Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы совершаем память нашего митрополита Вениамина, который оказался первым митрополитом на этой кафедре в советское время, и, конечно же, он закончил свою жизнь мученически, как, впрочем, и второй, он же последний, митрополит Иосиф, после которого уже на этой кафедре не было православных митрополитов.

Митрополит Вениамин был возведен на престол в 1917 году, потому что Петербургская кафедра оказалась пуста. Почему она оказалась пуста, и все это приняли совершенно без споров? Потому что сразу после февральской революции народ прогнал местного митрополита, которым был очень скомпрометированный бюрократ и чиновник Питирим (Окнов). Он был другом Распутина и Распутиным был поставлен. Поэтому его выгнали.

Такова эта процедура народного суда над митрополитом, которая в церковном праве не прописана, как ее совершать, но она существует. Если народ совершенно ясно говорит, что вот такого епископа не хочет, то он просто может его выгнать, если церковная власть медлит это сделать. Надо сказать, что в Москве произошла аналогичная история, но там как раз народ и не выгонял, а это синодалы по своим интригам убрали доброго и хорошего митрополита Макария, который был фактически святым.

Но и там, конечно, произошли всякие коллизии. Если Питирим (Окнов) понимал, что ему бороться за кафедру бесполезно, — он просто убежал куда-то и умер в 1920 году на юге России, — то митрополит Макарий, конечно, боролся за свою кафедру, но позиция духовенства, а отнюдь не народа, не дала ему ее занять, а занял ее совершенно незаконно будущий патриарх Тихон.

Но здесь, в Петербурге была другая ситуация: освободилась кафедра, и народ, который прогнал прежнего митрополита, должен был в соответствии с чистым церковным правом, без вмешательства каких бы то ни было государственных законов, избрать нового митрополита. И народ избрал того епископа, викарного, которого хорошо знал, который много общался с людьми, помогал бедным и пропадал очень много в рабочих районах – митрополита Вениамина.

И так как он был избран народом, то авторитет у него был очень большой. Так это все продолжалось к некоторому неудовольствию – не очень большому по тем временам – большевиков до 1922 года. Потом начался голод в Поволжье, а также кампания по изъятию церковных ценностей.

Сейчас мы хорошо знаем, что изъятие церковных ценностей нужно было большевикам прежде всего для того, чтобы покупать на Западе необходимое для армии и войны – все это было обманом народа. Но тогда все считали, в том числе и собирающие деньги для голодающих, независимо от их отношения к Церкви, что это действительно делается в пользу голодающих. Надо сказать, что в Петрограде митрополит Вениамин поддержал передачу церковных ценностей, никаких тут не возникало особых проблем. В Петрограде действовала церковная организация для того, чтобы передавать ценности голодающим. Но это уже было плохо для большевиков, потому что, хоть тогда все остальные это плохо понимали, им было нужно не оказать максимально эффективную помощь голодающим, а просто отнять деньги себе. Поэтому эту церковную организацию большевики отстранили.

Таким образом, отношения накалялись. А тут еще была непосредственная директива Ленина, чтобы передачу церковных ценностей использовать как повод для террора против духовенства. Буквально он написал такую секретную директиву, где было сказано, что чем больше мы расстреляем «черносотенного духовенства», тем лучше.

Но именно в Петрограде не было такой конфликтности, чтобы выполнять эту директиву. Конечно, если бы не было этой установки, то не было бы и всего последующего. Но если бы было только это, то последующего тоже бы не было. Может быть, были бы какие-то просто неприятные объяснения митрополита Вениамина и других наших церковных деятелей с ЧК, но все было бы достаточно мягко. Даже сами чекисты не ожидали, что вот так все оно пойдет.

Но почему оно так пошло? Потому что одновременно в 1922 году всей этой кампанией в Москве воспользовались другие люди, — причем считавшие себя членами Церкви, и среди них были даже более или менее известные протоиереи, — для того, чтобы отстранить патриарха Тихона, упразднить патриаршество и, самое главное, ввести абсолютно прокоммунистическое правление. То есть сделать единственную Церковь коммунистической, вводить всякие либеральные поблажки в виде, например, женатого епископата и так далее.

Это были так называемые «обновленцы». Первое, что они сделали – перехватили канцелярию. Потому что тогда все верили не в Бога и не в Церковь, хотя Символ веры не меняли. А следовало бы поменять, потому что это отображало бы суть тогдашних верований. Веровали не в Единую Соборную Церковь, а в Единую Канцелярию и в Единоначалие.

