Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Когда мы говорим, что почитаем святых, то всегда имеется в виду, что мы им подражаем. Подражание святым вещь совершенно необходимая в христианской жизни, и это просто другое название христианской жизни как таковой. Нет таких святых, которым ни в чем каждый человек не может подражать. Понятно, что мы разные и что в разной степени можем подражать разным святым, но каждый из нас каждому из святых может подражать хоть в чем-то.

А Григорий Богослов такой человек, которому далеко не все могут подражать. И даже не только по причине того, что не все могут получать образование, тем более, обладать какой-то ученостью, не все могут заниматься богословием, не все могут писать стихи или произносить риторические проповеди, а тем более, настолько богословски богатые.

Но есть нечто, чему подражать в наше время могут все. В наше время требуется от каждого человека то, что во времена Григория Богослова требовалось от немногих людей, а именно, образования церковного и богословского. Почти все мы в той или иной степени можем читать. Среди нас нет неграмотных, а во времена Григория Богослова подавляющее число было безграмотным вообще, и грамоте было обучиться трудно, тем более что-то прочитать.

Сейчас возможность эта есть у всех, и поэтому разрыв, который был между Григорием Богословом и большинством людей его времени, сейчас уже невозможен. Грамотность требовалась от монахов при поступлении в некоторые из монастырей – например, это было в монастыре у Нила Сорского и у Пахомия Великого, — а неграмотные были обязаны учиться грамоте, или их выгоняли. Сейчас чем-то похожа ситуация у современных христиан.

Но также ситуация похожа в том, что богословская грамотность очень востребована, и у каждого из нас она должна быть для возможности самого пребывания в христианской Церкви. Потому что как во времена Григория Богослова, так и сейчас Церковь потрясается крайне тяжелыми волнами ересей и расколов.

Во времена Григория Богослова, я напомню, православная Церковь до самых последних лет его жизни была Церковью меньшинства и была гонимой. Хотя это время было после императора Константина и даже после Никейского собора, утвердившего православие, но это были времена гонений. Уже через два года после Никейского собора официальным де-факто вероисповеданием Римской империи стала арианская ересь, вернее, одна из ее форм – форм было несколько, но все они были еретическими; конечно, для православных никакого различия не было. И не просто православная Церковь лишилась статуса государственной, но она была в той или иной степени гонимой.

И когда мы говорим, что Григорий Богослов был епископом Константинополя, мы должны понимать, что в это время в Константинополе было много действующих церквей, ни в одной из них не признавали его как архиепископа, потому что эти храмы были арианскими, но у него была одна совсем небольшая церковь, которая была, скорее всего, еще меньше нашей, и очень может быть, что она была домовая.

Она называлась «Анастасия». То ли это была Церковь, посвященная Воскресению, что скорее всего, то ли была посвящена какой-то Анастасии, потому что тогда уже почиталась Анастасия, по крайней мере, в Риме, а может быть и в Константинополе. И вот только в ней была православная община Константинополя, где-то на задворках. В ней епископствовал Григорий Богослов, поэтому он и назывался архиепископом Константинополя.

Его община была количественно никак не больше нашей, а в процентном соотношении она была еще меньше нашей, потому что сейчас большинство людей в Петербурге не являются прихожанами Московской патриархии, даже те, кто иногда заходит в ее храмы. Они просто являются безбожниками и язычниками. В Константинополе же большинство людей были безбожниками и язычниками, но уже очень значительный процент был так называемыми христианами, хотя все они были арианами, и поэтому община Григория составляла, по-видимому, меньший процент от именующих себя христианами, нежели наша община.

Конечно, эти люди не разбирались в различиях между арианством и православием, но они ходили в арианские церкви, значит, были арианами. Их процент от общего населения Константинополя был значительно больше, чем процент тех людей, которые сегодня от общего населения Петербурга ходят в храмы Московской патриархии.

Это не мешало считать не только Григорию Богослову и его пастве, но и всей последующей Церкви, что именно здесь, у Григория, была православная Церковь. Также Григорию Богослову пришлось участвовать в полной мере, хотя это абсолютно противоречило его нраву и привычкам, в церковной борьбе той эпохи.

Конечно, здесь сказалось и давление его ближайшего друга Василия Великого, который просто заставлял его в этом участвовать. Именно Василий Великий заставил Григория Богослова стать епископом, чего сам бы тот никогда не пожелал и сделал бы все возможное, чтобы от этого отказаться.

