Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы совершаем память священномученика или просто мученика – точно неизвестно – Михаила Новоселова. Священномученики – это те мученики, которые были епископами. Может быть, он был епископом. Достоверно известно две вещи: что слухи о том, что он епископ, ходили еще при его жизни, даже в конце двадцатых годов, когда он еще был на свободе, и что обязанности, которые он выполнял, были более важные, чем у любого из тогдашних епископов. А вот был ли он рукоположен в епископы? Очень может быть, что да, но достоверно неизвестно.

Единственное, что достоверно известно, что он принял монашество в девятнадцатом году – есть довольно прозрачный намек в одном из его сохранившихся писем. Также говорилось, что монашество он принял с именем Марк, что тоже правдоподобно, но ничем не подтверждено.

Почему мы его особенно почитаем, почему о нем многие не знали? Ответ простой: его служение было очень глубоко законспирированным и тайным. Он еще с 1923 года был на нелегальном положении, а арестован он был только в 1929. За это время он успел через тех людей, с которыми он общался непосредственно, распространять разные свои идеи, через письма друзьям и в устной форме. И благодаря этому к 1928 году, когда произошли известные события с отступничеством главного церковного администратора, появилась возможность этому сопротивляться, создать новую иерархию.

Публично действовали другие люди, а главным их советчиком, организатором и тем, кто их направлял, был Михаил Новоселов. Поэтому мы его память так особенно празднуем – он нам особенно дорог. И хотя его расстреляли 20-го января (1938 года) по новому стилю, как сейчас достоверно известно, мы относим этот праздник к ближайшему воскресенью, чтобы можно было его более торжественно отпраздновать.

Почему он смог сыграть такую роль? Почему он взял на себя управление тогда, когда никто его больше взять не мог? Нельзя же сказать, что потому что он был самым мужественным, самым верующим и бескомпромиссным. Были ведь и другие, которые тоже стали новомучениками. И среди тех, кто совершенно сознательно принимал мученичество за Христа, мы не можем проводить каких-то различий на предмет того, кто из них больше был предан Богу.

Но было какое-то другое отличие. Оно состояло в том, что он позволял себе обращаться к Богу и Священному Преданию непосредственно, а не оглядываясь на практику церковной жизни своего времени. Было мало людей, которые его в этом превосходили.

Мы понимаем, что Бог с нами общается не потому, что Он нас впервые выбрал, а раньше никого не выбирал, а потому, что Он с нами общается вместе со всеми, кого Он избрал за всю историю, за все будущие годы – они все так или иначе присутствуют.

И что касается истории, то мы спасаемся не в одиночку, и даже не только через наших ближних, с которыми мы непосредственно взаимодействуем, хотя и в одиночку, прежде всего, надо с Богом выстраивать отношения, — но через всех святых отцов. И очень важно, чтобы это были именно святые отцы, а не просто привычка церковного управления, которая была раньше.

А вот в XIX веке была определенная церковная русская традиция – не особо хорошая, как легко догадаться. И следствием этого стало всеобщая потеря авторитета духовенства, безбожие людей и все дальнейшие события. Тем не менее, люди, которые в 20-е годы не отпали, не отступили, все равно были воспитаны в этой традиции. И Новоселов тоже. Никакой другой традиции не было.

Но мало ли кто кого воспитывал? У разных родителей бывают разные дети. Необязательно, что у хороших бывают плохие дети, но бывает, что и у плохих — хорошие. Вот по отношению к этой традиции XIX века можно было проявить некую самостоятельность, понимать, что она не такая, как учили святые отцы, и тогда пытаться до них добраться, продираться.

Так и делал Новоселов. Он, можно сказать, даже сначала не был православным. Конечно, был крещен, но его родители были толстовцами – первыми сектантами в секте Льва Толстого. И в этом был воспитан Новоселов, в молодости он был сам таким активистом. И отходя от толстовства постепенно, он принимал именно святоотеческое православие, старался до него добраться. С переменным успехом, конечно, все это было трудновато, но он, таким образом, привык ориентироваться на святых отцов, а не на тех, может быть, даже очень достойных авторитетных людей в современном обществе, пусть даже церковном обществе, которые святыми все-таки не были.

Именно поэтому он вместо того, чтобы смотреть, как делали тогда почти все, — что скажут старшие архиереи, может быть еще подождем, может быть Сергий исправится, или я буду делать как Кирилл Казанский или Агафангел Ярославский, потому что я человек маленький, — решал иначе. Да, может быть ты человек маленький, но не бывает такого, чтобы с тебя не спросилось самостоятельно. Поэтому ты можешь обратиться к Богу и узнать. В том числе и через книжки.

