Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы совершаем память Максима Исповедника и Максима Грека. Память Максима Исповедника сегодня потому, что было перенесение мощей в этот день в Константинополь, а Максим Грек умер во враждебной среде, и дату его кончины не стали запоминать, в результате чего она осталась неизвестной, и вот в таких случаях, когда день кончины святого неизвестен, память может назначаться на день его именин. Именины были у него по Максиму Исповеднику, и поэтому в этот же день стали праздновать и его память.

Максим Грек умер в Троице-Сергиевой Лавре, где он жил отнюдь не на свободе, а под тем, что мы сегодня назвали бы домашним арестом: из тюрьмы его выпустили, но отнюдь не на свободу. Если говорить в обратном хронологическом порядке, то Максим Грек для нас очень важен и как богослов настоящей византийской традиции в то время, когда уже все разрушалось, а он держался, и как, конечно, святой, который поддержал наших нестяжателей.

Он приехал на Русь в 1518 году, ничего не подозревая о том, какие здесь проблемы, и оказался в самой их гуще. Он поддержал тех, кто, с его точки зрения и на самом деле, был за православие, но это обернулось для него боком. В это время был конфликт нестяжателей — последователей Нила Сорского, к тому времени уже умершего, — с последователями Иосифа Волоцкого, тоже к тому времени уже умершего, но конфликт этот, начавшийся при жизни этих лидеров, нисколько не уменьшался, а разгорался сильнее.

Это означало два совершенно разных курса движения Московской церкви, и те, кто держался строгого православия, и к которым примкнул Максим Грек и очень авторитетно их поддержал, не победили, и для многих это кончилось тюрьмой и смертью. В 1525 году Максим Грек был заточен в Иосифо-Волоколамский монастырь, который был центром иосифлян, и там его могли замучить насмерть, потому что условия содержания были очень плохие. Его отлучили от причастия и в камере не давали ничего писать, но он выжил.

Примерно в таких же условиях  там же держали Вассиана Патрикеева – он не выжил, не дожил до 1547 года, когда иосифлян немножко потеснили. Тогда не удалось новому митрополиту – православному и хорошему – освободить Максима Грека, как он это хотел сделать, но удалось, по крайней мере, улучшить условия его содержания. После Иосифо-Волоколамского монастыря Максим Грек еще в 1531 году был переведен в тверской Отроч монастырь — тоже тюрьму, но с реальными условиями содержания более мягкими, которые постепенно еще более облегчались. А потом его перевели в Троице-Сергиеву Лавру, это уже была не тюрьма, но уехать ему оттуда запрещали.

Это была никакая не свобода, как некоторые утверждают, потому что он хотел уехать обратно на Афон, но ему это категорически запрещали. Фактически его держали заложником для переговоров о признании Московской автокефалии. Переговоры тормозились, тяжело шли, и заложник тем временем умер, его вот так бездарно заморили. И автокефалию потом так и не признали, пришлось от нее отказываться – это события 1560-1561 годов, когда Ивану Грозному пришлось признать подчинение Московской митрополии Константинопольскому патриархату вновь. И это будет продолжаться в течение 30 лет, до учреждения патриаршества в Москве.

Как бы то ни было, не надо идти за теми историками или, лучше сказать, политиками церковными и не очень церковными, которые всегда говорят, что правда – это то, что победило на земле. А мы знаем, что на земле так бывает далеко не всегда. И если взять между ложью, неправдой и правдой что-то среднее, то тоже будет неправда. Сколько нужно какой-то неприятной субстанции в супе, чтобы суп стал несъедобным? Одна чайная ложка или одна столовая? Это неважный вопрос. Важно то, что съедобное не должно вообще это содержать.

Поэтому разговоры о том, что московская традиция примирила иосифлянство и нестяжательство – это разговоры самих же иосифлян, которые победили. Может быть, победили они не в самой резкой форме, но для православия на Руси получилось все не очень удачно. Максим Грек именно поэтому не был официально прославлен – несмотря на то, что умер он в Москве, дату его кончины не запомнили, как было бы совершенно точно с любым старцем монастыря. Он там был «чужим», поэтому запоминать дату и не стали.

Почитание его во святых неофициально было сначала у нестяжателей, потом у старообрядцев, которые его очень полюбили, и вот уже в XΙΧ-ХХ веках стало более широко стало распространяться его почитание в Российской Церкви.

Что же касается Максима Исповедника, то он дает нам своей жизнью – нет возможности пересказывать сейчас его учение подробно – пример того, как нужно понимать то, что мы сегодня слышали в евангельском чтении. Мы слышали рассказ о иерихонском слепом, который узнал, что мимо идет Иисус, и стал кричать, чтоб Он к нему обязательно подошел. А все вокруг – в общем-то хорошие люди, нисколько не осуждавшие слепого за желание исцелиться – считали, что его поведение неприлично. Зачем так кричать и отвлекать занятого человека?