Мы должны понимать, что то время было как раз было наиболее похоже на современное. Чем оно было похоже? Во-первых, было засилье ереси, православие было притесняемым и  гонимым — за исключением восьми месяцев в 363 году, когда вдруг после Юлиана Отступника воцарился православный царь Иовиан, но вскоре умер. И дальше опять началось арианство. И только в самом конце жизни Григория Богослова православие все же восторжествовало.

Во-вторых, тем, что православные, которых вообще было немного тогда, между собой разделялись. Они друг друга обвиняли  в расколах, хотя, иной раз, расколов и не было как таковых. Особенно так было в Антиохии. Надо сказать, что Григорий Богослов и Василий Великий прекрасно понимали цену этим разделениям – они происходили из-за того, что в хаосе тогдашней жизни разные епископы не могли понять действия друг друга, друг другу не доверяли, хотя и те, и другие были православными. Григорий Богослов и Василий Великий старались не занимать сторону кого-то одного, старались примирить.

Но возникали и другие разделения, когда, например, Василий Великий стал принимать македониан – это была одна из крупнейших ересей той эпохи, отрицавшая божественность Святого Духа – без того, чтобы они признавали Святого Духа Богом. Это очень напоминает современные споры между истинно-православными  в вопросе о приеме людей из «мирового православия». Мы принимаем людей из «мирового православия», из Московской патриархии, не требуя, чтобы они заявляли о безблагодатности и отсутствии таинств в этих сообществах, хотя сами мы в эту благодать таинств у экуменистов не верим.

Василий Великий не требовал даже большего – чтобы исповедовали божественность Святого Духа. И многие православные просто прерывали с ним общение. Григорий Богослов не прервал, но он был одним из немногих, кто стоял на этом. А Василий Великий говорил, что пусть они просто анафематствуют тех, кто считает, что Дух тварен, и тогда они постепенно придут сами к исповеданию Святого Духа Богом.

А сейчас мы говорим, что пусть те, кто приходит в истинное православие, анафематствуют еретиков – экуменистов и сергиан. Если они это сделают, то постепенно сами поймут, что делать в этих сообществах нечего, и таинствам там взяться неоткуда. Но не надо этого требовать прямо вот на входе в истинную Церковь.

Когда Василий Великий умер в 378 году, то так вот все и оставалось – почти никто из православных с ним не был в общении. Но Григорий Богослов в это дело верил. А спустя еще три года, в 381 году, состоялся Второй Вселенский собор. Император Феодосий Великий решил сделать православие государственной религией и начал подавлять арианство. И на этом соборе была принята позиция Василия Великого. То есть не только он был признан во святых, но сам собор встал на эту позицию, и поэтому Символ Веры о Святом Духе, который дополнен этим собором – вторая часть Символа Веры, которого мы поем, он еще называется Никео-Цареградским, — со слов «И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго»  не содержит исповедания Святого Духа Богом.

Мы, конечно, все читаем этот Символ Веры в том смысле, что сами понимаем эти слова, как будто бы они относились к исповеданию Святаго Духа Богом. По сути это верно, но в буквальном смысле это нигде не сказано. «И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго»: Господь — это просто господин может быть. То есть в этих словах не сказано, что Святой Дух – Бог.

Конечно, те слова, которые сказаны, и подразумевавшаяся анафема тем, кто не считает Святого Духа Богом, приводили к тому, к чему они и привели и всех нас: мы понимаем эти слова по сути как относящиеся к исповеданию Святого Духа Богом.

Вот как нас учили тогдашние святые — и Григорий Богослов, и его друг Василий Великий, — что не надо очень настаивать на словах и на резких формулировках. А надо настаивать на том, что, действительно, приводит к пониманию и единству Церкви. И это надо делать даже тогда, когда не все из «своих» тебя понимают, и даже, возможно, проходить через такие вот нелепые церковные разделения, когда и с той, и с другой стороны православные, но при этом не хотят быть друг с другом в общении.

Повторю, православная Церковь, в которой был Григорий Богослов, кроме, может быть, самых-самых последних лет его жизни, представляла собой примерно то же самое, что истинное православие представляет сейчас. Это малые подавляемые маргинальные группы на фоне торжествующей государственной арианской церкви. Эти группы между собой не едины, между ними постоянные дрязги и расколы, взаимное недоверие – Василий Великий описывал это как ночной бой, когда никто не видит, против кого он сражается, все бьют по своим. Вот такое положение в Церкви было. Очень напоминает истинное православие сегодня.

Поэтому, обращаясь к памяти Григория Богослова, мы можем почерпать много вдохновляющих примеров и сделать вывод, что не все так плохо.

Аминь.