Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы совершаем память преподобномученика Антония Булатовича. Булатович – это фамилия. А так, конечно, надо было бы его назвать по тем местам, где он подвизался. И тогда естественнее всего его называть Афонским, потому что там прошли его, немногие, правда, годы монашеской жизни. Там началась его борьба за исповедание имени Божия. Но продолжалась она уже не там, а в Петербурге. Потом он жил (и там был убит) в имении своей матери на Украине под городом Сумы. Поэтому неважно, как его назвать географически, важно то, кто он был такой, и почему он так для нас сейчас особенно значим.

Очень часто говорят, и справедливо говорят, что в XIX веке (и даже в XVIII) православное богословие пришло к какому-то вырождению. Иногда его называют западным пленением. И уж во всяком случае, совершенно точно говорят (и это доказывается очень легко учебниками), что в духовных академиях, где углубленно изучали православное богословие, на самом деле изучали не православное богословие, а какое-то другое. А именно, какую-то смесь протестантизма с католичеством во всех серьезных вопросах, где Православие отличается от протестантизма или католичества. А оно естественно отличается во всех вопросах, если их хоть сколько-нибудь глубоко рассматривать. Это не только исхождение Святого Духа, но и воплощение Христа, и представление о Церкви и спасении. Во всех этих вопросах там вместо православного учения была какая-то смесь из всякого безобразия — католичества с протестантизмом.

Поэтому те святые, которые были в XIX веке, они нередко вообще не учились в этих академиях, как, например, Игнатий Брянчанинов, который отзывался о них крайне резко и плохо, и учился он самостоятельно, был самоучкой, учился у святых отцов. Правда, он учился хорошо, потому что он читал их на греческом и на латыни. Тем не менее, он учился сам. Просто он был вообще образованным светски, и это помогло ему образовываться духовно. Главное же помогло ему образовываться то, что он  духовно учился у святых молиться. А когда учишься молиться, тогда учишься и тому, как учиться богословию.

Если так учишься богословию, как святые отцы говорили, а не как в духовных академиях учили, то становишься православным. И так вот некоторые просто были совершенно вне этого образования, а другие учились там и даже, может быть, учились хорошо, как например, Иоанн Кронштадтский. Он, может, и не блестяще, но неплохо учился в духовной академии. Но по его писаниям создается впечатление, будто бы он вообще не знал, что это такое, и никогда там не учился, потому что по всем спорным вопросам он всегда пишет все правильно. А еще, бывает, как-то «проедется» по неправильным формулировкам, которые как раз связаны с тем, чему его должны были учить, вероятно, и учили в духовной академии.

Ну и, конечно, критики тогдашних святых очень часто это использовали: что вы невежды, что вы не учились в духовных академиях, поэтому вы ничего не понимаете. Конечно, и против Антония это использовалось полностью. Он тоже, конечно, нигде не учился. У него было хорошее образование (не духовная академия, которая идет только в минус православному человеку). Александровский лицей был сначала, это общее образование. А потом у него было военное высшее образование. У него было высшее военное образование, которое в то время было совсем не таким, как сейчас: это было хорошее даже гуманитарное и тем более естественнонаучное образование. Вот что такое подразумевало в царской России высшее военное образование. Но главное, конечно, не это, а то, что он был человеком верующим. И в какой-то период своей жизни он понял, что вот эта жизнь верующего воина, причем такого, который действительно свое православие считает самым главным, это все-таки для него недостаточно, и надо всецело посвятить себя христианской жизни. Таким образом, он решает оставить свою блестящую военную карьеру, которая шла только от вершины к вершине, так что он оказывался все на лучшем и лучшем счету у начальства. Но он ушел и стал монахом. И оказался на Афоне. Это было сделано по благословению Иоанна Кронштадтского, которого он считал своим духовным отцом.

Вскоре (через пару лет) после того, как Антоний оказался на Афоне, Иоанн Кронштадтский, уже совсем незадолго до своей смерти, надписал и послал ему свою фотографию в подарок: Афонским инокам – венцы мученические. Вот такая надпись. Фотография эта воспроизводится, она сохранилась, по крайней мере, если не оригинал ее, то ее фотокопия, и там эта надпись рукой Иоанна Кронштадтского сделана. Это было какое-то пророчество, очевидно, о том, что предстояло Антонию и каким-то еще другим афонским инокам.

Иоанн Кронштадтский умер в 1908 году, и вроде бы ничего еще такого не произошло, что должно было сбыться. Но как мы знаем, дальше все сбылось. Уже вскоре после этого, через четыре года, в 1912 году на Афоне началась смута из-за того, что некоторые монахи (которые как раз были образованные, из академии, и пользовались покровительством самого высокого тогдашнего церковного начальства в России) высказали неправославные богословские взгляды и неправославное представление о молитве. А простецы, необразованные монахи, стали на это возражать. Антоний поначалу ничего об этих спорах не знал. Но потом, когда этим простецам понадобилось какое-то объяснение, и чтобы образованный человек что-то такое рассказал по поводу этого спора, он вник в это дело. Причем сначала он был предубежден против этих простецов. Он думал, что они действительно что-нибудь напутали по своему невежеству. Стал внимательно разбираться. Понял, что они полностью правы. И так он стал полным защитником их позиции, главным богословом. И вот тут получилось, что все-таки богословие воскресло.

