Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы продолжаем наши беседы об изречениях святых отцов, и сегодня у нас вторая часть беседы о рассудительности. В прошлый раз мы говорили о самых общих принципах, связанных с этой добродетелью, и сегодня тоже не удастся исчерпать все, что можно сказать, но мы сосредоточимся на том, как это нужно применять в жизни. Грубо говоря, все, что относится к рассудительности, можно разделить как относящееся либо к душе, либо к телу – и того надо не оставлять, и этого не забывать.

Есть в этой главе изречение аввы Агафона, согласно которому добродетели телесные, то есть все эти труды, подобны листвию, а душевные подобны плоду. Сказано в Евангелии, что всякое древо, не приносящее плода добра бывает посекаемо и вметаемо в огнь. Поэтому если человек ограничивается только телесными добродетелями, даже если на самом деле они у него есть, то это бесплодное дерево, у которого есть только листья, и оно будет ввергнуто в огонь. А внутренняя, душевная, добродетель – это сокровенное делание, как говорит авва Агафон. К этому мы вернемся чуть позже.

Неудивительно, что и то, и другое, душевное и даже телесное, совершенно непонятно для тех, кто живет мирскими ценностями. Если говорить о телесном, то, конечно, здесь есть некое утеснение тела. Среди тех, кто старается как-то подвизаться, приходится говорить о том, что здесь могут быть какие-то излишки – что-то, может быть, неправильное.

Ученики спрашивают авву Пимена: разве он сам не подвизался, не постился по два дня подряд или по целым неделям, когда он был молод? Почему он сейчас говорит, что так поститься не надо, почему он говорит, что лучше есть один раз в день, но каждый день? А не так, как делали многие монахи, и это никогда не запрещалось: есть один раз в два дня. А особо усердные ели один раз в неделю. Почему, если сам Пимен так подвизался в молодости, то он сейчас всем советует это не делать?

И он отвечает: да, действительно я так подвизался, но потому и понимаю, что так лучше не делать; и я, и другие отцы прошли своим опытом то и другое, сравнили самое разное, и поняли, что лучше относительно небольшое напряжение, но держать его постоянно, чем какие-то особые подвиги. Лучше давать предпочтение тому напряжению, которое будет постоянно, пусть и небольшое.

Конечно, надо учитывать, что люди с разными привычками, и их понятие о лишениях – это относительные понятия, а не абсолютные. Люди могут жить одинаково, но внутренний подвиг у них будет разный, даже если речь идет просто о телесном подвиге.

Именно здесь рассказывается об анонимном старце-римлянине, но по косвенным данным считается, что это не кто иной, как авва Арсений, который уже жил двадцать пять лет в скиту и в отличие от других монахов он употреблял вино и вареную пищу, спал на кровати, и даже у него был монах, который ему прислуживал. То есть это было что-то совершенно невозможное.

Так он жил давно, и при этом сподобился дара прозорливости, и к нему ходили разные монахи за духовным советом, которые, конечно, жили совершенно иначе. И вот однажды пришел к нему молодой монах, который увидел, как он живет, соблазнился и просто сказал: помолись за меня, авва. И хотел уйти. Но авва прекрасно понял, чем тот смутился, и спросил его: как ты жил, кем ты был в миру до того, как ты стал монахом? Оказалось, что он был каким-то сторожем. — А какое ты пил вино обычно? – Оказалось, что никакого, да и воды часто ему не удавалось пить. – А на какой кровати ты спал? – Под кустом где-то, как получалось.

И авва говорит ему тогда: а я был придворным, и у меня было огромное количество всяких слуг, и поскольку мне трудно все это выдержать, я себе сохранил немного вина, а другой монах согласился за мной ухаживать. Это был не раб – рабов нельзя было держать, конечно, — а кто-то из монахов в качестве своего личного послушания решил ему так помогать келейником, и авва это с благодарностью принимал.

