Отзывы прихожан

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Сегодня в Евангелии мы слышали притчу о званых на брак. Как и в прошлую неделю, когда читалась притча о злых виноградарях, нынешняя притча опять говорит о Церкви. И прошлая притча говорила о Церкви в плане и историческом, и догматическом, о истории нашего спасения, а также и о том, как каждый из нас должен жить; о том же самом говорит и сегодняшняя притча.

Эта притча о званых на брак в разных Евангелиях излагается по-разному, с довольно существенными отличиями в деталях, и каждый вариант имеет какой-то свой собственный смысл. Сегодня мы читали ее в Евангелии от Матфея. В этом Евангелии те, кто был зван на брак, прямо отказались придти. Они не говорили: “я бы хотел придти, но у меня такие-то дела”, — а прямо обращались к этим своим житейским делам и не скрывали, что эти дела для них важнее. А некоторые из приглашенных не только сказали, что у них есть дела поважнее, но даже прямо убили посланцев звавшего на брак. И тогда господин, который посылал к ним служителей, “погубил убийц оных и град их зажже”, как было сказано в притче. А потом он послал своих вестников на дороги собирать всех, кто попадется, — и злых, и добрых, — и они так их и собрали. И потому среди тех, кто оказался на браке, были не только добрые, но и злые, был примерно такой контингент, который обычно встречается на дорогах. Поэтому дальше произошла история с человеком, который оказался не в брачных одеждах, и которого выбросили из брачного покоя.

И вот, конечно, понятно, что все это очень прозрачно рассказывает о том, что будет с народом израильским и с ветхозаветной Церковью, точнее, с основной частью людей, которые туда ходили, когда они отвергнут Спасителя, посланного Богом для того, чтобы призвать их в Царствие Небесное; и более того, этого посланца они убьют. И за это они не только не войдут в Царствие Небесное, образом которого в Евангелии всегда является брак (и в этой притче, и в других), но и сами будут погублены, и град их будет сожжен — что, конечно же, указывает на адские мучения, ожидающие таких людей. И тогда посланцы будут посланы ко всем подряд, — и это, конечно, ясное указание на призвание язычников. Но среди этих самых людей, которые таким образом будут призваны, тоже окажутся всякие разные люди, окажутся и люди совершенно недостойные — и тем не менее, они войдут на брак, т.е. станут членами Церкви на земле и будут участвовать в Евхаристии; но в конечном итоге, если не на земле, то по крайней мере, на суде за гробом эти люди окажутся вне брака, т.е. вне Царствия Небесного — вне Церкви, вне Тела Христова. Вот, таков духовный смысл этой притчи, который, думаю, и так достаточно очевиден.

А для того, чтобы мы применили эту притчу к своему собственному спасению, к спасению каждого из нас, надо подумать и о душевном смысле этой притчи, который гораздо менее очевиден. И тогда надо говорить о том, что все это совершается в нашей душе — вся эта история, рассказанная в притче. Те, к кому посылаются служители Божии, — это различные способности нашей души, которые мы обращаем на делание зла. И если Господь обращается к ним, а они работают страстям, то они Ему прямо говорят, что видеть Его не хотят, и таким образом буквально Его убивают. Это, я думаю, наиболее очевидно в душевном смысле этой притчи.

