Св. Евфимий — отец палестинского монашества. Призвание к монашеству приводит к разрушению обычной жизни. Св. Евфимий всегда стремился жить в пустыне, а вместо этого ему пришлось основать многие монастыри. Почему в то время было важно развитие монашества именно в Палестине. И монахи, и миряне могут извлекать для себя духовные уроки из житий преподобных отцов. Чтобы спастись, нужно решиться на внутреннее одиночество и не бояться поступать так, как никто не поступает; иерихонский слепец как пример этого. Через внутреннее одиночество стяжевается спасение и Царствие Небесное, где все будут так общаться друг с другом, как Лица Святой Троицы между собой.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Сегодня мы совершаем память святого Евфимия Великого, который был, можно сказать, основателем палестинского монашества. Хотя палестинское монашество возникло на 100 лет раньше преподобного Евфимия Великого, можно сказать, что именно он стал отцом палестинских монахов. А как это произошло, и что являет собой житие святого Евфимия Великого? Сначала он был пресвитером и, можно сказать, занимался важной церковной работой, но неожиданно для всех он ее бросил и тайно ушел в пустыню, повинуясь некоему внутреннему голосу. И это очень характерно, потому что призвание к монашеству может и не осознаваться человеком, он может жить обычной жизнью, например, быть священником или просто мирянином; но это призвание потом обязательно как-то разрушает эту жизнь, если только сам человек не примет какие-то меры к тому, чтобы это случилось постепенно, а не внезапным обвалом. Но как бы это ни было оформлено, получается, что человек просто не может жить, так сказать, нормальной человеческой жизнью.

И особенно это характерно для тех, кто имеет призвание к пустыннической жизни, что как раз произошло со святым Евфимием. Потому что он всю свою оставшуюся, очень долгую, жизнь (он умер в возрасте около 97 лет) жил в пустыне. И несмотря на то, что он жил в крайне суровых условиях, годами питался только травами, он был крепок и здоров и прожил так долго. Он поселился в пустыне, но ему все время мешало одно обстоятельство: стоило ему пожить немного одному или вдвоем с кем-то на каком-то месте, как люди узнавали о нем, к нему начинали приходить миряне с просьбой помолиться о них, и, что было еще хуже, приходили люди, просившие позволения поселиться рядом с ним и зажить по-монашески, и таким образом, где бы святой Евфимий ни поселялся, там возникал монастырь. Только он организует монастырь, увидит, что там есть кому позаботиться о монахах и руководить ими, и ему удается с большим трудом уйти оттуда и поселиться в пустынном месте, как опять начинают приходить люди и все начинается сначала. Можно сказать, что вся его жизнь была сплошным издевательством над его желанием пустынного жития, и ему так и не удалось пожить в пустыне, и только какие-то краткие периоды он жил так, как ему хотелось. Но это естественно, потому что благодать Божия, которая обитает в человеке, независимо от его субъективных намерений, хочет ли он жить один или нет, она всех привлекает к себе через этого человека, и поэтому она привлекает к нему.

Конечно, святой Евфимий мог бы жить и в какой-нибудь пустыне, о которой в то время не было замысла Божия населить ее монахами. Но так получилось, что для Церкви нужно было (и это было совершенно понятно из исторических обстоятельств того времени), чтобы именно в Палестине собрались основные силы православного монашества. До этого основная часть монашества была сосредоточена в Египте, но именно в Египте среди монашества произошли ужасные догматические споры и разделения, связанные с IV Вселенским (Халкидонским) Собором, и фактически после этого египетское монашество было подорвано и пришло в необратимый упадок, и даже некоторые монахи из Египта переселились в Палестину. Именно Палестина стала таким более здоровым местом, где произошел новый расцвет монашества, продолжавшийся около ста лет, пока новые догматические споры не внесли беспорядки и в палестинское монашество (но это уже было через много лет после смерти святого Евфимия).