А с другой стороны, они, видимо, не верили, что он таким образом может исцелиться. Но слепой не слушал этих людей, которые, повторю, не были его врагами, не желающими его исцеления, а которые просто не хотели, чтобы нарушался обычный порядок, чтобы не чувствовать дискомфорта. Но слепой продолжал кричать, и в результате он получил исцеление – он был прав.

Эта история рассказывает нам о том, что не надо слушать наших доброжелателей. Доброжелатели в большинстве своем – это все-таки обычные люди. Я подчеркну это слово – «большинство», — потому что бывают всегда исключения, но, как правило, большинство стремится к тому, чтобы все было так, как оно было, чтобы не нарушался обычный порядок, и таким образом это никогда не допускает нас обратиться к Богу. Обычный порядок – это чтоб к Богу не обращаться. Если мы держимся того, чтобы обращаться к Богу, то мы не должны слушать тех, кто нам мешает это делать.

Вот Максим Исповедник своей жизнью показал насколько это глубоко и серьезно – он из-за догмата пошел не только против своих ближних, которые были обычными людьми, но против всей церковной иерархии, против подавляющего большинства мирян и монашествующих, и клира, и императоров, которые провозгласили монофелитскую ересь.

Причем, насколько эта ересь была тонкой, можно заключить из того, что практически невозможно в современных исследованиях, которые, вообще-то говоря, пишутся специалистами, «съевшими не одну собаку» на этом деле, получить внятные изложения того, в чем состоит учение «о двух волях» Максима – то, что, собственно говоря, является православным. Чаще всего, излагая учение «о двух волях», учебники по догматике, в том числе, по которым учатся в духовных академиях, либо говорят общие слова, из которых остается непонятным, в чем же состоит это учение, и это лучший вариант, а в худшем случае они излагают то учение, которое на самом деле является несторианством, и оправдывают те обвинения в адрес православных, которые выдвигали монофелиты.

Учение Максима основано на том, что человеческая свободная воля, которая никогда не может быть отнятой у человека – есть нечто необъяснимое, входящее в противоречие со всей реальностью. Ее не должно быть, но она есть. Это сложно объяснить, но сложно или не сложно – это неважно, а истина всегда должна быть истиной. Если возникает что-то, что истине противно, несмотря на то, что истина церковная очень часто, а не только в этом случае, не может быть так легко объяснена, то зато можно понять, что предлагается какое-то учение, которое ей противно – здесь никогда нельзя соглашаться.

Понятное, но лже-церковное учение, то есть ересь, принимать нельзя, даже если это учение и понятно, потому что мы головой не все можем и обязаны понимать, но мы обязаны право веровать и держаться в одной Церкви с теми, кто был православным. Вот поэтому, — несмотря на то, что все отговаривали Максима, и некоторые говорили, что ты веруй во что хочешь, а только причастись с нами, кто верует иначе, и даже были такие еретики, ересь которых заключалась в том, что верующие неправо могли быть в общении с теми, кто верует право, — но Максим Исповедник на это не шел, когда практически все вокруг пошли. И он оказался прав.

Его позиция уже после его мученической смерти восторжествовала, но те, кто в результате принял его учение «о двух волях», участвовали в гонениях на него самого, и они отнюдь не выразили ему благодарности, – я говорю о VI Вселенском Соборе, который заседал в 680-681 годах. И почитание святого Максима установилось еще позднее – видимо, уже в VIII веке, когда перенесли его мощи в Константинополь, но даже и тогда его не в полной мере понимали и почитали.

Но нам надо понимать, что Максим Исповедник как раз и является образцом Православия. И Феодор Студит через несколько сот лет, и Григорий Палама, и наши новомученики и исповедники всегда вдохновлялись примером Максима Исповедника — как нужно не взирать на то, что все епископы и все миряне отпадают в ересь, но самому не отпадать. А там уж как Бог управит.

Может быть, как это оказалось в случае с Максимом Исповедником, хотя он этого и не дождался на земле, опять возобладает в качестве государственной религии православие, хотя и это тоже было переменчиво, потому что потом утверждалось иконоборчество в качестве государственной религии. А может быть, уже никогда не будет православие государственной религией.  В конце концов, мы знаем, что к концу мира истинное православие останется только в нескольких людях, а всякие ереси как раз расплодятся. Поэтому мы не должны уповать на то, что наше дело победит на земле. Мы должны уповать на Царствие Небесное, ради которого мы стали христианами и держимся православной веры.

Вот о чем нам говорит Максим Исповедник, о том же самом нам говорит Максим Грек, который в монашестве носил имя Максима Исповедника, и во многом повторил его жизнь, и даже то, что день его кончины никто не запомнил и не узнал – это, наверное, тоже бы очень понравилось Максиму Исповеднику и самому Максиму Греку, — чтобы не иметь лишней славы от человеков, и особенно от тех человеков, которые впоследствии с удовольствием покрасили его гроб в Троице-Сергиевой Лавре.

Нам надо быть не с теми, кто украшает гробы пророков, а самими пророками.

Аминь.

епископ Григорий (Лурье)