Но вот, что бывает, когда мы внутренне решим жить с Богом, когда мы действительно принимаем это приглашение и входим на брак? Тогда и получается, что на браке, в церковной нашей жизни, оказываются и злые, и добрые, — т.е. разное мы несем с собой в Церковь: что у нас было, когда мы шатались по улицам вне брака, вне Церкви, вне брачного покоя, то мы и несем с собой в Церковь, т.е. и какие-то хорошие побуждения (благодаря которым мы, может быть, и становимся в какой-то момент христианами), и много-много другого. И господь обращается к нам — носителям всяких злых побуждений, — чтобы мы как-то обратили на них внимание; это и означает вопрос: “как ты вошел сюда в такой одежде?” Тут бы надо раскаяться и спросить: “А что мне сделать, чтобы переменить эти одежды?” — и конечно, богатый господин брака всегда мог бы здесь помочь. Но тот человек в притче ничего не говорил и молчал. И вот, когда мы приходим в Церковь со своими страстями, Господь нам задает тот же вопрос, чтобы мы как-то вразумились, — а мы ничего не говорим и молчим, “как глухие аспиды”, если воспользоваться псаломским выражением, и не хотим слушать этих вопросов. И дальше бывает с нами то, что случилось с этим человеком. Вот именно через это многие люди, ходящие в Церковь, не спасаются. Но это все — общие слова, такая теория. А как это практически применить к каждому из нас?

Мы можем сказать, что когда у нас возникает какой-то интерес, из-за которого мы забываем Самого Бога, то про него можно сказать, что это и есть небрачная одежда, за которую мы будем выброшены с брака. Потому что Бог, чтобы даровать нам спасение, хочет только одного, дает спасение в обмен только на одно: чтобы мы действительно этого спасения хотели — но хотели не просто так, “заодно”, как любой человек не отказался бы приобрести что-нибудь “на всякий случай”, а именно хотели больше всего остального. Ясно, что сами по себе, своими силами мы получить его не можем, — но хотеть-то его мы можем.

А как понять, чего мы больше хотим, в чем это проявляется? О чем мы думаем, того мы и хотим больше. Если мы так слегка думаем о спасении, а больше хотим проводить время в приятной компании (пусть даже в Церкви, и пусть даже с православными христианами, и пусть даже в разговорах о божественном и духовном), то конечно, понятно, что в первую очередь мы хотим этих разговоров, общения; возможно, мы их получим; но потом уже — никаких претензий. Господь нам потом скажет: ты уже восприял мзду свою, награду свою еще на земле; ты хотел в Церкви поболтать, пообщаться, хотел общества единомудренных братий, — ты это получил, — а вот эти единомудренные с тобою братия и сестры оказываются на том свете в таких местах, откуда друг друга видеть нельзя… Но ты ведь и хотел общения с ними на земле. Поэтому все в порядке; каждый получает то, чего хотел. Это — один вариант.

Другой вариант — противоположный, но того же самого стоит. Например, если мы очень отягощаемся какими-то своими страхами, или какой-то боязнью, или какой-то скорбью, то это означает, что предмет этих страхов, предмет этой скорби (т.е. то, чего мы лишились или опасаемся лишиться) для нас гораздо дороже Бога. Потому что никакая земная скорбь не может, естественно, состоять в том, чтобы лишиться Бога, поскольку никакая земная скорбь не может нас лишить Бога. Если же мы слишком о чем бы то ни было скорбим или чего-то боимся, то это означает, что то, из-за чего мы скорбим и чего мы боимся, для нас действительно важнее Бога. И тогда получается, что здешняя наша жизнь отравлена, мы терпим и переносим эти скорби, а потом говорим: вот, мы всю жизнь скорбели, вся жизнь наша была несчастной, — ну, как же я не праведник, как же мне не войти в Царство Небесное, ведь у меня была такая тяжелая жизнь? На это можно ответить только одно: если нам кажется, что у нас действительно была тяжелая жизнь, то это, может быть, действительно так и было; но не всякая скорбь дает Царствие Небесное, не всякая печаль “по Бозе”. А если печаль “не по Бозе”, то хотя она и остается печалью, но пользы от нее никакой, потому что она все равно не спасительна. И более того, она душепагубна, потому что эта печаль, этот страх, действительно, парализует силы нашей души, которые должны были бы обратиться к Богу.