Конечно, этот бывший сторож или пастух устыдился, потому что он пришел на все готовое – стал жить при монастыре в утеснениях, но имея гарантированную пищу, пусть и немного, чего не было у него в мирской жизни, — а этот авва совершил, как сейчас выражаются, «дауншифтинг», то есть он терпит очень большие лишения, несмотря на то, что живет гораздо богаче, чем все остальные монахи. И Господь смотрит именно на это. Таким образом, монах понял, что такое телесное воздержание, и получил большую пользу, и мы, читая об этом, тоже понимаем.

Но эти вещи современный человек понимает легче, как ему кажется, но он не понимает, что подобные рассуждения об относительности воздержания верны только в контексте других вещей, которых современный человек не понимает вообще. И это тоже связано с телесными добродетелями. Говорится многократно, в том числе в этой главе, что дух бодрствует постольку, поскольку плоть изнемогает.

Обычно наши современники любят делать такие выводы, что вообще утеснять плоть не надо. Это может быть хорошо, думают они, это кому-то помогает, может быть, но в целом это не обязательно, потому что «главное — что в душе». Да, несомненно – главное, что в душе. Но то, что в душе, очень сильно зависит от того, что с плотью. И если плоть чувствует себя хорошо, то в душе уже ничего хорошего не будет — она будет болеть. Вот этот тезис, сформулированный и в этой главе, и в почти во всех аскетических сочинениях, категорически противоречит современному светскому пониманию языческого принципа «в здоровом теле – здоровый дух».

Если ты себя чувствуешь ничем не утесняемым в плотском отношении, живешь хорошо, то это значит, что ты не подвизаешься вообще, и у тебя не будет не только плодов, но даже и листьев: ты просто совсем неживое дерево. Должны быть обязательно утеснения тела. Конечно, если у кого-то есть какие-то болезни, то это уже готовые утеснения – переноси их благодушно, стремись не к тому, чтобы они проходили, а стремись к тому, чтобы получить духовную пользу от телесных болезней. Тогда, конечно, специально утеснять тело, которое утесняется и без того болезнями, не нужно. Но если этих болезней нет — а у большинства людей таких болезней нет, — то надо предпринимать все эти посты, бдения, ограничивать себя в основных вещах. Например, не спать не только лишнего, но иногда не спать и среднего, но, конечно, тратить это время на молитву и на другие добродетели.

Это все в наше время никуда не девалось – это все остается важным и нужным, и Великий пост этому учит. Но все-таки самое важное – это душевная добродетель. Что такое душевная добродетель? С точки зрения мирской – это что-то вообще не существующее, потому что это так называемое сокровенное делание. Иметь память Божию, внутренне молиться всегда,  а не только, когда ты пришел в церковь или когда ты дома совершаешь какие-то молитвословия, но когда ты занимаешься чем угодно другим, чтобы у тебя была память Божия  – вот что такое сокровенное делание.

Для такого понимания христианства, которое преобладало задолго до нынешнего атеизма, в цивилизованном обществе это уже тоже было неприемлемо. Все хотели жить своими мирскими интересами, не готовы были жертвовать всякими телесными удобствами, готовы были тратить на молитву какую-то часть своей жизни как необходимую дань, но это был «оброк», плата за то, чтобы остальное время жить для себя. Но если ты живешь для себя, то зачем тебе вообще все это христианство? Получается некое лицемерие.

Наша задача — жить с Богом, иметь память Божию, внутреннюю молитву, Иисусову молитву и «возвеселяться», по словам псалмопевца, от памяти Божией. Вот это нужно – это плоды. Если этого нет, то вообще не о чем говорить, даже если есть всякие телесные добродетели. С точки зрения человека, который пришел в христианство потому, что ему хочется как-то разнообразить свою жизнь, защитить себя от каких-то опасностей, это все совершено неуместно, потому что тут предлагают поставить иные цели в жизни, — но это означает перестать жить своей жизнью, а начать жить другой. Если ты сам этого не хочешь, то ты этого не примешь.

