Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы совершаем память наиболее известных, может быть, по заслугам святых Российской Истинно-православной Церкви – Кирилла Казанского и Иосифа Петроградского. В свое время православного сопротивления этому новому отступлению, новообновленчеству Сергия, они представляли два противоположных полюса внутри одного православия. Они продолжали друг друга считать православными, конечно, но при этом они сильно не сходились.

Иосиф почти сразу сказал, как только понял, что отступления Сергия – это именно отступления от Церкви, что, к сожалению, миряне, которые с ним в общении, тоже отпадают. Кирилл Казанский и Иосиф богословское образование  имели одинаково плохое – так их учили в духовной академии. Но Иосиф находился под влиянием бывших в Петрограде настоящих богословов, прежде всего, Михаила Новоселова и священника Федора Андреева, а Кирилл Казанский не был.

И Кирилл Казанский исходил из своей доброты и из того, чему его учили в духовной академии. Поэтому он придумал такую теорию, — конечно, совершенно невозможную с богословской точки зрения, — будто сергианские епископы себя отлучили от Церкви, а те, кто с ними в общении, если они просто добросовестно заблуждаются, то еще находятся в Церкви.

Как бы то ни было, через несколько лет – мы не знаем сколько, но точно, что уже к 1935 году, как видно из сохранившихся писем, – Кирилл Казанский оставил эту теорию и точно так же, как Иосиф, считал, что сергианская церковь является полностью отступившим сообществом, где никакой благодати Христовой нет. Об этом он пишет в 1935 году — это самый ранний источник, который нам известен. То есть у них стали позиции одинаковыми.

Хочется сказать и о том, и о другом, но поскольку для нас здесь имеет особое значение Иосиф Петроградский, я думаю, что Кирилл Казанский на нас не обидится, если все-таки сказать больше о нем, потому что это наш местный архиерей. И сам Кирилл это бы одобрил, и надеюсь, что одобряет, так как он здесь тоже присутствует невидимо.

Говоря о Иосифе Петроградском, хочется сказать, что он был обычным архиереем. Мы не будем говорить, обычным или необычным христианином он был – он это как раз показал. Можно сказать, что он был обычным христианином, потому что обычный христианин принимает мученичество и идет за православием. А можно сказать, что был необычным, потому что, если считать, что обычными были большинство, то он был из тех, кого было меньше. Но вот архиереем он был точно обычным. Что это значит?

Это значит, что он исполнял какие-то административно-хозяйственные обязанности, которым до революции учили архиереев. У него в голове не было никакого ясного представления о православии, но, так как он был человек благочестивый, то он любил молиться и рассуждать об этом – еще до революции он издал свои дневники, которые первоначально писались им просто так, не для публикации, а для себя и, может быть, каких-то близких людей, под названием «В объятиях Отчих» о монашеской жизни. Во время монашеского пострига поется по обычаю стихира «Объятия Отча отверсти ми потщися». Объятия Отчи – это монашеская жизнь, и он об этом писал.

Он был просто аскетически настроенный архиерей, каких было немало, и он не особо выделялся. Таких, конечно, никогда не делали начальством до революции, на главные кафедры таких, как он, никогда бы не поставили, но где-то в провинции он вполне мог бы быть архиереем, и был.

Но вот началась революция, и оказалось, что архиереи оскудели: некоторые в эмиграции, некоторые ушли к обновленцам. И вот те, которые просто сохраняли православие, просто оказались на виду и наперечет, — прежде всего, у ГПУ, которое отправляло их куда подальше. Поэтому те, кто оставался на свободе, делали стремительную карьеру, если это так можно сказать, которая в 20-е годы вела в тюрьму и на Соловки.

Примерно такую же карьеру сделал Иосиф и стал заметным архиереем, получил город Ростов Великий – там и поныне одна из главных кафедр по причине своего центрального положения, хотя город небольшой. Это было уже в середине 20-х годов. Потом наступило очень большое оскудение архиереев в связи с расколами и деятельностью ГПУ. Поэтому в 1926 году Иосиф был сделан митрополитом Петроградским. До этого кафедра вдовствовала, потому что еще в 1922 году расстреляли священномученика митрополита Вениамина, и потом викарии, которых было несколько, и все они были людьми очень разного качества, как-то управляли.

