По св. Елизавете можно сверяться, что такое православие; она приняла православие не потому, что была должна, она приняла православие как истину; она глубоко поняла, что такое православие, что необходима правильная аскетика при правильной догматике; ее абсолютная нетерпимость к Распутину оправдана с точки зрения православия; то, что она держалась православной догматики, особенно проявилось в споре об имяславии, когда святая Елизавета поддержала имяславцев и убедила царя не давать осуществлять на практике меры, принятые Синодом против сторонников имяславия; св. Елизавета могла эмигрировать, но осталась в России и приняла мученическую кончину, до последнего мгновения сохраняя мужество, что говорит об особом призвании Божием.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Сегодня мы совершаем память одной из первых новомучениц российских и одной из царственных мучеников, хотя и не совсем принадлежавших к царской семье, но убитой сразу же за убиением царя и его семьи в Екатеринбурге. А их убили поблизости от Екатеринбурга, в ста с небольшим километрах, в городе Алапаевске. Там до сих пор сохранилась засыпанная шахта, в которой убивали Алапаевских мучеников.

Святая Елизавета была, конечно, в чем-то близка новомученикам и исповедникам российским, а особенно своей родной сестре, царице Александре, а в чем-то не просто далека, а противоположна. Елизавета была такой святой, которая для нашего времени, можно сказать, является камертоном православия, то есть по ней можно сверяться, что такое православие. Далеко не по всем святым можно так сверяться.

Елизавета Федоровна своей жизнью ответила на тогдашние и последующие искушения, которые были по отношению к православию. Из-за которых у нас православие все время превращается неизвестно во что, не всегда в православие, а иногда вообще и не в религию.

И, прежде всего, это относится к ее обращению. Он, как впрочем и ее сестра царица Александра, обратилась в православие не потому, что она была обязана это делать. По существовавшим тогда, в нарушение церковных канонов, законам Российской империи она могла выйти замуж за члена императорской семьи, не оставляя своего вероисповедания, если это было лютеранство, как в ее случае, или католичество. Конечно, православные каноны этого не допускают, но поскольку очень много беззакония творилось и было узаконено в законодательстве Российской империи, которую затем перестал терпеть Бог и уничтожил за невозможностью исправить, то было и такое беззаконие.

Поэтому ее действительно никто не принуждал принимать православие. Она его приняла не потому, что это была ее родная религия, в которой она была воспитана (воспитана она была в лютеранстве), не потому, что это была с детства хорошо знакомая ей религия, какой было для нее англиканство, а потому, что она старалась узнать истину, и узнала православие не потомудаже, что это была религия русского народа (который, скорее, стал ей родным и стал ей особенно близок вследствие православия, а не православие по причине его близости к русскому народу), — а именно потому, что православие она поняла как истину.

Но кроме того, что она поняла православие как истину, она еще очень глубоко поняла, что такое православие, и отвергла искушение понимать православие просто как веру русского народа.

Она приняла именно веру православную. И дальше это стало проявляться в том, как она стала жить, уже будучи православной. Конечно, это относится, прежде всего, к ее аскетике. Она училась аскетике у старца Германа и у некоторых других живших тогда действительно образцов святости, и это были далеко не самые популярные в народе люди, более или менее праведно жившие, которые в народе считались образцами святости, а это были те, кого ей рекомендовали строгие монахи. Сама она воспитывалась, еще будучи мирянкой, в образцах строгого монашества. И впоследствии она, конечно же, сама пошла этим путем, став монахиней.

И поэтому она, конечно же, не воспринимала эмоциональной аскетики, то есть псевдоаскетики, которой так часто подменяется православие. И поэтому она абсолютно не переносила Распутина. Может быть, она чересчур далеко заходила, когда послала Феликсу Юсупову телеграмму о том, что он совершил патриотический поступок, убив Распутина, но ее абсолютная нетерпимость к Распутину была совершенно оправдана и, прежде всего, с точки зрения православия, а потом уже из государственных и прочих соображений.

Оставаясь в православной аскетике и не отступая от нее, она не могла быть равнодушной к православной догматике. Очень часто в XX веке мы видим, и в XIX тоже видели, что люди, которые говорят, что им надо спасать душу, которые при этом даже и подвизаются, оказываются равнодушны к догматике. Они не в порядке демагогии говорят, что надо думать о своей душе, — они могут искренне стараться подвизаться, как-то жить аскетично, ограничивая себя во многом, много занимаясь какими-то полезными делами: богослужением, благотворительностью и так далее, — но эти люди оказываются равнодушны к догматике, им все равно, православные ли у них епископы, и так далее.