Вот они, договорившись с большевиками об аресте патриарха, перехватили канцелярию, и думали, что теперь у них будет власть над Церковью. Но надо было, чтобы все остальные епископы тоже бы поверили в канцелярию так же свято. В общем-то, так оно и было. Даже будущие новомученики и исповедники, которые потом, конечно, изменят свою точку зрения, на тот момент тоже больше верили в канцелярию. Особого сопротивления не было.

И вдруг именно митрополит Вениамин, который тогда оставался на свободе старейшим и авторитетнейшим архиереем, который был выбран самым что ни на есть трудовым народом, на которого не было никакого компромата ни у кого, чтобы опорочить его в глазах паствы, – именно он говорит, что не будет во всем этом участвовать. Более того – что он запрещает в служении лидера этих самых обновленцев, который как раз был клириком его епархии. И его немедленно арестовывают, начинают шантажировать.

Предполагалось, конечно, что под арестом он изменит свое мнение, «слетит гонор», что если ему «выкручивать руки», выражаясь фигурально – никто тогда его не пытал, — то тогда он испугается и дозволит все это обновленчество. А он стоял, где он был – даже нельзя сказать, что он «пошел на принцип». Как он был в Церкви епископом, так он и остался. И хотя его пытались отодвинуть, и обещали всякие блага от советской власти в этом случае – он бы стал формальным лидером, «свадебным генералом», возглавил бы организацию вместо патриарха Тихона, — ничего этого он не захотел и он не отменил свое распоряжение.

После этого началась война. Из-за этого, собственно, он и был расстрелян. Если бы не было всех этих церковных ценностей и ленинских директив, это невозможно было бы довести дело до расстрела. Но сам по себе этот исторический фон не предполагал такого развития событий здесь, в Петрограде. Это произошло именно из-за обновленчества.

И это дает для нас очень важный урок. Кто такие были обновленцы? Надо сказать, что это были в Церкви свои люди. Может быть, с ними были какие-то сложные отношения, но это были уважаемые люди в мирском плане. Как это бывает в мирском плане? Это значит, что батюшка «активный», «образованный», «добрый» и так далее. И вот именно от этих людей и был главный удар – это они договорились с чекистами, которые сами по себе не могли бы создать никакого обновленческого движения.

Когда говорится, что обновленчество — это проект ЧК, то надо понимать, что это не совсем точно. Конечно, чекисты этим занимались, но основные исполнители, вдохновители и идейные организаторы этого проекта не могли найтись среди чекистов – они могли найтись только среди духовенства. Не того, которое сложило сан и ушло куда-то – такие люди иногда становились консультантами чекистов, они не смогли бы организовать никакое внутрицерковное движение, — а именно те, которые сохраняли «верность» Церкви, как это они представляли сами.

Именно они и привели к расстрелу митрополита. Понятно, что руками большевиков. Более того: когда шел публичный процесс в зале Дворянского собрания, где у нас сейчас Филармония — потому что судебные залы Петрограда не могли вместить всех желающих, а процесс хотели сделать не просто формально открытым, но таким, чтобы он вместил всех желающих, — там выступали разные свидетели обвинения, и ни у кого не было ничего серьезного.

И вот, наконец, выступил протоиерей Владимир Красницкий, который был одним из лидеров обновленчества, и он стал говорить, — разумеется, ложно — про митрополита всякие такие вещи, что все просто почувствовали, как затягивается на его горле петля. Это были расстрельные показания для самого митрополита и его ближайших сотрудников.

Их приговорили к расстрелу. Большинство сотрудников потом, так как была международная кампания по защите, указом ЦИКа помиловали, дали им ничтожные, формальные сроки заключения, но, тем не менее, самых главных сотрудников митрополита Вениамина — председателя союза православных приходов присяжного поверенного Юрия Новицкого, и Иоанна Ковшарова, и архимандрита Сергия (Шеина), – и, разумеется, его самого — расстреляли, и, по всей видимости, в тот день, который у нас теперь день его памяти, и о котором мы узнали только в 1990-е годы.

Чему же это нас учит, особенно сейчас? Разыгралась та самая история, которая потом повторится, только в еще большем масштабе, с сергианством. Когда такие, которые идут на компромиссы там, где нельзя идти на компромиссы, становятся буквально убийцами тех, кто не идет на компромиссы. Вот есть Церковь, а не нее давление. Кто-то сдается, кто-то просто отпадает, полностью выполняет волю тех, кто оказывает это давление. Они делают себе очень плохо, а Церкви они сделать плохо не могут – все остальные сплачиваются.

