«Мессианское» богословие представляет для истории философии наибольший интерес. Главная его особенность в сравнении с будущим христианским богословием—опора не на язык греческой философии, а на язык литургики. Литургикой называется всякое объяснение, как научное, так и практическое, того, как устроено богослужение (богослужение, в самом общем смысле слова, называется по-гречески «литургией»). Богословие мессианских движений использовало язык богослужения в качестве основного способа выражения своей догматики. За этим, в свою очередь, стояла древняя традиция, выраженная в ряде книг Ветхого Завета, которая в современной библеистике называется «священническое богословие» (priestly theology). «Священническим» оно названо потому, что богословие, целиком выражающее себя в литургических понятиях, не могло быть создано никаким иным сословием, кроме священства.

«Священническое богословие»—это тот мост, который связывает богословие мессианских движений новозаветной эпохи с богословием древнейших книг Ветхого Завета. Понимание природы этого богословия для современной науки—это как бы захват стратегически важной переправы, наведенной между ранним христианством и еврейской Библией.

Применительно к Ветхому Завету понятие «священнического богословия» выросло на почве популярной в первой половине XX века гипотезы Велльхаузена о четырех источниках Пятикнижия Моисеева, один из которых был назван «Священнический кодекс». Естественно, что этому источнику атибути- ровались все ритуальные предписания книги Левит и других книг. В настоящее время текстология Ветхого Завета довольно далеко отошла от времен Велльхаузена, в частности, относительно «Священнического кодекса» выяснилось много нового—особенно после кумранских открытий и совсем недавно, в 1990-е гг. Современные представления можно обобщить приблизительно следующим образом.

Вряд ли существовал какой-то особый «Священнический кодекс» (то есть отдельное произведение), но существовала Священническая традиция, в которой некоторые книги Ветхого Завета (не только входящие в Пятикнижие, но и, например, важная для нас сейчас книга пророка Иезекииля) создавались, а другие (например, книга Бытия)—подвергались редакторской правке. Эта традиция (как независимо друг от друга доказали в начале 1990-х Израель Кноль и Якоб Мильгром) восходит ко времени перед Вавилонским пленением (до начала VI в. до н. э.).

Во время Вавилонского пленения, когда основная часть евреев была переселена в Вавилон (VI в.), а значительная их часть так и осталась там жить, несмотря на разрешение вернуться (вскоре после 538 г. до н. э.), Священническая традиция подверглась существенному влиянию местной культовой традиции. Главные памятники этого влияния—книга пророка Даниила (вошедшая во все христианские и еврейские библии, хотя ее текст сильно варьируется в разных традициях) и Книга Еноха (откровение, приписываемое «седьмому от Адама» праведному Еноху). Последняя до сих пор содержится в одной из христианских библий—эфиопской, но в новозаветные времена она, вне всякого сомнения, входила в число «священных писаний», например, для апостола Иуды, который цитирует ее в своем Послании. Обе эти книги формировались в течение столетий и приобрели знакомый нам облик где-то во II в. до н. э.

Что происходит со Священнической традицией во II в. до н. э.—для современной науки одна из самых интригующих загадок.

Ясно одно: она расслаивается, и расслаивается таким образом, что это радикально повлияет на предысторию возникновения христианства. В результате религиозных трансформаций, претерпевавшихся иудейским обществом в течение двух веков перед воплощением Христовым, возникло несколько священнических традиций и одна не священническая, «мирянская»—фарисейство,—предопределившая главные черты раввинистиче- ского иудаизма, который сформируется после разрушения римлянами иерусалимского Храма в 70 г. н. э. Фарисейская традиция не была специфически мессианской, а среди священнических традиций были как мессианские, так и немессианские.

Признаком любой священнической традиции является мышление в категориях Храма (следовательно, и храмового богослужения с жертвоприношениями и священства). «Мирянская» (фарисейская) традиция мыслила себя в категориях синагоги— молитвенного собрания людей, которые молятся и соблюдают многочисленные обряды в своей частной жизни, собираются и для общественной молитвы,—но их жизнь проходит без Храма, без жертвоприношений и без священства.

Причиной такого расслоения была единственность Храма в ветхозаветной религии. Эта единственность была, как мы скоро убедимся, не всегда очевидной на практике, но теоретически она была всегда. Основная же часть народа еще со времен Вавилонского пленения жила в рассеянии, то есть в таких местах, откуда было невозможно добраться до Иерусалимского Храма даже для обязательных три раза в год паломничеств, не говоря уже об остальных случаях жизни. Этим было вызвано появление (в I в. н. э.) большого числа синагог, то есть обыкновенных, а не сакральных молитвенных зданий, которые не заменяли Храм, но и не требовали для своего обслуживания священства (так как в них не совершались жертвоприношения).

К I в. н. э. в иудейской среде сформировался особый тип религиозности «начетчиков», которые именовали себя «отделенными» (от всего остального, неграмотного в религиозных делах народа)—то есть «фарисеями». Эта «фракция» нашла общий язык с официальным священством Иерусалимского Храма, но после разрушения Храма в 70 г. н. э. перехватила инициативу в формировании новой религиозной идентичности иудаизма—религии Храма, из которой теперь было изъято самое главное, Храм. Именно из фарисеев вышли раввины, чье учение, которое начали записывать в особые своды (впоследствии составившие Талмуд), и стало раввинистическим, или талмудическим иудаизмом—тем иудаизмом, который обычно имеют в виду, когда употребляют этот термин без уточнений (в современной науке его часто называют «нормативным иудаизмом»). Впрочем, до сих пор остаются следы других «мирянских» иудейских сект, чьи корни восходят к той же эпохе: например, около VII в. ряд таких сект, отрицавших Талмуд, интегрировались в существующую и поныне религию караимов.

Для понимания предыстории христианства имеют значение и другие направления иудаизма—«священнические»,—то есть такие, в которых вся религиозная жизнь строилась вокруг актуального храмового культа и жертвоприношений.

Библиография: I. KNOHL, The Sanctuary of Silence. The Priestly Tradition and the Holiness School (Minneapolis, 1995); J. MILGROM, Leviticus 1-16. A New Translation with Introduction and Commentary (Doubleday, 1991) (Anchor Bible. Vol. 3); A. JAUBERT, La notion dalliance dans le juda’isme aux abords de I’he chretienne (Paris, 1963).