Поэтому лучше мы будем подражать сегодняшней святой — Людмиле, которая жила в миру, занималась делами государственного управления. Жила она, кстати, в государстве в основном языческом; хотя христиане были там в немалом количестве, но все-таки они составляли меньшинство, даже среди правящей верхушки; и вот, эти самые язычники ее в конце концов и удавили. Но она не смущалась такой жизнью, тем, что жила, можно сказать, в зверинце, а старалась быть христианкой, и это у нее получалось. Она исполняла свой долг, который состоял и в воспитании семьи, и еще больше в управлении государством; а когда обстоятельства изменились, она смирилась и отошла от государственного управления и уехала из Праги в провинцию; а потом, когда пришло время, претерпела мученическую кончину. И Господь да подаст нам каждому делать то, что нужно, на своем месте, которое у нас все время меняется — нас все время Господь ставит на то или иное место; и да подаст нам Господь ничего не хотеть, кроме Бога, и ничего не бояться, кроме как потерять Бога, т.е. не бояться ничего, кроме греха. Аминь.

Слово в Неделю 13-ю по Пятидесятнице, перед Воздвижением

Притча о злых виноградарях: Господь имел в виду то, что народ иудейский сделает с Сыном Божиим. Также эта притча относится ко всем еретикам и раскольникам. Что обозначают виноградник и башня. “Душевный” смысл притчи: мы лично отвергаем Бога ради каких-то наших страстей и мирских интересов. Более глубокий смысл: мы можем привязываться к церковной жизни из-за нецерковных соображений. Соблазн гордости. Цель христианской жизни — не какие-то блага, хотя бы и такие, как независимость от мира, а Живой Бог, Которого надо слышать в себе.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Сегодня мы слышали в Евангелии притчу о злых виноградарях, в которой Господь очень прозрачно показал заранее, что сделает народ иудейский с Ним — Сыном Божиим. А в притче этой идет речь о том, как некий человек оставил свой виноградник, который он насадил, укрепил, хорошо оборудовал, поставил там башню и оставил его некиим работникам, которые там работали до того времени, когда нужно было отдавать плоды. Когда он послал к ним своих служителей, чтобы взять плоды, они ничего не отдали служителям, а просто выгнали их, кого-то побили, а кого-то и убили. Тогда господин решил, что пошлет к ним своего сына, потому что сын — это тоже хозяин; и может быть, они его усрамятся и уже ему отдадут то, что причитается. Но когда сын пришел к виноградарям, тогда они сказали друг другу: “Если мы сейчас его убьем, то тогда все будет наше, потому что это наследник”. И они его действительно убили. “И что сделает господин виноградника с этими злыми делателями?” — спрашивает Господь и отвечает: “Злых зле погубит”, — т.е. пощады им уже не будет.

И конечно, “телесного”, т.е. буквального смысла эта притча никакого не имеет, потому что это не рассказ о событии, которое где-то когда-то совершилось, а это просто некая история, поясняющая нам какую-то мысль. И прежде всего, это была мысль о том, что народ иудейский, который не принимает Сына Божия, который его убьет (и вскоре народ иудейский действительно это сделал), сам будет за это проклят и отвержен. И действительно, все это произошло. И мы даже не можем сказать, что в этом смысле эта притча к нам не имеет никакого отношения только лишь потому, что отвержение народа иудейского совершилось уже давно, почти 2000 лет назад. Потому что с тех пор эта притча в том же самом смысле продолжает исполняться над новыми иудеями, которыми являются все еретики и раскольники. Эти люди делают вид, что являются Церковью: во-первых, они сами на этом настаивают, а во-вторых, по многим признакам у них действительно тоже как будто бы Церковь. Но там нет самого главного — нет правильной веры в Бога, веры в Церковь и стремления сохранить церковное единство. Все это по внутренней сути является богоубийственными замыслами, и все еретики являются новыми иудеями. И можно сказать так, что иудеи — это самые первые и главные еретики; а ереси, как мы знаем, появлялись уже в первые времена христианства и будут продолжать появляться до самого скончания мира. И в наше время как раз господствует такая ересь — экуменизм, — которая соединяет в себе многие и многие ереси, которые появлялись уже раньше и были осуждены. Объединяет она их тем, что вообще отрицает, что может быть какая-то абсолютная истина, и поэтому, вместо разделения на истину и лжеучения, экуменизм разделяет все религиозные учения только на большие и меньшие истины, как будто бы истина есть у всех, но у одних больше, а у других меньше.

