Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы совершаем двойной праздник, потому что, помимо памяти святого покровителя нашего города Александра Невского, сегодня же совершается память преподобномученика Антония Булатовича, который может быть назван, наверное, покровителем всех истинно-православных христиан, особенно в том, что касается собственно истинного православия.

К сожалению, если мы уклоняемся от какого-то зла, то это еще не означает, что мы выбираем благо. Конечно, экуменизм – это зло, или сергианство – это зло, и, конечно, мы обязаны от этого уклоняться. Если мы от этого не уклоняемся, то мы и не спасаемся. Но мы должны не просто от этого уклоняться, а должны уклоняться к чему-то хорошему, а не из огня да в полымя. Повторю: уклоняясь от зла, мы должны выбирать благо.

И вот как раз с этим благом оказалась очень большая проблема. Это выяснилось незадолго до революции, можно сказать накануне революции. Когда вдруг по случайному поводу, — а спор афонский об Именах Божиих в общем-то был случайным поводом, потому что никто не ожидал, что вдруг с этого конца разгорится, — большинство архиереев, не только входившие в состав Синода, но потом и многие другие, включая патриарха Тихона, расписались в своем каком-то вопиющем богословском невежестве.

А дело было так. В XIX веке издавались книжки по догматическому богословию, которые изучались в духовных академиях и воспринимались с разной степенью серьезности. Обычно церковно образованными людьми, за редким исключением, воспринимались
эти книжки, типа Макария Булгакова, с большой иронией. Но они обычно не содержали какие-то грубые заблуждения, хотя, может, и содержали, так как были тяжелыми, длинными, и так “много букв”, что вообще трудно понять, что они там содержали. Но думаю, что их особо никогда и не читали так уж внимательно.

Конечно, они содержали какие-то святоотеческие цитаты, может быть, какие-то правильные мысли, а на большую часть каких-то прямых богословских вопросов, которые возникали даже и в истории, а тем более возникающие в XIX веке, они просто не отвечали. Во многом эти книги были безобидные, но они занимали чужое место – то место, на котором должны были находиться книги, действительно учившие православному богословию.

А так получался просто какой-то балласт. Это все равно, что вместо какой-то полезной еды наесться крахмала. Вот примерно такими были догматические учебники, по которым преподавали в духовных академиях и семинариях.

Конечно, нужна была людям еда, и они как-то пытались находить, кто во что горазд. А какого-то обязательного церковного канона для этого всего, вопреки тому, что должно быть для здоровой жизни Церкви, не существовало. Поэтому, конечно, каждый верил, кто во что горазд, вернее, были какие-то группы, куда каждый подбивался.

Конечно, те, кто ориентировался на настоящую аскетику и на святых отцов, читали монашескую литературу, которая в основном была не о догматике, а об аскетике, но поскольку аскетику невозможно излагать совсем уж без догматики, то и догматика там тоже была. И у таких людей происходило какое-то усвоение православной догматики. Вот, например, Антоний Булатович был именно таким.

Он не имел особенно подробного систематического образования в догматике, даже главный святоотеческий труд об именах Божиих Дионисия Ареопагита он не читал, но, благодаря тому, что он читал аскетические творения святых отцов, читал с пониманием, то есть стараясь исполнять то, что там написано, конечно, он усваивал и те крупицы догматики, которые там излагались, и он их понимал достаточно, чтобы излагать православное богословие.

Но таких монахов было очень много, и даже не все они были грамотными. Это, может быть, и со слуха воспринималось, и из богослужения – слава Богу, богослужение было тогда таким же, как и сейчас, то есть византийским и правильным, а значит, содержало очень много догматических представлений. Таким образом, эти люди могли усваивать православие, но только вместе с аскетикой, с большими трудами.

Подобным же был Иоанн Кронштадтский – духовный отец Антоний Булатовича. Не в том смысле духовный отец, что Антоний мог часто ему исповедоваться – этого не было, — а в том, что он ему указал главный выбор его жизни, а именно, монашество и Афон. Афонским монахам он незадолго до своей смерти предсказал венцы мученические, написав об этом открытку со своей фотографией и отправив ее из Кронштадта на Афон. И главное, что Иоанн Кронштадтский написал свою знаменитую фразу, которая проходила через цензуру неоднократно, “Имя Божие есть Бог”.

Были другие люди, которым вся эта догматика была безразлична. Они были просто представителями местного варианта какой-то общей религиозности, которая могла быть, в принципе, какой угодно – и мусульманской, и буддистской. Какие-то практические выводы – кто-то моральные, кто-то аморальные – делали из этого, а в итоге все это привело к обновленчеству.

Конечно, не все такие обновленцы в 20-е годы оказались в обновленческом расколе, но многие оказались. Потом были те, кто тоже хотел какой-то духовной жизни, увлекался этим, но брал наиболее близкие примеры, а именно западные. Очень увлекались так называемой западной протестантской мистикой, в меньшей степени католической.

Вот ярчайшим представителем этого направления был Феофан Затворник, который в своих переводах аскетических сочинений — “Добротолюбия”, Симеона Нового Богослова — иногда сознательно, иногда не сознательно, а просто по непониманию делал такие изменения, сокращал какие-то вещи, которые очень обедняли, а иногда искажали догматическое содержание всего этого.

