Санкт-Петербург, ул. Академика Байкова, 14а

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы совершаем память самого главного нашего богослова – Максима Исповедника. Почему самого главного и с какой точки зрения? Потому что он наиболее систематически и наиболее подробно описал все, что есть в нашем церковном учении. Нельзя сказать, что он обо всем написал – так не бывает, и после него было кому и что еще написать, и до него писали, — но такого охвата по ширине и глубине просто больше не было. И вот сегодня мы празднуем день его памяти — его успения.

Если многие современные люди смотрят на его тексты, то они думают, что это был совершенно заумный какой-то кабинетный ученый. Потому что в нашей ново-европейской культуре заумные тексты пишут только те, кому действительно нечего делать, или кто, по крайней мере, не решают повседневных жизненных проблем своих, а все их проблемы интеллектуальные.

Но если мы узнаем, как он жил, то увидим, что все было не так. Мало того, что он вел жизнь монашескую и достаточно строго аскетическую в первую половину свой жизни в мирные времена, как и должны жить православные, — но потом начались времена не мирные. Причем, для него лично они могли бы быть достаточно мирными, если бы он так хотел, но он хотел другого. Была ситуация, когда господствующей религией стала ересь.

Это уже были цивилизованные времена, и от святого Максима, как и от всех остальных, уже не требовали, чтоб он сказал, что ересь – это правильно. Ему говорили примерно так: веруй так, как хочешь, мы не будем вмешиваться, тебе виднее, потому что ты умнее нас всех, но причащайся с нами. Вот это от него требовалось, но он не делал и этого. В результате, это его привело к сильному сближению с политическими силами, которые были не лояльны власти, к преследованию от царской власти, к мученичеству, которое грозило смертью.

Когда ему было 75 лет, ему вырезали язык и отрубили правую руку. В те времена от этого люди могли умереть, но он не умер, и его еще послали в ссылку – по нашим меркам, на Колыму, если бы он был русским человеком, но он был византиец, поэтому его послали на Кавказ, где у нас курорт, но византийцы там получали воспаление легких, туберкулез, умирали очень быстро. И так как здоровье было подорвано, то на третьем году такой жизни он действительно умер. Поэтому мы его называем не мучеником, а исповедником, потому что он умер от совокупности мучений, но не непосредственно во время мучений.

И вот получается, что немало кто пишет заумные сочинения про Бога, религию, но вопрос Церковью должен быть поставлен так: правильно ли они пишут, правда ли то, что они пишут, есть ли за этим реальность, или это результат явившегося в бреду духа? Потому что если человек чем-то соответствующим болен, то он такое и напишет, даже если он в тюрьме. Например, у нас был сын писателя Леонида Андреева, который в тюрьме написал содержание своего бреда, – и это тоже была такая книга, но вряд ли за ней была настоящая реальность какая бы то ни было.

А для того, чтобы была реальность, нужно за нее отвечать, и нужно у Бога спрашивать премудрости для того, чтобы правильно жить, быть в правильной Церкви, чтобы распознавать ересь и показывать ее другим, и, по крайней мере, настолько, насколько от меня зависит, от нее отвращать. Причем, надо быть очень разборчивым. Не надо говорить, что вот я верую православно, а вот вера моих епископов меня не касается – они будут отвечать за себя, а я за себя.

Вот последнее утверждение бесспорно – они будут отвечать за себя, а я за себя. Но какой критерий суда будет? Если ты не посмотрел, какие у тебя епископы, то ты будешь отвечать за свою собственную ересь, но надо понимать, что ересь епископов стала твоей собственной ересью.

Православное исповедание не всегда заключается в том, чтобы правильно объяснить, во что я верую. Есть очень много людей, которые не могут объяснить правильно свою веру. А если задавать каверзные вопросы, то практически никто не сможет правильно объяснить. Великие богословы – и даже Максим – это делали с большим трудом и не с первого раза. Объяснить словами, во что я верую – это действительно сложно, да и не должно быть просто. Но выбрать правильную веру – просто. Потому что вера выбирается по свидетелям.

