История установления праздника. О жанре церковной поэмы или кондака. Зачем Церкви это словесное великолепие? Воздействие на людей при помощи искусства — песнопений, поэзии, архитектуры, иконописи. Нужно уметь отличать настоящее церковное искусство от подделок.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Мы вступили в Богослужебный день, который называется Суббота Акафиста. Это пятая суббота Великого поста, когда совершается память о чудесах, сначала об одном, а впоследствии сразу о трех, которые были совершены Божией Матерью, избавивший град Константинополь от осады. Первое такое чудо было в 628 году, когда хазарский каган с аварами осаждали с моря Константинополь; потом было еще два чуда —две очень длительных осады Константинополя арабами, которые тоже не смогли взять город, в 678 и 717—718 годах. Но прежде всего этот гимн, акафист,был введен в богослужение и была установлена эта Суббота Акафиста именно после первого чуда в 628 году. Но сам акафист, впрочем, написан был, вероятно, гораздо раньше (сейчас считается, что он был написан в VI веке), если не самим святым Романом Сладкопевцем, то, по крайней мере, кем-то ему близким и похожим по стилю. А в 628 году просто, собравшись во Влахернской церкви, люди пели уже известный раньше гимн; и Константинопольский патриарх, которым тогда был Сергий, впоследствии ставший еретиком, одним из основателей монофелитской ереси, но в то время бывший еще православным и, кроме того, бывший церковным песнописцем, составившим довольно много церковных песнопений, которые до сих пор употребляются в нашем богослужении, запел этот акафист и, возможно, именно тогда прибавил к нему первую строфу: “Взбранной Воеводе…”, — которая изначально не относилась к данному гимну. Мы все знаем это церковное песнопение, где Божия Матерь прославляется как воевода христианских войск; на современный русский язык это можно было бы перевести как “генерал”, но наверное, лучше не переводить (лишнее доказательство того, что не всегда хорошо переводить на русский язык то, что привычно звучит на церковнославянском).

Такова история установления этого праздника. Многие чудеса, связанные с избавлением верующих от различных напастей, входят в церковный календарь, но только эти три чуда Божией Матери сопровождаются установлением не просто церковного праздника, а праздника, в котором сохраняется особое богослужебное последование — а именно, специальный гимн вставляется в обычное богослужение. Т.е. этот акафист является воспоминанием праздника. Мы видим, что по содержанию этот праздник повторяет праздник Благовещения, тем более, что пятая суббота Великого поста практически всегда близка по времени к Благовещению: те же темы, те же стихиры, которые поются за богослужением, часть которых мы уже сейчас слышали на вечерне. А зачем нам нужен сам этот акафист, сама эта длинная поэма? И вот здесь надо сказать о том, о чем не раз приходится говорить.

Церковь использует самое лучшее, что есть в мире, в том числе красоту слова и поэзию, для того чтобы выразить свои собственные истины, чтобы не оставлять мирские средства выражения одним язычникам. Более того, Церковь создает особые стили искусства, которые оказываются чем-то большим, чем просто заимствования из мирской культуры, и больше подходят для передачи именно церковного содержания. И вот так в Церкви появились эти поэмы, которые раньше назывались кондаками. Сейчас мы называем кондаком песнопение из одной строфы, а раньше кондаками назывались именно целые поэмы, от слова “кондас”, которым называлась такая палочка, на которую наматывался книжный свиток с поэмой (книги были тогда в виде свитков), т.е. эти поэмы занимали целые свитки. Преподобный Роман Сладкопевец писал такие поэмы, и в этом же стиле, настолько близком, что подозревают, что это он и написал, составлен этот акафист Божией Матери. Его содержание и отчасти ритм передается славянским переводом, который мы все знаем: постоянные повторы в конце каждой строфы “Радуйся, Невесто Неневестная”, а внутри — так называемые “хайретизмы” (по-древнегречески “хайре” означает “радуйся”), параллельные стихи, где Божия Матерь чему-то сопоставляется или противопоставляется: “Радуйся, Еюже радость возсияет; радуйся, Еюже клятва изчезнет”, и т.д. Это сохраняется и при переводе. А в греческом оригинале все звучит еще красивее, потому что там всякие внутренние рифмы, огромное количество созвучий — там нет почти ни одного звука, который поставлен случайно; так вообще писал святой Роман Сладкопевец.