И все мы понимаем, что под виноградником, “виноградом” по-церковнославянски, имеется в виду Церковь. Действительно, виноград в Библии — это все время народ Божий. И например, когда при архиерейском служении звучат слова Псалмопевца: “Призри с небесе, Боже, и виждь, и посети виноград сей”, — то эти слова о винограде прямо относятся к пастве, к народу Божию. А что касается столпа — какое-то непонятное для нас сооружение, а в буквальном смысле это просто сторожевая башня на виноградном поле, — то надо знать, что на языке той эпохи, когда это все говорилось, в иудейском мире это слово означало храм. Потому что в последние века ветхозаветной религии, перед наступлением христианства, слово “башня” часто служило не только в своем светском значении (хотя это тоже оставалось), а именно для обозначения храма. Потому что иудеи, бывшие за несколько сот лет перед тем в Вавилонском пленении (где с тех пор все время оставалась иудейская диаспора, т.е. иудейское рассеяние в каком-то количестве), привыкли к той храмовой архитектуре, которая была в Вавилоне, — а это были такие высокие башни, зиккураты. И поэтому слово “башня” в Священном Писании в поздних текстах постоянно означает храм, начиная уже с III или II века до Рождества Христова, с книги Еноха. Здесь, таким образом, Господь — и для Его современников это было очень понятно — прямо говорит, что люди завладели храмом, завладели незаконно и не хотят отдать истинному наследнику.

Но кроме того, что эта притча продолжает сбываться в церковной жизни во все времена до скончания света, надо помнить и то, что она, конечно же, относится и к каждому из нас лично. И тогда надо говорить уже не о еретиках, не о иудеях, не о раскольниках, а надо говорить о внутренних еретиках, так сказать, которые живут в нашей собственной душе: мы тоже говорим Богу, что не хотим Его знать, а хотим остаться с чем-то мирским и даже, хуже того, с какими-то своими страстями, и ради этого отвергаем Бога. Таков общий душевный смысл этой притчи. Если мы будем хотя бы его помнить, то уже это хорошо.

Но конечно, на самом деле даже и “душевный” смысл (т.е. относящийся к спасению каждого из нас) этой притчи гораздо глубже. И на более глубоком уровне она означает вот что. Мы можем быть, подобно этим виноградарям, членами Церкви. Но что это нам дает? Это нам дает много хорошего для устроения мирской жизни. Во-первых, мы, может быть, просто приходим в приятную компанию, хорошо проводим время, и нам нравится богослужения (может быть, кому-то оно не нравится, но много и таких, которым оно нравится); это самое грубое удовольствие, которое к жизни вечной не имеет никакого отношения, но которое нам дается в Церкви. Но конечно, мирские привязанности, которые, как ни странно, нас могут связывать с Церковью, бывают гораздо глубже. Потому что мы смотрим на людей в мире, как они беспокоятся от того и от этого (например, что их обидели на работе, что они не могут сделать карьеру), а нам это все не важно, если мы действительно верующие христиане. И вот это содержит в себе некоторый тонкий соблазн. Потому что, действительно, оказывается, что христианину в мире жить легче, т.к. многие вещи, которыми мир задевает неверующих людей, для христианина не играют никакой роли. Но если действительно мы чувствуем, что нам в мире становится легче жить, потому что мир нам становится все более и более безразличен, то мы оказываемся перед гораздо более сильным соблазном: мы оказываемся перед соблазном использовать христианство как бы для такого облегчения собственной жизни, — и мы, отказываясь от внешнего мира, начинаем привязываться в результате к тому миру, который создаем внутри себя. А мир, который мы создаем внутри себя, — это вот некоторый душевный покой, некоторая самоуспокоенность; а на более тонком уровне еще худшие вещи начинаются, которые все сводятся к слову “гордость”. Гордость — это то, что отличается от тщеславия. Тщеславие — это когда мы хотим хорошо выглядеть перед другими людьми; а гордость сама по себе, если она не переходит в тщеславие, не интересуется мнением других людей. Мы считаем себя — именно себя, а не других людей — окончательными арбитрами, и только свое мнение для нас по-настоящему значимо и интересно. И мы постепенно совершенно замыкаемся сами на себя; и на самом деле нас уже не только мир перестает интересовать (эти его грубые соблазны), мы не только становимся независимы от мнения других людей, но мы в конце концов становимся независимыми и от Бога и, подобно злым виноградарям, мы говорим Богу: “Вот, Ты нам все дал, а теперь мы Тебе уже ничего не вернем”. Потому что самое большое из житейских благ, которое мы можем получить в Церкви, — это именно независимость от внешнего мира.