Наконец, удалось поставить митрополита Иосифа. Но власти решили, что не надо такого авторитетного митрополита, которого приняла здесь с восторгом паства, и который уже был известен своим православием, и поэтому его не выпустили из Ростова, и он оставался под таким неформальным домашним арестом.

Он уже был готов признать себя на покое, но летом 1927 года произошло событие, эпохальное для Русской Церкви в ХХ веке. Митрополит Сергий, который временно возглавлял канцелярию всего-навсего, а отнюдь не саму Церковь, издал свою так называемую Декларацию. Ее можно было понимать по-разному. Можно было понимать как личный грех тех, кто ее подписал, если смотреть только по букве. Поэтому большинство архиереев, включая Иосифа, с этим смирились, хотя и плевались, не признавали сами для себя ее содержание.

Но очень скоро последовали действия, на которые обещал пойти Сергий в своих тайных договоренностях с ГПУ. Он стал перебрасывать архиереев туда-сюда, конечно, не с целью укрепления Церкви, а с целью слушаться ГПУ, а цели ГПУ и так были понятно какие, не скрывались, объявлялись публично. За год он совершил примерно сорок перестановок архиереев, и в том числе Иосифа, зная, что ГПУ его уже не пустит на кафедру в Петроград, пытался отправить в Одессу.

И Иосиф просто хотел уйти на покой, но тут произошло нечто очень важное. Относительно молодые священники или среднего возраста под влиянием жившего тогда на нелегальном положении и, возможно, тайного епископа Михаила Новоселова, — который был архитектором всей этой будущей катакомбной Церкви, — решили, что надо создавать отдельную от Сергия иерархию, и получили поддержку двоих из петроградских викариев, Димитрия Гдовского и Сергия Нарвского.

Димитрий Гдовский, фактически управлявший епархией от имени Иосифа, готов был возглавить эту церковную организацию. Но нужно было, чтобы кто-то из старых и авторитетных архиереев это поддержал, и желательно, чтобы сам Иосиф и поддержал как глава Петрограда. Ему предложили, чтобы он был номинальной главой этой Церкви, понимая, что в административные дела он никак не сможет вмешаться. И он это на себя взял.

Что это такое было? Мало того, что для многих людей и особенно архиереев это было унизительно – брать на себя обязанности, не имея реальных полномочий, — но это просто было опасным. Он несет ответственность за то, что здесь будут делать от его имени, но при этом он сам не может на эти дела повлиять. Но он очень доверял тем людям, которые к нему обратились – это действительно были святые люди, сейчас мы их всех во святых почитаем, — и понимал, что это нужное дело, и даже в  качестве номинального главы он тоже может принести большую пользу. И пользу он приносил очень большую.

Пусть административно он ничего делать не мог, но он мог помогать людям друг друга понять, объяснить смысл этой борьбы за Истинное православие, помогать ликвидировать конфликты между истинно-православными, которые тогда тоже бывали. Странно об этом подумать: их тогда была готова проглотить такая гидра советская власть, но, тем не менее, они между собой ссорились, а Иосиф их мирил.

Но самое главное – ему пришлось быть знаменем для всех. Как впрочем, и патриарший местоблюститель митрополит Петр, о котором было совершено ничего неизвестно, он был изолирован.

Я расскажу только об одном случае, который очень важен – случай с митрополитом Агафангелом Ярославским. Когда развивалось антисергианское движение за Истинное православие, на каком-то этапе старейший и самый авторитетный архиерей из тех, кто тогда был, митрополит Ярославский Агафангел тоже решил к нему присоединиться вместе со своей епархией.

Но так как он это сделал не от большой сознательности, а потому что на него подействовали разговор с митрополитом Иосифом, еще с кем-то, то вскоре на него подействовали в противоположном направлении сергиане, потому что он в своей голове не имел никакого ясного представления о православии. Аскетически он, видимо, тоже не имел представления о православии, и поэтому, сделав несущественные оговорки, он решил примириться с митрополитом Сергием, проведя все переговоры с сергианами втайне от своих, якобы, единоверцев иосифлян.

И все получилось гораздо хуже, чем если бы он изначально не поддерживал Истинное православие. Произошло предательство. Люди, которые понадеялись на эту поддержку, вдруг ее лишись. Это всегда очень деморализует. И такого удара начинающейся Истинно-православной Церкви, какой нанес  митрополит Агафангел весной 1928 года, ей не наносил никто.