Конечно, те из нас, кто готовится к монашеской жизни, могут извлекать разные совершенно очевидные уроки из жития этого преподобного отца. А как же быть остальным — тем, кто не собирается жить по-монашески? Это все же не мешает извлекать для себя определенные уроки из житий преподобных отцов вообще и святого Евфимия в частности. Потому что хотя конкретные жизненные обстоятельства и жизненные задачи у разных людей бывают разные (тем более они разные у монахов и у мирян), духовные задачи, которые нужно решать христианам, всегда и у всех одинаковые, поскольку спасение и монахов, и мирян состоит в одном и том же, и препятствия к спасению, т.е. грехи, у всех тоже одни и те же. И вот, внутренне, независимо от того, монахи мы или миряне, мы должны, для того чтобы спастись, решиться на внутреннее одиночество, на внутреннюю пустыню. Без этого не бывает спасения.

И не далее как сегодня за литургией мы слышали в очередной раз рассказанную в Евангелии от Луки историю об иерихонском слепце, который как раз исполнил на деле то, о чем мы сейчас говорим. Он стал вопиять: “Иисусе, Сыне Давидов, помилуй мя!” — чтобы Господь его исцелил; но все окружающие стали говорить ему, чтобы он этого не делал, — не потому, чтобы они плохо относились к этому слепцу или к Самому Иисусу, но потому, что они считали, что это все как-то странно, что так никто вокруг не делает, а этот слепец нарушает общественное спокойствие. И вот, для того, чтобы нам спастись, нам надо начать делать то, чего вокруг никто не делает, и что, когда мы начинаем это делать, вызывает непонимание у окружающих, которые, если могут, всеми доступными способами, не только такими вежливыми, как в случае иерихонского слепца, но и достаточно грубыми, стараются нас остановить. Но мы не должны обращать на это внимания, даже если те, кто старается нас остановить, — тоже единоверные нам истинно-православные христиане. Потому что по неведению и грехам верующих людей диавол, конечно, действует и через них, и никто, кроме людей бесстрастных, не может противиться этому действию. Потому мы не должны бояться поступать так, как не поступает никто, и наоборот, мы должны бояться делать так, как все. Потому что если что-то делают все, то уже одно это как-то подозрительно и, скорее всего, неправильно. А если мы некоторое время поживем, поступая не так, как все, мы окажемся изолированными от мира как бы такой стеной непонимания или, точнее, ложного понимания. Потому что даже если нам удастся отчасти избежать каких-то открытых конфликтов (а полностью это не удастся, потому что они все равно будут), мы будем внутренне чувствовать конфликт, сознавая, что мы окружены людьми, которые никогда не смогут нас понять. И это даже хорошо, что они нас не понимают, потому что если бы они нас поняли, вполне возможно, что отношения с ними были бы еще хуже.

И вот, конечно, человек, который хочет жить не с людьми, а с Богом, должен на это решиться и это переносить. А человек, который тоже, вроде бы, хочет жить с Богом, но при этом жизнь с людьми для него на практике важнее, на это никогда не решается и никогда не может это переносить, и даже если как-то пробует жить такой жизнью, то потом все равно отступает, потому что именно одиночество труднее всего переносить человеку. Но именно в перенесении такого одиночества стяжевается наше спасение. Это та внутренняя пустыня, которая нужна всем. Именно через внутреннее одиночество мы приходим к тому, что обретаем Царствие Небесное, где каждый из нас оказывается настолько же соединен с другими, с теми, кто попадет в Царствие Небесное, насколько Лица Святой Троицы имеют общение между собой: как Сын во Отце и Отец в Сыне, так и люди в Царствии Небесном будут иметь общение друг с другом. А те, кто, наоборот, стремится быть в этой жизни вместе с толпой, с людьми, они не попадают в Царствие Небесное и, оказавшись в аду, пребывают вечно в страшном и абсолютном отчуждении друг от друга, в вечном одиночестве, которое получают те, кто отделил сам себя от спасаемых и вообще от человеческой природы. Потому что те, кто не спасутся, оказываются вне полноты человеческой природы. И вот, получается, тот, кто боялся остаться один, как раз и остается в одиночестве; а тот, кто не боялся одиночества, получают общение со всеми святыми. Воистину, как говорит пословица, “кто чего боится, то с тем и случится”. Господь да подаст нам быть со святыми и не быть с теми, кто делал, как все. Аминь.