Но находятся такие люди, которые откровенно отпадать не хотят, а хотят о чем-то договориться, чтобы уступить в чем-то принципиальном. Бывает, что им это удается. Как удалось ново-обновленцам – сергианам, — так в 1922 году удалось первоначальным обновленцам. А что тогда бывает, если удается договориться?

Конечно, эти люди отпадают от Церкви, делают себе плохо, но об этом мы сейчас говорить не будем. А что они делают всем остальным? Во-первых, они очень многих людей смущают. Одно дело, когда надо решить, отпадать мне или нет, а другое дело, когда перед тобой такая серая зона, где непонятно, отпадение это или нет, – одни говорят так, другие иначе. Это уже большой соблазн. Но они не просто смущают людей вслед за собой, но фактически становятся убийцами всех остальных, как это кристально ясно видно в истории митрополита Вениамина, и как это видно в истории сергианства.

Сначала власть уничтожила, насколько руки смогли дотянуться, потому что кто-то в подполье ушел, всех анти-сергиан: так и спрашивали, с Сергием ли ты или нет, и если нет, то сажали и ссылали уже за это только, — а потом стали истреблять уже и самих этих предателей. В Советском Союзе не было такой организации, тем более церковной, которой не коснулись бы репрессии – просто такой был порядок. Поэтому и сергианам, и обновленцам тоже досталось, но это потом, а поначалу они выступали соучастниками репрессий.

Вообще, во всех этих коммунистических системах, еще до Сталина, всегда было так: сначала руками будущих жертв убиваются одни жертвы, а потом и тех, кто помогал, тоже можно порешить. Поэтому получается, что такие вот «свои», которые становятся предателями, особенно, если они под благовидным предлогом становятся предателями, находят компромисс, то они гораздо хуже, чем откровенные враги. Тем более, что откровенные враги могут — а так и бывало даже в истории Истинно-Православной Церкви – потом обратиться и стать, наоборот, своими. А из предателя обратиться гораздо труднее – тоже можно, но в десятки раз реже это происходит.

Поэтому всегда должен быть ответ на такой вопрос, когда хотят взывать к нашей совести. Бывает, что люди ведут себя принципиально в какой-то ситуации, а другие нарушают принцип, идут на какой-то недопустимый компромисс, но как-то оправдывают себя. А тем, кто ведет себя принципиально, они говорят: вот из-за вас страдают остальные. Вот Церковь нас учит многочисленными примерами, что пожалеть из этих «остальных», может быть, кого-то и можно, но только за то, что они сами не понимают, что важно быть принципиальными. Они и душу погубляют, и житейски страдают – за это, конечно, их надо пожалеть.

Но ни в коем случае это не может быть основанием, чтобы менять свою собственную линию поведения. Не надо опасаться, что из-за моей принципиальности пострадают другие, не столь принципиальные, мои соратники и как бы единоверцы (потому что в таком случае они уже не единоверцы). Надо понимать, что, наоборот, из-за их уступок те, кто не уступает, оказываются в худшем положении. Фактически те, кто уступают, соучаствуют, причем очень эффективно, в убийстве тех, кто не отступает. И самих их жалеть совершенно не надо – наоборот, если они будут чувствовать какой-то лишний дискомфорт в своем компромиссном положении, то, может быть, кого-то из них это как-то подтолкнет к тому, чтобы подумать о том, чтобы не оставаться с этим компромиссом.

Православие все-таки заключается в том, чтобы жить православно, не отступать. Если это кого-то завлекает в какие-то опасные ситуации, то что ж тут поделать? Митрополит Вениамин совершенно не хотел, чтобы с ним кого-то еще расстреливали. Сам-то он с детства хотел стать мучеником, поэтому ему, наверное, в какой-то степени нравилось то, что с ним лично происходит. Он в детстве жалел, что вот уже сейчас нет мучеников, и как же тогда быть христианином, если пострадать негде? И Господь услышал его молитвы. Но он не молился же, чтоб с ним вместе пострадали еще другие. Но понимая это, и, наверное, даже думая, что еще больше народу будет расстреляно, чем тогда расстреляли, он все равно делал так, как он делал.

Люди ведь знали, на что шли – они же христианство выбирали не для того, чтобы жить долго и счастливо и умереть в один день. Поэтому будем брать пример со святых, и будем брать отрицательный пример от их оппонентов, — чтобы не делать так, как не надо, не идти на разные компромиссы. И никогда не надо жалеть тех, кто пошел на компромиссы: они «идут в место свое», если кто-то из них не одумается. Но мы должны идти туда, куда Господь велит, и не обращать внимания, если со стороны нам говорят, что нам или кому-то еще от этого станет хуже.

Аминь.

епископ Григорий (Лурье)