Зачем же нужно такое великолепие? Затем, зачем вообще нужна, например, церковная архитектура, которая, конечно, иногда переходит в безвкусицу по принципу самоварного золота, “чтобы побольше блестело”, но конечно, церковный стиль состоит совершенно не в этом, а в том, чтобы каждая деталь была значимой и обращала внимание на свое церковное содержание, чтобы она была как можно лучше отделана и как можно больше привлекала внимание людей, особенно таких, которых иначе не привлечешь, — но при этом сразу как-то поднимала их до своего уровня, а не превращалась в то, что сейчас называют “попсой”, т.е. искусством ширпотреба. Поэтому если в Церкви создаются какие-то богослужебные тексты, то они должны создаваться на самом высшем уровне, какой только мыслим, — и здесь, собственно, вся греческая цивилизация, которая еще в языческое время в течение 1000 лет синтезировала свое искусство, оказалась использована для создания искусства церковного. То же самое относится к иконописи. Иконописный стиль — специфический, его ни с чем не спутаешь, но он тоже не из воздуха произошел, не из пустоты, а из определенных видов еще языческого искусства; однако, он развивался не с ухудшением и упрощением того, что было у язычников, а наоборот, только с улучшением. То же самое относится к церковной архитектуре. Например, если говорить о константинопольской Великой церкви Святой Софии, которая после нашествия турок была обращена в мечеть, а сейчас обращена в музей, то она до сих пор является чудом света, потому что даже современные архитекторы не знают, как построить такой купол, чтобы он не рухнул. Когда этот храм построили и освятили в 537 году, при императоре Юстиниане, то примерно через 20 лет купол рухнул в результате землетрясения; но после этого его отстроили заново, и он стоит до сих пор. Это означает, что Господь как-то помогает и вдохновляет таких святых творцов, как Роман Сладкопевец или неизвестный автор акафиста Божией Матери, как Григорий Богослов, о котором мы много говорим тоже в связи с церковным искусством и поэзией, и всех остальных, известных нам по именам и безымянных.

И конечно, плохо отношение к церковному искусству как к бесполезной роскоши, потому что это язык, которым Церковь проповедует, это нужно и эффективно, и святые отцы заповедовали нам это любить и понимать; но так же плохо снижение художественного уровня церковного искусства. Например, если говорить об акафистах, то мы видим десятки и даже сотни всяких так называемых акафистов, которые сочиняли кто во что горазд в XIX веке, потому что пошла такая мода на этот жанр; эти акафисты в чем-то похожи на акафист Богородице, но содержат какие-то плоские мысли, выраженные плоским языком, к тому же часто и безграмотно, потому что там мы видим смесь церковнославянского с русским; может быть, они содержат мысли и благонамеренных людей, но совершенно неспособных писать в таком жанре или даже вообще неспособных писать ничего. Конечно, при этом происходит снижение уровня и размывание того, что называется акафистом. Поэтому нам и важно понимать, что такое по-настоящему церковное искусство. Именно поэтому надо с большим вниманием относиться к утрени, которую мы сейчас будем служить и на которой единственный раз в году по церковному уставу совершается пение акафиста, и стараться выработать в себе такое чувство вкуса, которое позволяет отличить настоящее церковное искусство, которое сложилось в результате творчества святых отцов и служит для выражения Предания Церкви, от всяких подделок пусть даже и благочестивых, но недалеких людей. И Господь да подаст нам использовать это наше умение, которое у нас, даст Бог, появится, для того чтобы назидаться словом Божиим и придти в Царствие Небесное. Аминь.