Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы совершаем память великого богослова, и может быть, даже самого великого богослова, который был в истории Церкви – святого Максима Исповедника. Причем, у нас в календарях обычно пишут, что сегодня перенесение мощей, а в январе, когда другой день его памяти – что тогда день его преставления. На самом деле это ошибка, все наоборот, именно сегодня день его преставления.

Что это был за человек, и когда он жил? Если читать его многочисленные труды, то он производит на современного человека, который меряет по себе, впечатление какого-то кабинетного ученого, отчасти фантазера, но действительно очень образованного человека, у которого было, видимо, очень много свободного времени, что он так много всего писал. Многое из этого не сохранилось, или сохранилось только в переводах на грузинский язык, но даже до сих пор еще не издано и толком не изучено. На грузинском языке он сохранился лучше, чем на родном греческом, потому что его переводили уже в VII–VIII веках на грузинский, может быть, в VIII–IX веках. Сочинения Максима на греческом потом частично утратили. На грузинском в переводах многие из них сохранились.

И вот, такой человек, который упражнялся умом в чем-то таком малопонятном, и, казалось бы, что в нем такого особенного. Но если мы посмотрим на реальную жизнь Максима Исповедника, хотя бы на то не очень-то многое, что нам известно из достоверных исторических источников о нем (а эти источники есть, разнообразные: и те, кто его очень поддерживает, его сторонники, и те, кто, наоборот, его враги – и те, и другие оставили о нем какие-то воспоминания, так скажем), то видно, что жизнь-то у него была совершенно другая.

Во-первых, он вел строго монашескую жизнь, в этом подвизался. Это все происходило довольно мирно, в Иерусалимском патриархате он проводил свои дни. Он был человеком образованным, но особо не занимался писательством, потому что он просто занимался монашеской жизнью. Он, кстати, никогда не был священником, а был просто обычным монахом, помогал своему патриарху, которым вскоре стал Софроний Иерусалимский. Такие были мирные времена, а ему уже к тому времени исполнилось 50 с чем-то лет. Еще по тем временам, когда люди жили меньше – это уже прошла целая жизнь.

И вдруг началось восстание всяких ересей, особенно в Константинополе, когда император, который вроде до того защищал православие, стал принимать так называемую монофелитскую унию. Я сейчас не буду говорить, в чем она состояла, это неважно. По крайней мере, она состояла в отступлении от православия. Это принимал византийский император, от него исходило. Не только константинопольский патриарх отпал, но вскоре и александрийский, антиохийский. Только римский еще сопротивлялся, и иерусалимский тоже поначалу. Но он уже был старенький.

И тогда Максим стал писать все эти свои богословские сочинения, которые касались отчасти тем полемических, чтобы объяснить, в чем православие по сравнению с тогда возникшими отступлениями от него. А отчасти, что очень важно, и особенно важно – он понимал, что нельзя просто ограничиваться полемикой, то есть «вот у вас здесь неправильно». Написал, молодец, надо так, правильно написал. Но это неубедительно и недостаточно само по себе, если нет ничего другого. А что еще должно быть? Должно быть вообще объяснение, что такое православие, по сути, независимо ни от какой полемики. И тогда уже понятно: когда приходят какие-то лжеучения, они чему-то не соответствуют, мы на это указываем в полемике, и тогда наша полемика убедительна. Поэтому он писал очень много на тему того, что такое православие вообще.

А именно, он написал самый главный тезис: что православие – это учение о спасении. Спасение – это не что попало, что люди могут себе вообразить и воображали на самом деле, и тогда и потом, а то, чтобы человек стал Богом, оставаясь человеком, именно в этом и становясь по-настоящему человеком. Именно поэтому Церковь такова, какова Она есть, а не такова, какой ее считают еретики. Именно поэтому (с чего все, собственно, началось) Христос воплотился и стал Богочеловеком именно так, как Он стал. Он стал совершенным человеком, оставаясь совершенным Богом, но совмещая это в одном Своем лице, для того чтобы каждый из нас, спасаемых, стал, во-первых, совершенным человеком, достиг человеческого совершенства, и при этом тоже стал совершенным Богом. Настолько же совершенным, насколько Христос совершенно стал человеком, оставаясь Богом, и тоже оставаясь при этом в одном лице. Только наше лицо – не Единого от Святой Троицы, а лицо каких-нибудь Пети или Маши. Мы остаемся в своей собственной ипостаси, и при этом так же в нас соединяются два естества, как и во Христе. Но это возможно только тогда, когда мы сами присоединимся ко Христу, когда мы сами войдем в Тело Христово. А это Тело Христово – Церковь. Все ереси объединяются в одном: в том, что они в том или ином моменте это все разрушают. Одни с этого бока подходят, другие – с другого. Нет ни одной ереси, которая бы соблюдала это православное учение о спасении.

Вот об этом учил святой Максим. И так как он это делал довольно успешно и пытался восстановить против еретиков патриарха Рима, то есть папу Римского Мартина, то кончилось это для него плохо. Ну, для него хорошо, для многих плохо, кто со стороны наблюдал, и особенно для тех, кто его преследовал, на том свете это кончилось плохо. Но тут получилось, что Иерусалимский патриархат завоевали арабы. Вскоре умер Софроний, и там просто не было патриарха, и по сути, там уже невозможно было организовать ничего церковного. А в Риме папой Римским был собран собор, который осудил эти ереси, но он был поместный. Еще через несколько лет, в 655 году, этого папу вызвали в Константинополь и казнили, обвинив в государственном заговоре. Правда, небезосновательно. Но, конечно, на самом деле он не был заговорщиком, а просто подал повод к такому обвинению и именно из-за того, что он выступил с осуждением императора. Его казнили, а Максима заточили. Ему уже было за 60, когда его так впервые заточили. В результате он провел в разных ссылках и тюрьмах порядка 20 лет, даже больше.

