Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы празднуем память шести Вселенских соборов. Этот праздник во многом изменил свой смысл с тех пор, как он установился в конце VI века, и сейчас он перестал быть таким значительным. Это можно понять по тому, как он указан сейчас в церковном Уставе, – сохранились его следы как именно большого праздника. А что мы празднуем, что это за шесть соборов?

Сейчас все думают, что это шесть Вселенских соборов, как мы обычно считаем. Шестой из них – собор 680-681 годов против монофелитов. Но на самом деле нет, это другие шесть соборов. Первоначально это был праздник в середине июля, установленный в память Халкидонского собора, в начале VI века – только одного IV собора. Потом добавились три других собора, потому что вначале VI века православные отличались от других тем, что они говорили «четыре евангелиста – четыре собора»; так сторонники Халкидонского собора спорили с теми, кто принимал только три собора.

В 536 году состоялся собор против Севира Антиохийского. Мы прочитали в сегодняшней службе много слов относительно Севира, потому что собор против него был высокоавторитетным. Севир вскоре умер после этого собора, а этот собор стали почитать Вселенским. Это пятый собор, который здесь имеется в виду. А шестой собор среди наших сегодняшних шести соборов – это тот, который стали позже именовать пятым Вселенским собором, Константинопольский собор 553 года.

И вот эти два собора 536 и 553 годов объяснили, прежде всего, что такое наше почитание Христа – догмат воплощения Бога. Я сейчас позволю себе очень кратко и очень понятно сказать, чем православная вера во Христа отличается от того, что осудили эти шесть Вселенских соборов.

И здесь надо сказать вот что: когда мы спрашиваем, Бог или человек Христос, то мы не должны отвечать, что Он наполовину Бог, наполовину человек, или что Он Богочеловек в том смысле, что Он симметрично в таком же смысле Бог, в каком и человек, что все пополам. Это осуждено как несторианство — конечно, скрытое, потому что люди, которые так говорили, сами Нестория анафематствовали. И вот особенно в 553 году пятый Вселенский собор осудил такое учение.

Да, вместе с монофизитами – здесь мы с ними согласны – скажем, что вопрос может быть так поставлен: Христос — это Бог или человек? И мы должны отвечать, что Христос – это Бог. Как мы и говорим в конце каждого богослужения: Христос – истинный Бог наш. Священник не говорит: Христос – истинный богочеловек наш. Хотя в этой фразе ничего неправильного не было бы, но подчеркивается, что правильно сказать: Христос – истинный Бог наш. Здесь нет симметрии, Христос – это Бог, а человеческое в Нем уже вторичное, подчиненное.

Здесь согласие с монофизитами и несогласие  не только с теми, кто сам следовал Несторию, но и с теми, кто его анафематствовал, но все равно хотели, чтобы было как-то поближе к обыденному представлению. Но, в то же время, есть у нас отличие и от монофизитов, и этому тоже много посвящено в сегодняшнем богослужении. Надо сказать, что, может быть, в течение истории шести соборов это не очень ясно изложили, но яснее всего это изложил Максим Исповедник, учение которого уже после его смерти принял VI Вселенский собор по нашему современному счету, а Максим как раз говорил, что его вера – это вера шести соборов. Современные ученые не всегда понимают, о каких шести соборах речь, какой же шестой, а на самом деле надо спрашивать, какой же пятый. Пятый – это собор 536 года, а шестой – это 553 года, но сейчас он у нас пятый.

И вот что же сказал Максим? Он лучше всего объяснил, чем наша вера отличается от монофизитской. В отличие от монофизитов, мы говорим, что Христос – это Бог, один из Святой Троицы, Который стал совершенным человеком, но оставаясь Богом. Он остался одним из Святой Троицы. Для чего Он это сделал? — Для того, чтобы люди спаслись. Что такое спасение? — Это обожение.

