизируем свою жизнь. Может быть, мы совершили такой великий подвиг, как бросили курить — для курильщика это великий подвиг. Многие курильщики, став православными, приобретают особый комплекс вины только из-за курения, потому что курение — это какая-то ложная потребность, зависимость, которая делает человека рабом какой-то гадости. И, конечно, это очень отличает его от большинства христиан. Но часто это у него вызывает не покаяние, а ощущение того, что я хуже других, и, чтобы не быть хуже других, он бросает курить.

Тут можно сказать, что страсть тщеславия изгоняет страсть курения. Может быть, потом это тщеславие будет легче изгнать, а может быть, труднее. Так что еще неизвестно, что лучше. Может быть, ему было бы лучше курить, по крайней мере, был бы меньший вред. В общем, тут бывает по-разному.

Но когда-то люди могут прийти, — не все, но многие приходят, — к какой-то гармонизации своего пребывания в церкви со своим самочувствием. Они приобретают такое безмятежное пребывание — грубых грехов не делают, не хуже всех, хожу в церковь, получаю удовольствие — так можно сформулировать более откровенно их самоощущение.

В частности о таком состоянии, но не только о нем, говорит сегодняшняя притча, — что на самом деле это кончится плохо. И хорошо, если это кончится плохо еще в жизни сей, но может быть гораздо хуже, что это кончится плохо в момент прекращения жизни сей, когда окажется, что та церковная жизнь, то пребывание в Церкви, которое этот человек думал, что он имеет, от него отнимается, и выясняется, что он его никогда и не имел. То есть выясняется, что человек себя фактически отлучил от Церкви своим таким расположением души, давно, хотя внешне это ничем не проявлялось. Но наступит момент, хотя бы и в загробной жизни, когда это проявится.

У нас нет возможности удовлетвориться нашим состоянием, но что это означает? Это означает, что жизнь христианина — это постоянная неудовлетворенность. Для того чтобы себя серьезно менять, не говоря о том, что серьезно себя менять трудно, надо иметь серьезный стимул. А серьезный стимул — это какая-то невыносимость своего нынешнего пребывания.

Получается, что если мы будем смотреть на себя трезво, то мы будем видеть такую неприглядную картину себя, что нам просто будет тяжело смотреть на себя трезво, мы будем отворачиваться и за счет этого делать свое пребывание в жизни выносимым. Это путь очень многих людей, которым удалось не отпасть от Церкви через три или пять лет после воцерковления. А если наше пребывание в жизни становится невыносимым, то тогда есть другая опасность — оно может стать настолько невыносимым, а лучше сказать качественно: оно может стать так неправильно невыносимым, — что мы вообще отпадем от Церкви, все бросим, и начнутся какие-нибудь яркие, с нашей точки зрения, грубые грехи, и все будет еще хуже, чем было раньше. Это еще раз подтвердит, что можно идти либо вверх, либо вниз.

Надо воспринимать свои грехи, воспринимать невыносимость своего положения, но делать это конструктивно, а чтобы это делать конструктивно, это надо делать смиренно. Не надо сравнивать себя со святыми — мол, если я не имею того, что имеют святые, то, значит, я вообще не достоин жить — и впадать от этого в депрессию и во что-то худшее, во всевозможное саморазрушительное поведение в духовном и телесном смысле слова.

А надо сравнивать себя со святыми и благодаря такому сравнению действительно понимать, чего нам не хватает, чтобы иметь хотя бы два таланта, а не только “яже мним имети”, то есть на самом деле ничего не иметь. И стараться делать те маленькие шаги в нужном направлении, которые ты реально можешь делать. Потому что дистанция оказывается многокилометровой и заходящей за горизонт, и если считать, что ее так вот сейчас нужно взять и преодолеть, то она, конечно, совершенно справедливо представляется непреодолимой, а дальше начинается отчаяние.

Надо понимать, что все это преодолимо с помощью Божией, а помощь Божия, она будет получена, если мы сами будем себя вести так, чтобы ее получить. А что мы для этого должны делать? Делать то малое, на что у нас силы есть. У нас нет сил пройти тысячу километров за один шаг, но у нас есть силы, чтобы пройти 30 сантиметров за один шаг, значит, надо стараться сделать столько шагов, сколько мы можем, по 30 сантиметров каждый. И тогда мы, действительно, ничтожно мало приблизимся к цели, это будет совершенно незаметно, но Господь даст силы и каким-то образом — мы сами этого не заметим, каким и как и когда, — но мы каким-то образом может быть и на заметное расстояние приблизимся к этой, находящейся за пределами видимости, цели.

Смиренный взгляд на себя всегда конструктивен. Смирение никогда не приведет к тому, что мы вообще захотим все бросить и либо займемся каким-то самоповреждающим поведением, может быть мазохизмом, или какими-то грубыми, даже с нашей точки зрения, грехами. Оно также не приведет и к тому, чтобы перестать замечать свои грехи и научиться “безмятежному пребыванию” в православной субкультуре.

А оно будет нам показывать ту реальность, в которой мы на самом деле находимся, и в этой реальности будет располагать нас выбирать правильные шаги, которые пусть и очень понемногу, но зато реально будут способствовать ее изменению.

Вот об этом нам говорит сегодняшняя притча, которая также показывает, что Новый Завет является другим по отношению к Ветхому Завету, и, тем более, ко всему человеческому, и с таким же успехом может быть изъяснен как на языке каких-то немыслимых добродетелей, вроде того, чтобы любить врагов, так и на языке каких-то пороков, вроде того, как Бог Сам о Себе говорит в сегодняшней притче.

Аминь.