Но он так и не вступил с еретиками в общение, хотя к тому времени уже все патриархи были еретики. Говорят, что не может быть такого, что на земле не останется ни одной поместной церкви, которая на официальном уровне не примет ересь. Вот, бывает. Тогда-то именно так и было. И он, естественно, ни с кем не был в общении, и даже сам не был священником, повторю. И негде ему было получить Святых Даров, он жил без причастия не годами, а десятилетиями. На него периодически давили угрозами, и говорили: верь как хочешь, считаешь, что так нужно верить, как ты говоришь – ну и ладно, веруй, как ты говоришь, только причастись с нами. Вот что, собственно, от него требовалось. А он говорил: нет, если и вы так же будете веровать, как я, то я с удовольствием с вами причащусь, буду очень рад, но если вы все-таки остаетесь при всех этих своих ересях, то я с вами не причащусь. Это очень важно, потому что люди часто говорят, что раз мне разрешают веровать так, как я хочу, то, значит, я могу внешние признаки общения с еретиками сохранить. Например, поминать этих патриархов, которые еретики. Максим Исповедник показал, что нет. Феодор Студит в свое время, позже, показал то же самое, конечно. Хотя многие отпадали.

Настал, наконец, такой император, который вел очень жесткую политику, чтобы все подчинить. И он уже не мог потерпеть Максима Исповедника даже в очень далекой ссылке. В результате его вызвали, еще раз осудили, и осудили его уже к гражданской казни. Ему в это время было 75 лет. Чтобы он больше не мог ничего писать, ему, 75-летнему старцу, отрубили правую руку и вырезали язык. И после этого послали уже не просто далеко, а, как бы мы сейчас сказали, «на Колыму». Его послали примерно в Абхазию или современную Грузию (немножко спорно, куда именно его послали, скорее, в современную Грузию), что для нас является курортной зоной. Для византийцев это была отнюдь не курортная зона, а примерно то же самое, что Колыма. Они там заболевали туберкулезом от холода и умирали, если так несколько лет прожить. После того, как этой казнью (хотя и не смертной) было подорвано его здоровье, еще удивительно, как он прожил там три года. Но он прожил там три года и в 662 году умер в возрасте 78 лет.

После этого, казалось, уже все, все будет забыто, все нечестивцы победили. Но, тем не менее, движение православных против унии было сильное. Когда опять сменился император, то, в конце концов, спустя всего лишь 18 лет после этих событий был созван Шестой Вселенский собор, который осудил ересь монофелитства. Отцы этого собора, епископы, все без исключения, были сами монофелитами в прошлом. Но они (то есть не все, кто пришел на собор, но бОльшая часть) отказались от монофелитства и осудили, анафематствовали другую часть, которая не отказалась, настаивала на монофелитстве. При этом они приняли все учение Максима Исповедника, по крайней мере, в его главной части. Но ни одного благодарного упоминания о Максиме Исповеднике не было, потому что он лично просто «сидел в печенках» у этих архиереев, которые собрались на собор, признали его учение. И они всячески не допускали создания его культа. Но прошло еще некоторое время, а почитатели Максима Исповедника оставались. Еще прошли десятилетия, и опять после этого еще раз успело победить монофелитство, и некоторые архиереи, которые были на Шестом Вселенском соборе, опять приняли монофелитство (между прочим, и Андрей Критский был среди тех, кто принял монофелитство, после того как на Шестом соборе не принимал, и это было уже в 713 году).

В конце концов мощи святого Максима перенесли с честью и стали его почитать во святых и признали, наконец, его заслуги в победе над монофелитством. Но до настоящего общецерковного почитания и понимания было еще далеко, и оно пришло по-настоящему в Византии только в конце 11 века, а сам он жил в 7 веке. Вот сколько времени прошло. В 11 веке составили его собрание сочинений, которое мы сейчас читаем на греческом языке. К тому времени уже очень большая часть сочинений была утрачена, и вот, слава Богу, сейчас «выковыриваем» это на грузинском. Такая судьба.

Самый великий богослов был гоним, приступил к богословию, когда думал, что уже совершенно вся жизнь прошла, ему уже за 50 лет к тому времени было. И все время его возвышенное богословие имело в то же время самые прямые житейские цели, касающиеся и жизни каждого человека, и жизни Церкви. И он участвовал полностью в тогдашней церковной борьбе, которая стоила ему максимума – фактически, его убили, только не сразу, а больше 20 лет мучили по-всякому. Главное – когда он умер, казалось, что это полный крах его учения. А оказалось, что и не крах, что все проросло, но не сразу. Не только не при его жизни, но даже не сразу после смерти.

Он и не рассчитывал, что все обязательно должно быть при жизни. Он рассчитывал только на одно: что надо быть с Богом, надо делать так, как Бог велит, и тогда все будет правильно и Господь управит. А какая будет история в результате, кто там будет побеждать на земле – это зависит от разных обстоятельств. Бог, конечно, хочет, чтобы хорошего было побольше, но люди нуждаются в том, чтобы они исправлялись и всякими тяжелыми средствами для исправления. И поэтому всяко может обратиться история. Не наше дело об этом гадать. Наше дело – делать то, что от нас требуется.

Аминь.