Во имя и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы совершили воспоминание Тайной Вечери, главное богослужение Великого четверга, когда вспоминаются разные события, связанные со страстями Христовыми, и одно вспоминается особо — это именно Тайная Вечеря. Тайная Вечеря – это установление таинства Евхаристии, главного таинства, вокруг которого построено все христианство.

Почему это главное таинство – это одновременно и понятно, и непонятно. Почему это понятно? Потому что если Христос просто воплотился, пострадал, воскрес, а Евхаристии никакой не установлено, то это для меня ничем не отличается от прочих божественных откровений. Да, есть какая-то форма необычная, экзотичная, но это же Он воскрес, а не я, я тут ни при чем. И до этого тоже на небо возносились разные пророки. Конечно, мы уважаем и Еноха, и Илию, и первым среди них был бы Иисус, потому что Бог вознесся на небо. Хотя что удивительного в том, что Бог не удержался землею и вознесся на небо? В этом бы не было той настоящей пользы, ради которой Христос воплотился. Он воплотился не для того, чтобы сделать то же самое, что сделали пророки, хотя Он пророчествовал, и Он во многом повторял то, что делают пророки, но Его совпадения с пророками были нужны только для того, чтобы все поняли, что это тот самый Христос, тот самый Мессия, о котором говорили пророки.

Но Он сделал что-то другое, для чего было мало родиться, пострадать и воскреснуть и вознестись на небо – Он и нас к этому приобщил, как никакой пророк не мог бы приобщить. Как Он это сделал? Через соединение плоти и крови. Вот это таинство Евхаристии и является таким соединением. Вот почему это так важно в христианстве, и почему без этого нет вообще никакого христианства. Кто не верит в таинство Евхаристии, что это подлинная плоть и кровь, а не воображаемые, те и христианами не являются, разве что только воображаемыми. Они думают, что христианство – это какие-то хорошие чувства, например, чувство христианства. Но это не христианство.

Вот это относительно легко понять, но многие тоже не понимают. Но основная проблема православных христиан в том, что для нас это привычно и понятно звучит, а в своей жизни мы из этого не исходим. Как из этого исходить в своей жизни?

Конечно, мы в своей жизни постоянно пребывать в причастии святых таин не можем – это и не нужно, потому что нам надо быть постоянно в теле Христовом, а для этого достаточно причащаться иногда. Мы даже знаем, что есть люди, причастившиеся тела Христова, не участвуя в Евхаристии видимым образом ни разу. Это мученики, которые были сразу умерщвлены, как только они исповедали Иисуса. Они даже не были крещены обычным образом, а были крещены кровью.

Мы также знаем, что Киприан Карфагенский в III веке утешал христиан, которые на рудниках были лишены возможности причаститься, и писал им, что вы участвуете в Евхаристии, причащаетесь, только не обычным способом, а под видом ваших тел. «Вы принесли тела ваши в жертву живу, святу, благоугодну Господеви», — писал он им, ссылаясь на призыв апостола Павла.

Также не лишены были Евхаристии и монахи, которые были самыми первыми отшельниками и уходили без всяких запасных даров. Мало того, что они почти никогда не бывали священниками, но они видимым образом даже не причащались. Один из первых отшельников – Павел Фивейский, о котором нам известно, потому что перед смертью его увидел святой Антоний и получил от него милоть, то есть монашескую мантию, если переводить в современные эквиваленты. Для чего к Павлу пришел Антоний? Для того, чтобы его причастить напоследок, когда он восемьдесят лет прожил в пустыне без причастия? Нет, но для того, чтобы его похоронить. Его можно было бы и не хоронить, потому что отшельнику это не очень нужно. Но для того, чтобы он от него получил благодать преемства, благодать Божию, и чтобы он сам продолжил этот отшельнический и вообще монашеский род жизни, что святой Антоний и сделал, как мы знаем. Вот для чего была нужна эта встреча.