Но если ты сам захотел, если ты действительно верующий человек, потому что все остальное — это не есть православная вера, то ты к этому придешь и будешь за это держаться. Тогда возникает следующий вопрос, первый и главный, но лишь в том случае, если ты хочешь подвизаться в том, чтобы иметь память Божию: как общаться с другими людьми?

И вот на этот говорит амма Сарра: если бы я хотела понравиться всем людям, то моей жизни не хватило бы оббивать всем пороги и просить прощения; я должна была бы бегать за всеми людьми для того, чтобы им понравиться, если бы я ставила себе такую цель.

О людях не надо думать вообще в том смысле, чтобы им понравиться. Надо думать о том, чтобы понравиться Богу, чтобы быть с Богом. А в общении с людьми надо беречь себя от гнева, который часто бывает именно от зависти, но бывает и без зависти. То есть надо себя беречь от гнева и от зависти. Поэтому не надо себя сравнивать с какими-то людьми, и во всех случаях надо понимать, зачем мне, в связи с моими целями в жизни, это нужно.

Если мне кто-то говорит, что  мне что-то нужно, то это не повод считать, что мне это нужно. Если кто-то от меня чего-то требует, то это не повод это делать. Хотя Христос говорит, что если кто-то просит у тебя рубашку, отдай и сорочку нижнюю, но я это могу выполнить только в том случае, если я понимаю, зачем это нужно мне. Не для того, чтобы отдать ему какие-то предметы, а для того, чтобы иметь возможность подставить другую щеку, пройти вместо одного поприща два, и так далее. То есть это мои личные упражнения.

И вот о том, как кому можно отказывать, а кому нельзя, очень хорошо говорит один рассказ про авву Ахиллу, который плел неводы – это было его рукоделие. И вот приходят к нему разные монахи просить, чтобы тот сплел им неводы. А он им отвечает, что ему некогда, не будет он для них ничего плести. Он так отвечал, потому что им эти неводы не были жизненно необходимы, а они хотели от него такой сувенир на память, чтобы вспоминать о старце, глядя на какое-то его изделие – современные люди у нас тоже так любят.

А потом пришел некий брат, который отличался плохой жизнью, все об этом знали, и он тоже просил о неводе. И авва ему ответил: тебе сплету. И сплел. Его спросили, почему ты всем отказывал, а этому не отказал? И он отвечает, что отказывал, потому что мне некогда, а отказ те, кто переносил, должны переносить спокойно; а вот если бы я этому отказал, то он решил бы, что я ему отказал потому, что он такой плохой, и я бы его загнал этим в отчаяние.

То есть если тебя просят просто «сплести какой-то невод», то, конечно, надо спокойно отказывать. А если тебе предлагают под видом того же самого дела поддержать человека и содействовать его обращению к настоящей христианской жизни, то тогда отказывать нельзя. А в чем отличие? Внешне ничем не отличается, но рассуждение, то есть добродетель рассуждения, показывает, что отличается очень сильно.

Поэтому наши обязанности по отношению к другим людям таковы, что если мы действительно можем помочь духовно, или есть такой шанс, то надо это делать. В остальных случаях мы должны идти своим курсом, не откликаясь на то, обижаются на нас какие-то люди или не обижаются, вспоминая амму Сарру. И можно несколько юродствовать, понимать, что они склонны доставлять некоторые неприятности нам, а мы их должны терпеть благодушно; не отвечать злом за зло, а когда это зависит именно от нас, не подставляя других, спокойно нести ущерб даже больший, чем тот, который нам хотят нанести. Вот тогда мы будем иметь покой, который необходим для того, чтобы принести плоды внутреннего делания.

И еще говорится, что если ты бегаешь за покоем, то он от тебя убежит, ты его никогда не поймаешь, а если ты сам отказываешься от покоя, живешь по этим принципам подвижническим, то покой сам за тобой побежит. Ты обретаешь покой тогда, когда за ним не гоняешься.

Аминь.

епископ Григорий (Лурье)