Конечно, Святые Отцы не только не оставляли нам такого примера, но и прямо запрещали так жить. Но в России того времени не было принято об этом помнить. И вот, несмотря на распространенность именно такого благочестия, — при том, что вообще какое-либо благочестие являлось делом все-таки редким, — Елизавета поняла различие.

Она держалась православной догматики, что ей пришлось проявить тогда, когда в 1913 году разразился спор об имени Божием. Он разразился как раз вокруг книги монаха Илариона “На горах Кавказа”, третье издание которой, — собственно оно и дало повод к спору, — было издано на деньги Елизаветы Федоровны. А она стала издавать эту книгу потому, что сама считала ее полезной, и ей рекомендовали ее старцы — старец Герман и другие. Тогда многие из тех, кто сначала горячо одобрял эту книгу, отреклись от нее после окрика от начальства, то есть после ее осуждения постановлением Синода. Так, старец Варсонофий Оптинский, который тоже, зная, что эту книгу издала Елизавета на свои деньги, своим духовным чадам раздавал ее с дарственными надписями “на пользу души”, потом, когда вышло осуждение этой книги от Синода, стал писать тем же духовным чадам, что он ошибся, книга плохая, потому что начальство сказало, что она плохая. Конечно, Елизавета и ее старец Герман смотрели совершенно иначе.

Она по-прежнему старалась поддерживать имяславцев, несмотря на осуждение Синода, и она добилась того, действуя через царя и убедив его в истинности учения имяславцев, чтобы все эти меры против имяславия были недейственны. И, действительно, пока стояла монархия, то есть еще несколько лет, ничего из того, что было начато против имяславцев, не удалось привести в исполнение. И все дальнейшие смуты произошли тогда, когда монархия была свергнута, а имяславие было представлено его противниками как еще один вопрос, в котором “церковь” должна, якобы, восстановить свои права, ущемленные свергнутым, наконец-то, царизмом…

Оставаясь в православном исповедании по-настоящему, то есть и аскетически и догматически, Елизавета приняла ту смерть, которая была почти неизбежно уготована всем сколько-то заметным фигурам, которые держались действительно православия, тем более, что она еще и принадлежала к царской семье.

Можно сказать, что спасти ее ничто не могло. Она это понимала, но, как сегодня читали из ее жития, точнее, из документов к ее житию, она отказалась эмигрировать, — хотя такая возможность у нее была, и даже большевицкое правительство в какой-то период это еще разрешало, — а хотела принять то, что Бог даст, — и она приняла мученическую кончину.

В этом смысле она не только уподобилась тем мученикам, которые, не отрекаясь от Христа, умирали и терпели то, что судил им Бог, но она уподобилась тем гораздо более малочисленным мученикам, которые могли бы избежать мученической кончины, но не захотели этого делать, принимая то, что даруется Богом.

И говорится обычно Святыми Отцами по поводу такого мученичества, что средний путь и обычный заключается в том, чтобы все-таки бежать от мучителей, когда такая возможность есть. Но может быть и не средний, а превосходный путь. Это когда ты чувствуешь особенное призвание к мученичеству, и это призвание действительно от Бога. Тогда не надо бежать, а надо оставаться и отдавать себя в руки мучителей.

Елизавета действительно приняла мученичество. Точно известно, как она умирала, как она до последнего момента поддерживала тех, кто с ней находился. Как выяснилось позже, когда уже Алапаевскую шахту разрыли, мученики были туда сброшены еще живыми, и она успела сделать перевязку одному из великих князей. Только потом их убили. Это говорит о том, что она твердости духа не теряла до самого последнего момента.

Милостью Божией, она осталась для нас образцом святости, благодаря тому, что удалось спасти от большевиков ее мощи, которые сейчас почивают, к сожалению, в захваченном еретиками монастыре в Иерусалиме. Но все-таки частицы ее мощей разошлись по всему свету, и одна из них достигла и нашего храма. Поэтому мы могли сейчас приложиться к ее мощам, к этой частице их в нашем храме.

Будем стараться, чтобы и в нашей жизни христианской именно святая Елизавета была камертоном православия. Аминь.