Почему они обходились без причастия десятилетиями? Потому что оно все-таки у них было, просто они его получали так же, как и мученики — в своих собственных телах. Об этом говорят и другие святые отцы. Но это именно в тех случаях, когда по-другому нельзя. Также и добровольное отшельничество является таким случаем. Но относительно пренебрежения к причастию говорится совершено другое, и даже есть постановление VI Вселенского собора о том, что кто сам без уважительной причины не приходит к причастию более трех недель, тот себя отлучает от Церкви, и только явив плоды достойные покаяния, вновь допускается к причастию, а уж духовник должен определять, в чем состоит их достоинство. Если просто по пренебрежению, или если я просто считаю, что главное в душе, и поэтому я не причащаюсь, то я себя этим отлучаю.

Поэтому обычный вид этого таинства, установленного на Тайной Вечере — это мы сегодня и вспоминаем, — является для христиан обязательным. В том смысле, что когда можно обойтись без него, то это не сам человек выбирает, а Бог указывает. Так же  и с отшельничеством – бывает, что человек выбирает, но Бог указывает все равно, но часто это даже и недобровольно.

А что же нам дает причастие, когда мы от него не отпадаем? Конечно, люди от него отпадают, когда они не понимают, что оно им дает. Оно дает нам то, что мы всегда можем и должны жить в своем собственном теле жизнью Тела Христова. Для того, чтобы обратиться к Богу, нам не нужно искать с Ним встречи где-то далеко, просить Его снизойти, как это, вообще говоря, всем людям нужно.

Нам нужно другое – нам нужно дать Ему проявляться в нашем собственном теле, в нашей собственной жизни, где Он и так уже есть, если мы являемся членами истинной Церкви. Просто нам надо Ему меньше мешать и просить Его помощи, чтоб Он нас как-то утихомирил. Нам нужно, чтобы мы оставили наши дела, которые ведут к отпадению от Бога, чтобы мы раскаялись. Но Христос с нами всегда, и если мы имеем хоть маленький проблеск понимания этого, то тогда мы понимаем, для чего нам Евхаристия, тогда мы понимаем, что такое молитва.

Тогда молитва становится не обращением к какому-то далекому собеседнику, — хотя в таком обращении ничего плохого нет, и это тоже хорошо, и надо хотя бы это делать, но христианская молитва все же состоит в другом. — В том, чтобы успокоиться, безмолвствовать (если употребить церковнославянский термин) и не мешать Господу жить в нашем теле, потому что жизнь Бога в нас – это и есть настоящая молитва. А это бывает через наше соединение с Телом Христовым.

Соединение с Телом Христовым – это не какое-то наше чувство, не какое-то представление, желание, а это совершенно физический процесс. Если мы верим, что тела наши физические, материальные, если мы не считаем, что наши материальные тела являются какой-то иллюзией, или что они нам не принадлежат, что это какой-то мусор, который надо сбрасывать, — а так очень многие думают, — и если мы верим, что тела нам принадлежат, и мы в них не только умрем, но и воскреснем, и что эти тела нам нужны, и что без них нас бы не было, то тогда столь же физически к нам приходит Христос. Только так мы можем соединиться, только через тело.

Вот о чем говорит это таинство, и почему оно является обязательным в той форме, в какой его Христос установил – в форме этого евхаристического обряда. Повторю: оно является абсолютно обязательным само по себе, хотя и не абсолютно обязательным в форме обряда, но только Бог может дать другие формы.  А нам Он уже дал эту форму, и мы должны ей следовать.

Почему в это трудно поверить? Потому что человеку трудно верить, что дважды два не четыре. Чаще всего это совпадает, и тогда вроде бы четыре. Но когда я смотрю, что это вроде бы мое тело, но оно вовсе не мое, а Божие, и там Сам Бог совершает в нас молитву Самому Себе – в евхаристической молитве Бог ведь молится Самому Себе как священник, — то, конечно, это противоречит всему житейскому опыту даже и верующих людей, но верующих не по-христиански. Если по-христиански, то мы понимаем, что это молитва, в которой Сам Бог молится Самому Себе в нас. И нам надо в ней участвовать и перестать делать усилия, постоянно нами совершаемые, чтобы из нее выпасть.

Аминь.

епископ Григорий (Лурье)