И, наконец, были люди, которые увлекались уже светской религиозностью, считали, что она действительно касается души, и серьезно уже за ней пошли. Причем такие люди были уже и в духовных академиях. Сначала, в середине XIX века, это были люди светские, прежде всего, Алексей Степанович Хомяков, а потом уже и в духовных академиях оказались его последователи, как очень видный в богословии Антоний Храповицкий, будущий глава Зарубежной Церкви.

Все эти люди, кроме самой первой категории, объединялись тем, что они одинаково не знали православных догматов. Ну, не знали и не знали – помалкивали бы. По крайней мере, не нападали бы на тех, кто знает. Но нет же! Угораздило же по поводу случайно возникшего спора об аскетической книжке, написанной духовно грамотным человеком, схимонахом Иларионом, “На горах Кавказа”, и, самое главное, рекомендованной к изданию и изданной духовными людьми, как старцем Германом, и оплаченная нашей Елизаветой Федоровной,— вот угораздило же какому-то молодому иеромонаху, который был, видимо, совершенно западного склада или вообще какой-то малограмотный, написать на этот труд хамскую рецензию.

Но она понравилась Антонию Храповицкому. Он ее издал в своем журнале “Русский инок”, а “Русский инок” был официальным журналом русского монашества, его получали и на Афоне. Начался некий скандал, и начальство взяло сторону Антония Храповицкого.

Все эти разные неграмотные в святоотеческом отношении силы объединились, и, что самое плохое, они издали в 1913 году постановление Синода, которое не просто осуждало православие, но излагало якобы православное учение в своем понимании. Даже трудно сказать, какое количество ересей они там, как сказали бы по-церковнославянски, отрЫгнули. По самым скромным подсчетам, там было основных пять, включая иконоборчество, и, в конечном итоге, там не было ни слова православного – грубейшие и прямые искажения святых отцов, особенно Григория Паламы.

Сейчас я не буду вспоминать все подробности этой истории, но, конечно, православные старались вести себя так, как надо: когда церковная власть уклоняется, ее обличают, а вовсе не идут у нее на поводу.

Казалось бы, теперь, когда в наше время уже доступны святые отцы, когда уровень богословского образования гораздо выше, по крайней мере, у тех, кто стремится к этому образованию, и когда, с другой стороны, уже никто не отравляется в такой степени тем, чем отравляли духовные академии в XIX веке, вообще абсолютно не о чем спорить.

То есть для любого патристически, как сейчас говорят, грамотного человека здесь нет никакого не то чтобы сложного вопроса, а вообще вопроса – один только ответ, что неграмотные или самонадеянные люди, или вообще не желавшие быть православными напали на традиционно-православных монахов, которые излагали традиционное православное учение, тесно связанное с аскетикой, и они его излагали в связи с учением о молитве, то есть в связи с аскетикой. Не о чем говорить, абсолютно.

Но вот оказывается не так. Оказывается, в нашем истинном православии есть еще люди, для которых это проблема. Причем категорий этих людей две. Одна – это те, кто слишком почитает наследие Зарубежной Церкви, и для них какой-то прямо-таки богословский авторитет основатель Зарубежной Церкви Антоний Храповицкий.

Другая категория не менее, а может быть и более важная – те, кто совершенно не стараются разбираться в существе догматических решений, просто пытаются придерживаться всех решений церковной власти, которые были до момента “Ч”, так сказать, то есть до того момента, когда в 1924 году в Греции изменили церковный календарь и в 1927 году в Советском Союзе принял Сергий свою Декларацию. Можно подумать, что все, что было до этого, было хорошо. Конечно, нет, потому что, если бы все было хорошо, то не было бы этих моментов, когда все эти иерархи отступили.

И вот теперь мы хотим быть истинно-православными, но тогда мы должны все-таки начинать не с того, чтобы ругать других, пусть даже за дело, пусть даже за то, что у них ересь экуменизма, а начать с того, чтобы самим быть православными. Для того, чтобы мы не просто уходили от общения с какими-то еретиками, а для того, чтобы мы уходили от общения с ними, оставаясь в общении с православными, надо нам самим быть православными. Для этого надо не просто знать, что плохо, но, прежде всего, надо знать, что хорошо.

Поэтому надо понимать, что будет ли у нас истинное православие, побудет ли еще некоторое время до конца света, зависит от того, будем ли мы стремиться к тому, чтобы подвизаться в Иисусовой молитве, призывать Имя Божие и освящаться Именем Божиим, исповедовать веру в это Имя, которую разделяли все святые отцы, которую разделяли еще в Ветхом Завете пророки совершенно неотрывно от всего христианского Предания от Адама до Второго Пришествия, и почитание Имени, которым Господь сотворил весь мир, которым мы дальше освящаемся, спасаемся.

Вот учителем этого нам выступает Антоний Булатович, празднуемый сегодня, и выступает он учителем во всех смыслах – и как молиться и жить, и как понимать это догматически, и как это защищать не только от людей далеких от православной веры, которые, может быть, в каком-то смысле со зла это все делают, хотя и не ведают, что творят, но даже и от людей, которые стремятся быть православными и делают это по невежеству, какими были, например, большинство архиереев Русской Церкви во главе с патриархом Тихоном в 1918 году.

Надо не взирать на лица, а надо взирать только на Имя Божие, на Лицо Божие надо взирать, а не на лица человеков. И тогда, конечно, на земле, может быть, будет не очень гладко, даже обязательно будет не очень гладко, как и у всех святых, но зато этими негладкостями, страданиями углаждается путь на Небо.

Аминь.