Притом, конечно, Агафангел был все время не согласен с Сергием, все время говорил о своем несогласии, но он был из тех несогласных, кто был готов «бурчать» на словах, но своими действиями полностью подчиняясь. То есть он вошел с Сергием в общение. Лучше бы он помалкивал, но зато не был бы с ним в общении. Причем это была не просто глупость, а предательство, потому что он все эти переговоры утаил от митрополита Иосифа, с которым у него уже был публичный договор, и даже подчеркнул в письменном документе, что он с ними не заодно.

То есть это самое настоящее предательство было. Если Зарубежная Церковь прославила среди новомучеников и исповедников Агафангела, — тем более Московская Патриархия это сделала, но ей, как говорится, сам бог велел, хотя у них совсем другой бог, — то Зарубежная Церковь прославила потому, что они не понимали, что такое предательство. А не понимали потому, что сами внутренне были предателями, что и продемонстрировали спустя время.

А митрополит Иосиф нисколько этим не поколебался, хотя он лично уговорил в свое время Агафангела принять сторону православных. Он говорил, что такие испытания положены людям, вставшим на путь защиты Православия. И сохранилось даже одно его письмо, написанное петроградской пастве, где он пишет, что предательство «ярославцев» никак не влияет на наш путь, что мы идем своим путем и понимаем, к чему придем – что это будет путь исповедничества и, вероятно, мученичества, — но никакого другого пути нет.

И вот, завершая этот единственный пример из жизни Иосифа, который я привел, хочу сделать один вывод. Если мы хотим быть православными, то мы не должны идти на компромиссы в тех областях, которые касаются нашей веры. Не надо смотреть на то, что нет никакой альтернативы, — мол, куда я пойду. Да хоть никуда я не пойду! С чего вообще я решил, что должно быть место, куда мне можно «пойти»? Может, вообще уже мне надо лежать, засыпанным землей. Что за дурацкий вопрос «куда я пойду»?

Вопрос в том, чтобы пойти к Богу,  а не куда-нибудь налево. Вот это важно. Все остальные вопросы абсолютно глупые и очень опасные, что еще хуже. Не надо бояться того, что все дело разваливается при жизни.

Вот в 30-е годы действительно были гонения. Как можно сравнивать наше время с тем? Там исповедников ловили и убивали, правда,  с разной скоростью. Тем не менее, они никуда не свернули. В то же время, не надо смотреть на этих колеблющихся людей, которые, может быть, хуже тех, кто не принимает Истину. Но ничего не поделаешь – такие будут. Главное, самим такими не быть, потому что если их очень осуждать, или, наоборот, считать, что это нормально, то тогда и сам таким будешь. Главное, понимать, что это неправильное поведение и не соблазняться.

Возвращаясь к Кириллу и Иосифу, скажу последнее: для того, чтобы быть православным важно, не побоюсь этого трюизма, быть православным. Быть православным – это значит быть в общении с православными, а не жить, как попало. Поэтому Кирилл и Иосиф, а особенно иосифляне, не принимали тех, кто по-человечески заслуживает определенного уважения, и кого многие, в том числе и Зарубежная Церковь, не говоря о Московской Патриархии, причисляет тоже к новомученикам, так называемых «мечевцев», которые сохранили общение с сергиевой иерархией, но просто перестали поминать Сергия; это так называемые «непоминающие».

Иосифа и Кирилла называть «непоминающими» не надо, потому что они были поминающими, но просто они поминали православных епископов, а  что они Сергия не поминали, то это не значит, что они были «непоминающие». «Непоминающие» — это движение, которое было среди сергиан, которые административно не подчинялись в чем-то Сергию, не поминали его самого за богослужением, не выполняли его обязательных к исполнению указов – Сергий на это смотрел сквозь пальцы, понимая, что такие тоже ему нужны, — но, в то же время, не избегали общения с сергианским духовенством и сами практически были им. Сергий Мечев на этом и пострадал, потому что он доверился сергианскому епископу Мануилу (Лемешевскому), который оказался доносчиком и всех заложил, — специально вошел к нему в доверие, чтобы сдать в НКВД.

Поэтому, если мы хотим быть православными, то надо держаться Истины и не идти на компромисс. То, что касается наших бытовых условий, или кто будет первым, кто будет вторым – в этом надо идти на компромисс. А относительно Истины — нельзя.

Аминь.