Вообще говоря, православное богословие (если мы называем богословием не то, чтобы самому просто видеть Бога и собеседовать с Богом, и это главный, конечно, смысл слова богословие) в том смысле, что им обычно называют, — изложение учения церковного в каких-то трактатах, — оно все порождается конфликтами. Скажем, возникает какая-то серьезная неясность. Серьезность этой неясности определяется тем, что из-за нее возникают церковные смуты, церковные разделения, конфликты, которые обычно уже не просто угрожают нарушением, а уже на самом деле нарушают единство Церкви. И вот тогда нужно излагать православное учение. Тогда и являются богословы, которые именно по этому поводу говорят так, как надо, и связывают это со всем остальным церковным учением.

В начале XX века таким богословом выступил Антоний Булатович. Нельзя сказать, что он очень много знал святых отцов, но он знал и немало. Прежде всего, он их знал через православное богослужение, которое он знал очень хорошо и очень многое наизусть. А если внимательно слушать и понимать православное богослужение и его запоминать, то, в общем-то, все православное богословие будешь знать только из одного богослужения, даже ничего больше не читая. А если еще что-то читать, так и тем более.

Несмотря на то, что он очень плохо видел, слеп уже был и сам уже почти ничего не мог читать, ему монахи приносили какие-то цитаты, он составлял свои книги. Потом пришлось с Афона ехать в Петербург. И когда разгромили имяславие, когда Синод стал принимать самые ужасные решения, он с этим не смирился. Если бы он был воспитан в какой-нибудь бурсе, т.е. семинарии или академии, он, может быть, и смирился бы, потому что там учат вот такому смирению по отношению к начальству, какие бы глупости оно ни говорило. А он, конечно, был воспитан на святых отцах в том, что за истину надо бороться. Поэтому он постарался сплотиться с теми, кто понимал Православие. Это был и Михаил Новоселов, и наша Елизавета Федоровна, которая поддержала имяславие, конечно же, и через них царская семья тоже поддержала имяславие. Правда, надо сказать, что и Распутин его поддержал, что тоже было немаловажно. И таким образом пока не было революции, конфликт как-то удалось погасить. Каждая сторона оставалась при своем мнении и думала, что она перехитрила другую, может быть. Хотя имяславцы были бесхитростными и считали, что Синод просто уступил.

А когда царская власть пала, то освободившиеся церковники посчитали своим долгом пересмотреть все это дело, и даже те, кому было, может быть, наплевать на само существо этого спора. Они понимали повторное осуждение имяславия как символ освобождения от ненавистного царского гнета, освобождения церкви, и поэтому они стали возвращаться к прежним позициям Синода 1913 года. И тут, конечно, для защиты православного учения об имени Божием надо было проявить еще большую волю.

При жизни святого Антония патриарх Тихон — который все время впадал в колебания по каждому возникавшему в церковной повестке дня поводу, и не было ни одного повода, по которому патриарх Тихон держал с самого начала твердую православную позицию — также и по поводу имяславия отступил полностью, полностью пал. Вместе со своим Высшим Церковным Советом они уже приняли имяборческое решение в 1918 году. Конечно, с патриархом Тихоном работали. И спустя несколько лет, в 1921 году (точнее, в самом конце 1920 года), оно было патриархом Тихоном пересмотрено, и он потом вышел на компромисс и понял, что погорячился.

Но в 1918 году патриарх Тихон посчитал, что вопрос ему совершенно ясен, и правы имяборцы. Антоний Булатович повел себя последовательно. Он объявил, что не будет иметь общения с патриархом Тихоном, как и большинство имяславцев, и отправился в имение своей матери под Сумы. И когда он был уже убит в 1919 году, это положение сохранялось. Но повторим, что это не он умер в отделении от Церкви, а наоборот, это патриарх Тихон себя отделил от Церкви фактически. И может быть, это как-то еще прощалось, потому что понятно, что отделение от Церкви – это не мгновенный процесс. И мы видим из дальнейшего, что патриарх Тихон изменил свою позицию, и потом произошло его примирение с имяславцами, но уже не при жизни Антония. И тут важно, что хоть к патриарху Тихону лично было хорошее отношение, он был признанным патриархом, но истина дороже. Надо было держаться Православия.

Вот такой был Антоний Булатович, безусловно, лучший богослов XX века в самом настоящем смысле этого слова. Я бы не стал говорить, что «лучший русский богослов», а вообще самый лучший богослов XX века, хоть русский, хоть нерусский, который действительно в боевой обстановке, когда богословы и открываются, явился и вел себя абсолютно безупречно. Его писания также являются прекрасными образцами богословия. Если же мы будем говорить, что какие-то формулировки у него нечеткие, то надо сказать, что нет ни одного святого отца, включая самых великих, у которых все богословские формулировки четкие. Будь то Григорий Палама или Василий Великий. У всех есть где-нибудь какая-нибудь нечеткость. Потому что абсолютно четкого богословского выражения нашей православной веры никто никогда не давал, и, может быть, оно даже вообще невозможно. Оно не для этого. Главное, чтобы было понятно, о чем там речь, в этом смысл любого из объяснений православной веры. И в этом смысле писания Антония Булатовича прекрасно достигают своей цели. То, что их недооценили, даже те, кто, в общем-то, были сторонники имяславия, те, кто полностью понимали неправоту и еретичность оппонентов имяславия, это, конечно, беда.

И все равно придется сейчас учить эти уроки, недоученные сто лет назад, поэтому изучать святого Антония необходимо. Необходимо не просто изучать, конечно, но и подражать, а подражая, мы в Православии начинаем с того, что совершаем торжественно его память. Слава Богу, что он был у нас и есть, и что мы сейчас можем совершать его память. И надо, конечно, чтобы память эта совершалась торжественно, особенно в Истинном Православии, и чтобы все новые люди узнавали о Православии так, как его объяснял Антоний Булатович.

Аминь.