Но надо понимать, что это благо не есть дар духовный. Такой дар имеют и какие-нибудь восточные йоги, имели его и языческие философы вроде стоиков и киников, но это совершенно не было душеспасительным. Это средство, но не цель. Без этого средства нам затруднительно спастись, разве что нас кто-нибудь мучить начнет и убивать; а если мы просто вот так живем и спасаемся, то отрешиться от мира необходимо, и поэтому эти блага, которые есть и у нехристиан, нам тоже необходимы. Но как они нехристианам не послужили во спасение, так и нам они не послужат во спасение сами по себе. И как все мирское, они могут для нас стать источником страстной привязанности. Именно поэтому мы никогда не должны забывать о цели. А цель нашей христианской жизни является не чем-то таким, о чем, просто как о предмете, нужно помнить и не забывать, а она есть живой Бог, к Которому нужно обращаться и Которого надо слышать в себе. Обращаться и слышать Его в себе нужно как минимум точно так же, как мы слушаем и обращаемся сами к себе лично. Так, для каждого из нас бытие нашего “я” есть некоторая самоочевидность. Каждый человек верит в то, что он существует, не потому, что он может себя потрогать или посмотреть на себя в зеркало; если бы он ничего этого не делал — а некоторые больные не могут этого сделать, — то и тогда все равно он бы верил в свое существование. Вот, точно так же нам доступна вера в Бога, и так удостоверяется реальность бытия Божия — не из того, что мы можем Его потрогать или увидеть, а из того, что мы можем просто дать Ему открыться в нас так же, как в нас открывается наше собственное “я”. И вот об этом никогда нельзя забывать. Эту память Божию всегда надо иметь, к ней всегда надо обращаться, и ради нее уже затем пытаться стяжать и те добродетели, за счет которых мы действительно освобождаемся от мира, и которыми мы действительно в некоторой степени уподобляемся всяким стоикам и киникам или даже йогам. И Господь да подаст нам достигнуть той единственной цели — Царства Небесного, — для достижения которой Он и дал нам виноград, а именно Церковь Христову. Аминь.