Первыми свидетелями были апостолы, потом мученики, что и значит свидетели, а потом такие, как Максим Исповедник. Мы видим, как они живут, нам нравится их образ жизни, они подвижники, но главное – Бог их слышит и им открывает. Поэтому не всякие заумные построения хороши, но только те, которые нужны для жизни, и за которые человек тоже платит своей жизнью, кровью. Платит не просто дискомфортом оттого, что оказался в меньшинстве, не только большим дискомфортом оттого, что оказался в ссылке, в темнице, но и совсем большим дискомфортом.

И вот тут есть еще один важный момент. Бывает, что не какие-то артисты, или просто какие-то мирские неверующие люди, а православные люди, и даже священники говорят: кому это надо, чтоб я молился, устраивал богослужение? Вот слова «кому это надо» — это слова артиста, бизнесмена, который определяет рынок, которому важно, какой будет иметь спрос его продукция.

В каком-то смысле мы все должны задумываться, кому это надо. Например, если у нас молитвенное собрание, то мы должны подумать, кому это надо, чтобы понять, сколько нам нужно места. Какого размера должен быть храм, или мы в комнате поместимся, сколько нужно заготовить частиц причастия на литургию. Это совершенно законные интересы, о которых надо думать. Но главный вопрос другой: зачем мне вообще служить, зачем мне молиться, зачем служить литургию? Он если и зависит от того, кому это надо, то только от одного меня – мне это надо.

И вот Максим Исповедник так и говорил: мне важно быть православным; я никого не сужу, как Господь будет с теми, кто отпал, но я не должен отпадать, не должен причащаться с еретиками; если мне говорят, что все епископы стали еретиками – это действительно в какой-то момент было так в ту эпоху, — то меня это никак не может поколебать. Потому что православная Церковь стоит на камне, на «Петре», но «Петр» – это каждый православный верующий человек, а если я только один, значит, я и буду Церковью. И поскольку это мне нужно мое спасение, то мне и нужно быть православным верующим, мне нужно знать Истинного Бога, то это и есть ответ на вопрос «кому это надо».

А если ответ другой, то я клоун, а не христианин. Причем, неудачливый клоун, потому что удачливый без вопросов понимает, кому это надо, у него есть аудитория. Возможно, я об этом говорю излишне эмоционально, но это потому, что мне истинно-православные священнослужители сейчас вспоминаются, которых пришлось много повидать за много лет, и которые говорят, что они не служат, потому что «кому это надо». И они разочаровались, ушли. — Так тебя самого там не надо, если ты можешь так разочароваться.

А нам надо смотреть на Максима Исповедника, который всегда знал, кому это надо. У него был простой ответ: это надо мне. Мне нужен Бог, мне нужно спасение, мне нужно быть православным, мне нужна Церковь, мне нужно от Церкви не отпадать, даже если от Церкви все отпадут – тогда буду я один. Главное, что будет Церковь.

Конечно, такого не бывало, чтобы все отпадали, но бывало, что среди тех людей, с которыми у тебя есть связь, ты не знаешь никого православного. Есть и библейский пример пророка Илии, когда Илия вот так жил и страдал, что он только один остался, и то он оказался неправ – Господь не открыл ему, кто еще есть, но сказал, что их целых семь тысяч человек.

Вот примерно и в последующие времена, в наше время так происходит. Поэтому Максим Исповедник учит нас и высокому богословию, и тому, как оно дается – по крайней мере, истинная православная вера. Высокое богословие дается не всем, а только тому, кому Бог захочет дать говорить, но это и не спасительный дар – в нем нет ничего плохого, но хорошо, если он есть. Но всякая правда, всякое правильное богословие хотя бы в той мере, чтобы нам не ошибаться с выбором истинной Церкви, дается только тем, кто готов за него заплатить.

А цена тут очень простая – кто-то ее может считать маленькой, кто-то большой, но это моя собственная жизнь.

Аминь.

епископ Григорий (Лурье)