Совершенно ясно было, что то, что делали и Агафангел, и Кирилл Смирнов в 1927 году, хотя он и священномученик, не соответствовало святоотеческому преданию. Григорий Палама или Феодор Студит или Максим Исповедник вели себя совершенно иначе. И Новоселов это понимал. Понимал, что надо вести себя не так, как сейчас ведут себя пусть и достойные архиереи – ни в коем случае не принимать эту церковь лукавнующих.

Многие говорили «я против», но в ней оставались, — а так нельзя. Или некоторые епископы отказывались участвовать в делах Сергия, как они думали, разбегались по домам и у того же Сергия просили указ о почислении их на покой. Это вопиющее беззаконие. Не только потому, что Сергий не имел на это права, а потому что епископ не имеет права так уходить на покой, он не может бросать свою паству: если он физически в состоянии, он обязан сопротивляться беззаконию.

Убежать и бросить свою паству, как сделали некоторые епископы, которые, действительно, не стали сергианами внешним образом, нельзя. Внешне они не стали сергианами, но, по сути, с канонической точки зрения, они стали, потому что если такой епископ не порвал общение с Сергием, не обличил его, а еще и испросил у него отправку на покой, то он никакой не исповедник, и здесь есть состав преступления; просто он не такой злодей, как кто-то другой. И тут должно быть лишение сана в случае покаяния.

А кто-то, как Кирилл Казанский, пытался увещевать Сергия, не соглашался, но и не разрывал общения. Это тоже была не та мера, которую нужно было принимать по канонам. Новоселов настаивал на ином – на том, чтобы разрывать общение. Причем разрыв с епископом – это не то, что какие-то банды попов поссорились, а и то, что с рядовыми прихожанами тоже должно быть разделение.

Если прихожане с епископом, то тогда они имеют его веру, даже если у них в голове полный ветер. Если с епископом общаться нельзя, то не может быть общения и с его паствой. Потому что вера любого человека в конечном итоге – это вера того епископа, с которым он в общении. Если у него вера православная, то и у тех, кто с ним в общении тоже вера православная, если они не добавляют уже что-то свое.  Если они сами по себе не еретичествуют, то вера их православная, хотя они могут и не быть в состоянии объяснить, в чем она состоит. Одно дело иметь веру, а другое – уметь объяснить, в чем она состоит. Мы же не знаем, как устроен наш головной мозг или желудочно-кишечный тракт, и даже науке это до конца не известно. Вот так же и с верой: мы ей живем, но не можем ее объяснить вполне.

Если у твоего епископа вера неправильная, а у тебя правильная, то не надо иллюзий – твоя вера такая же, как у твоего епископа. Ты сам себя обманываешь, когда говоришь, что твоя вера как у святых отцов.

И вот Новоселов настаивал именно на полном разделении. И когда уже стало ясно, что совершившееся разделение не принесет того, что большинство перейдет на сторону Истинно-православной Церкви, как это происходило во время более раннего обновленческого раскола, то уже к осени 1928 года, к началу репрессий, был тайно рукоположен первый епископ, начался переход на нелегальное существование.

Я напомню, что иосифлянское движение оставалось легальным  еще довольно долго, хотя это была только вершина айсберга. И последний иосифлянский храм был закрыт в 1943 году, и наш приход — совершенно прямое его продолжение. Это было в Петрограде, храм Святой Троицы в Лесном. Наш приход напрямую с ним исторически связан, но об этом можно сказать в другой раз.

Что касается Новоселова, то он был арестован, его все больше и больше угнетали в тюрьме, условия содержания в тюрьме менялись в сторону ухудшения, пока, наконец, не наступило время большого террора, и 20 января 1938 года его расстреляли. Таких лидеров Катакомбной Церкви даже не доверяли ГУЛАГу – они туда никогда не доезжали, а выдерживались в камерах политизоляторов, и если там не умирали, то их потом расстреливали. Или сразу расстреливали тех, кто помоложе.

Чему нас особенно учит Новоселов? Тому же, чему и все новомученики, но не только. А прежде всего тому, что надо самому смотреть на Священное Предание. Не надо ждать, как поступят старшие: конечно, это интересно, это важно, это очень может нас подбодрить, но это не снимает ответственности с нас.

Так же и к моим словам надо относиться. Конечно, в качестве некоего ориентира то, что я говорю или делаю, использовать можно, но надо подходить критически. А к чему надо подходить с полным доверием? Только к учению святых отцов.

Аминь.

епископ Григорий