Слово на Рождество Пресвятой Богородицы

Рассказ о Рождестве Богородицы и Ее детстве —”Рождество Мариино”, или “Протоевангелие Иакова” — действительно подлинный древний рассказ, на который опираются все святые отцы, когда пишут о Богоматери. Особое избрание Богоматери. Она ничем не согрешила, и поэтому удостоилась стать Матерью Бога. Различие между безгрешностью и спасением, которое есть обожение и такая же невозможность согрешить, какая присуща Самому Богу. Все христиане по плоти усыновляются Божией Матери через причастие плоти Христовой и получают то же избрание, какое имела Богородица.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Сегодня мы совершаем праздник Рождества Богородицы. Как мы сегодня слышали в проповеди святого Григория Паламы на этот день, это первый большой праздник церковного года, т.е. этим праздником мы начинаем и весь церковный год. Что для нас означает этот праздник, и что за событие сегодня празднуется? Об этом нам говорит один древний рассказ, который называется “Рождество Мариино”. В XVII веке ученые, не зная его подлинного названия,стали его называть “Протоевангелие Иакова”, потому что повествование там ведется от лица Иакова, брата Господня. Cовременные протестантствующие богословы говорят, что это апокриф, не вошедший в Новый Завет, — этот рассказ о том, как Иоаким и Анна просили себе чадо и получили его, и о том, как было введение Богородицы во храм; и вот, на основании апокрифа существуют два церковных праздника. Все, что говорится в богослужении сегодняшнего праздника, а также праздника Введения Божией Матери во храм, почерпнуто только оттуда; и все, что говорится святыми отцами во многочисленных проповедях на эти дни, тоже почерпнуто только оттуда. Но мы не должны смотреть на Священное Предание так, как смотрят на него протестанты и те, кто “поет с их голоса” хотя и считает себя православными; мы должны смотреть на Священное Предание так, как на него смотрит Церковь. Т.е. отношению к Преданию мы должны учиться из самого церковного Предания. И что мы тогда видим? — Что этот рассказ действительно принят всей Церковью, по крайней мере, по своему богословскому содержанию. И в богослужении праздников Рождества и Введения во храм Богородицы он пересказывается, и все святые отцы пересказывают только его; и все жития Богоматери, которые стали появляться в поздневизантийскую эпоху, основаны только на этом рассказе.

С этим рассказом связано также великое посрамление протестантской науки. Потому что по протестантской науке получалось, что этот рассказ придумали уже византийцы в V–VI веках, и что все это “басни”. А тут этот рассказ возьми да и найдись в 1940 году в папирусе III века — т.е. он прямо так вот сохранился на греческом языке, и видно из этого папируса, что текст этот гораздо раньше III века был составлен. Поэтому мы должны принимать этот рассказ так же, как жития святых; и недаром, в том числе и в славянских землях в частичном переводе на славянский, этот рассказ отрывочно читался за службой сегодняшнего праздника и праздника Введения Богородицы во храм. О чем же говорит нам этот рассказ, каково его главное богословское содержание в отношении к сегодняшнему событию?

Само собой разумеется, что речь идет об особом избрании Божией Матери. Она была избрана, и это проявилось в том, что Она родилась от неплодных ложесн, т.е. Она родилась от бесплодных родителей, уже в их старости, после того как они всю жизнь были бездетными, и когда они родить уже никого и не могли. Это, конечно, знак особого Божьего избрания; но мы знаем, что в Ветхом Завете были и другие праведники, которые удостоились такого же знака Божия избрания. Но избрание Божией Матери было еще больше, и рассказ подчеркивает то, что Она была избрана так, что с помощью благодати Божией Она пребыла совершенно безгрешной и ни в чем никогда не согрешила. К сожалению, сейчас во всякой литературе, написанной о Божией Матери, иногда даже и святыми отцами XIX и ХХ веков, можно встретить другое мнение — что у нее были какие-то личные грехи. Это мнение возникло под влиянием желания, может быть, и здорового, противостоять католическому почитанию Божией Матери; у католиков действительно есть разные заблуждения, которые превращают Богоматерь чуть ли не в богиню. этого, конечно, принимать не надо; но не следует также в желании учить о Богоматери православно заходить слишком далеко и уподобляться тем богословам прошлого, которые, как несториане (например, Феодор Мопсуетский) или как Августин, просто отрицали обожение человеческого рода и поэтому отрицали истинное почитание Божией Матери; точнее, не столько даже отрицали, сколько не могли его понять и принять. Но согласно всем тем святым отцам, учение которых мы принимаем как непогрешительное и абсолютно достоверное, в том числе согласно святому Григорию Паламе, которого мы сегодня слышали, Божия Матерь была абсолютно безгрешной. Потому что в принципе это возможно. Грех является уклонением свободной человеческой воли, и поэтому можно этой волей ко греху и не уклоняться. Но слишком велико давление, которое оказывается на человеческую волю со стороны бесов, чтобы склонить ее ко греху; и поэтому даже праведники все-таки в чем-то погрешали, но они каялись. А Божия Матерь не погрешала никогда, хотя, наверное, и не считала Себя безгрешной, потому что была смиренной. Божия Матерь не имела того совершенства обожения, к которому был призван Адам, но которое не могло быть достигнуто без воплощения Бога, и которое мы единственно и называем “спасением”. Спасение — это такое состояние, в котором уже невозможно грешить, но не потому, что нет свободы воли (она есть!), а потому, что достигнута полнота обожения: человек не может в этом состоянии грешить в том самом смысле, в каком не может грешить Бог — хотя никто не скажет, будто у Бога нет свободной воли. Такого состоянияБожия Матерь не достигала и не могла достигнуть без Своего Спасителя. Однако, она уже была совершенно безгрешной, и даже не такой, как первозданный Адам, а выше: ведь она преодолела силу греха, а Адам пал после первого же удара.