Но с этим согласятся и монофизиты. Но начинается расхождение дальше: что такое обожение. Мы, православные, говорим, что Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом. Монофизиты с этой фразой тоже согласятся, но мы вслед за Максимом Исповедником и Григорием Богословом, понимаем ее так, что как Христос, Сын Божий, стал, оставаясь Единым от Святой Троицы, совершенным человеком, так тот, кто спасается, конкретный человек, оставаясь собой, а не становясь единым от Святой Троицы, становится совершенным Богом, оставаясь совершенным человеком. Вернее сказать – становясь совершенным человеком, то есть безгрешным, и даже не таким, каким он был создан в Адаме, а таким, каким он был задуман – совершенным и обоженным.

Если мы говорим, что человечество во Христе совершенно, — а мы обязаны так сказать, — то божество обоженных в том смысле, в каком они стали богами, оно тоже совершенно. Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом в самом прямом симметричном смысле. Нет симметрии в самом Христе, но симметрия возникает, когда мы говорим о Христе, с одной стороны, и об обоженном человеке, с другой стороны. Потому что там есть Петя или Маша, которые становятся Богом, оставаясь совершенным человеком. И вот этого уже не признают монофизиты.

Если мы спрашиваем, Кто распялся, Кто воскрес, то мы отвечаем: Бог, а не человек. Мы говорим, что это Бог Иисус Христос распялся и воскрес. Но если мы спросим, чем Он это сделал, а ответ может быть – человечеством или божеством, или чем-то смешанным, — то мы отвечаем, что Он это сделал человечеством.

Многие говорят, что будто бы тогда запутались в терминах, а у монофизитов и православных было на самом деле одно и то же учение. Так говорят люди, которые не знают текстов того времени, ничего не читали, и они судят по себе. Это они бы запутались или те, кто их учил в духовной академии. Но там обе стороны были готовы говорить на языке друг друга.

Православные, которые учили о двух природах во Христе, были готовы говорить на языке «одной природы». Кирилл Александрийский это использовал, конечно, и монофизиты были готовы говорить о «двух природах». Они понимали, что и на языке двух природ можно выразить их учение. Но важно, не на каком богословском языке ты говоришь, а что ты говоришь. И богословское содержание за этими терминами все равно было другое, поэтому и произошло расхождение.

Но многих удалось убедить, и они действительно присоединились к православной Церкви. И вот такое учение об обожении, которое есть только в православии, что оно нам дает? Оно дает нам совершенно другое понимание нашего общения со святыми, нашего понимания Церкви, нашего понимания Истинной Церкви.

Учение Церкви о  Боге, учение Церкви о себе самой, и учение Церкви о чем угодно, что нужно для нашего спасения – это учение Бога. Почему учение Бога? Потому что оно дается нам через обоженных людей,  которые сами стали Богом. И в этом гарантия ее безошибочности – никакой другой гарантии нет. У нас нет гарантии в виде папы Римского, который непогрешим, и у нас нет гарантии в виде собора, который был бы непогрешим просто в силу просто того, что он правильно собрался.

Мнение о том, что соборы могут быть непогрешимы, которое было популярным в РПЦЗ в последние годы ее существования, имеет тоже католическое происхождение. Оно когда-то конкурировало, а потом проиграло в учении о том, что непогрешим все-таки только папа.

Поэтому будем доверять Церкви, а это значит доверять святым и себя по ним сверять, а делать это очень просто, повторю еще раз. Обращаться к святым – это значит читать их святые писания в последнюю очередь, хотя кто может, должен это делать. А в первую очередь – обращаться к ним молитвенно, чтоб они тебя вразумили. А если ты этого не делаешь, то и чтение писаний тебе не поможет, потому что кто читает у святых отцов даже ровно то, что им надо читать, но при этом не молится, то все равно ничего не поймет.

Поэтому будем стараться им молиться, у них вразумляться, не ходить на эти «помойки», если не умеешь брать там что-то ценное (и это не такой полезный навык, особенно если ценное можно найти не на помойке, а в другом месте, где дают хорошую пищу). Будем таким образом держаться Церкви.

Аминь.

епископ Григорий (Лурье)