И именно поэтому Она и сделалась еще до Рождества Христова “честнейшею херувим и славнейшею без сравнения серафим”; именно поэтому Она была уготована, как достойный чертог для вмещения Божия Слова. И это подчеркивается всем богослужением, посвященным Божией Матери, и всеми святыми отцами — что Она была именно достойна вместить Бога. Конечно, ничто тварное — а природа Божией Матери была тварной — не может быть Его окончательно достойно; но Она была достойна в том смысле, что была выше всякой твари, в том числе выше безгрешной твари — херувимов и серафимов. И поэтому Господь сделал ее сосудом для Своего воплощения.

Но мы можем спросить: если Божия Матерь была такая особенная — а вся эта история с Ее избранием только лишний раз это подчеркивает, — то какое это отношение может иметь к нам, которые никакие не особенные, не избранны, как нам кажется, от ложесн матерних, и таким образом, как можно подумать, никак не могут стать безгрешными? Думать так — это значит не понимать в христианстве самого главного: что все христиане по плоти усыновляются Божией Матери. Потому что плоть Христова, с которой мы соединяемся, — эта плоть воспринята от Божией Матери. И поэтому Божия Матерь становится Матерью всех христиан. И то избрание, которое получила Божия Матерь, теперь имеют и все христиане. Если раньше только особым избранием Божиим — конечно, в ответ на особые молитвы и предрасположенность, которую Господь видел еще раньше совершения молитв, — являлись разные великие праведники и, тем более, Божия Матерь, избрание Которой было самым особенным из всех; то теперь это избрание получает весь Новый Израиль, весь тот род, который пошел от Божией Матери, и этим родом являются все христиане — но разумеется, не все, кто сам себя считает христианином, а только те, кто принадлежит к Истинной Церкви и в ней причащается, исповедуется и вообще принимает все церковные таинства, и не просто их принимает, а стремится и вести соответственно этому внутреннюю жизнь, т.е. молится внутренне, избегает грехов и стремится к добродетели во всей своей жизни.

И вот поэтому мы должны праздновать сегодняшний праздник Рождества Божией Матери как праздник нашего собственного рождества по плоти и понимать, что все, что Господь дал изначально Божией Матери, Он дал и нам; но Он нам дал и гораздо больше — то, чего Божия Матерь изначально не имела, а получила отчасти только тогда, когда Господь в Ней воплотился, а окончательно — тогда, когда, вместе с апостолами, Она прияла Духа Святаго в день Пятидесятницы.

Родившись от Божией Матери в Теле Христовом — Церкви, — мы получаем “власть наступать на змию и скорпию”, то есть силу побеждать грех, и не просто побеждать, а теперь уже и достигать спасения, которое есть, по Дионисию Ареопагиту, “не что иное, как обожение спасаемых” — коего да сподобит нас Господь молитвами Богородицы. Аминь.