Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы совершаем память святителя Фотия, патриарха Константинопольского, который является одним из трех столпов Истинного Православия, если можно так сказать по аналогии с тремя святителями Православия вообще. В наше время особенно важны эти трое святых: Фотий, Григорий Палама и Марк Эфесский.

Фотий из них по времени был самый ранний, он жил в IX  веке, жил долго, а год его смерти неизвестен. Своей жизнью он являл сочетание всего, что только можно хотеть сочетать, и что обычно не получается сочетать.

С одной стороны, почему мы сейчас так и празднуем торжественно, он был большим защитником Православия. Он первым понял опасность латинской ереси, ее тщательно обличил – сначала в послании к другим патриархам, а потом в конце жизни написал длинный трактат об этом. И в то время, когда жил сам Фотий, вроде бы отступили те, кто на Западе ересь проповедовал, но не пропали – уже в XI веке они стали фактически главными.

И поэтому ровно по тем линиям, по которым опасался этого раскола Фотий, а ему тогда удалось его предотвратить, в Церкви раскол все-таки прошел. Это то, что касается догматического нашего различия с современными католиками – в учении о Святой Троице и Боговоплощении. Понятно интуитивно даже, наверное, что если мы по-разному понимаем, кто такой Сын в Святой Троице, то мы не можем одинаково понимать, Кто Такой Христос. Потому что если Сын не такой, как надо, а какой-то другой, то тогда и Его воплощение другое какое-то.

И надо сказать, что еще в VI веке, задолго до Фотия, ужа началось это расхождение именно в связи со спорами о Христе, которыми тогда все занимались. И вот тогда римские папы занимали не самую православную позицию, хотя под давлением принимали православную, — но до поры до времени,  а потом перестали принимать. И, исходя из этого искажения учения о Христе, произошло искажение всего остального – искажение о Троицы и других разных учений.

Сейчас, конечно, даже трудно сказать, где есть такой догмат веры, в котором бы у нас с католиками было одинаковое учение. В то же время нельзя считать католиков какими-то исчадиями ада, потому что достаточно смотреть в нашем современном мире во что мы погружаемся, и во что превратилось так называемое христианство, — в том числе даже и среди православных, кто себя так называет, даже кто себя называет истинными православными.

Конечно, надо воздержаться от того, чтобы кого-то судить. Просто можно сказать, что это учение неправильное, что оно не спасительное. А говорить о том, кто конкретно не спасется – это уже совершенно не наше дело, мы не имеем на это никакого права. Поэтому лично мы никого не осуждаем, мы понимаем, что среди и католиков очень много верующих людей, которые стараются, хотя веруют они во Христа по-другому, и Троица у них другая, и Христос другой. Другой, да не совсем – есть что-то одинаковое, что-то разное. Они стараются, Бог им Судья, и каждому из нас тоже Бог Судья, потому что хоть наша Церковь совершенно правильно во все верует, но вот лично я про себя уже опасаюсь так сказать, а судить-то будут не Церковь, а лично меня.

Поэтому не надо думать, что, при всех заблуждениях католиков, сами заблуждаемся меньше, чем католики. Про себя лично так думать не надо, но надо быть уверенным, что наша Церковь, конечно, не заблуждается, у нее учение правильное,  и наше дело стараться его понять, а если придется еще кому-то объяснить из неправославных, то и хорошо. А если нет, то тоже ничего страшного — главное, чтобы мы сами уверовали.

Вот почему мы так особенно почитаем Фотия. Но, конечно, жизнь его была наполнена и многими другими вещами, которые тоже дают ему право, если бы не было этого, быть во святых. Прежде всего, он был сначала мирянином, очень погруженным в разные заботы – он был даже царедворцем. Но при этом он был православным. У него была очень хорошая закалка, потому что его родители были православными. Его отец даже стал исповедником при иконоборчестве. Они были заметными людьми в Византии, а официальной религией в детстве Фотия была ересь иконоборческая. Но его родители были православными, и они пострадали, конечно.

И благодаря тому, что Сергий – его отец – был православный, то и Фотий тоже вырос православный. Когда он возмужал, то Православие победило уже, и он сам старался уже сделать так, чтобы иконоборчество никогда не вернулось. Оно, действительно, не вернулось, хотя именно Фотию надлежало для этого предпринять большие усилия.

Но сначала Фотий избрал себе светскую карьеру, был царедворцем, но, как про него говорят, а это, может быть, и легенда, но она отражает суть – а часто легенды более отражают суть, чем формальный рассказ, — что он еще тогда стяжал Иисусову молитву непрестанную и уже молился будучи светским человеком, будучи светским человеком, не помышляя ни о какой монашеской или тем более архиерейской карьере.

Таким благочестивым мирянином, который, кстати, не женился, то есть было такое монашество в миру, он дожил до такого момента, когда произошли дворцовые перевороты. Святого патриарха Игнатия сместили, потому что он не поддержал того, кто победил в этом перевороте, и Фотию почти было приказано стать патриархом. Он увидел в этом волю Божию, хотя это было очень спорно, потому что  он стал патриархом с большим нарушением канонов.

А потом власть сменилась, и патриархом опять стал Игнатий. Фотия не только низложили, но отлучили от Церкви, не приняли во внимание никаких заслуг. И он мог повести себя как-нибудь неправильно, однако, смирился с этим положением, старался делать, что можно. Конечно, он не смирился  с тем, что отлучен от Церкви, но он не таил зла на своего конкурента Игнатия, который вернул себе престол, и хотя продолжал себя считать патриархом, но и признавал Игнатия.

Потом Игнатий умер, и Фотий уже доказал свое православие к тому времени, смирился с «игнатианами» — церковной партией святых, — стал патриархом во второй раз и содействовал тому, чтобы прославить во святых Игнатия.

Фотий и Игнатий – это тот случай, когда святые ссорились, причем один отнял у другого престол незаконно, потом другой вернул тоже с гражданским насилием, и было высказано много взаимного нехорошего, но при этом они помирились при жизни, а потом один прославил другого.

И, казалось бы, что все будет хорошо, что Фотий будет патриархом до глубокой старости, но получилось, что патриархом стал человек, которого он воспитывал с детства. Его ученик — император — очень хотел сделать патриархом своего родного брата, которому тогда было лет 16-17. Но когда ему стало там уже 18 или 19 лет, то он его сделал патриархом, а Фотия сместил даже без каких-либо внятных обвинений. Его просто отправили в изгнание. И Фотий закончил в этом изгнании свою жизнь, при чем есть даже косвенные данные, но, возможно, что это и не так, что он все-таки смог вернуться к тому, чтобы влиять на церковные дела.

Будучи в изгнании он написал свой главный богословский трактат – может быть и не главный, но очень важный, — где как раз все про латинскую ересь написано. Потом, так как он уже не вернулся на престол, он умер как частное лицо в ссылке, то год смерти его так и остался неизвестным, но можно предполагать, что это произошло после 886 года.

Вот он смиренно это принял, не стал впадать в какую-то депрессию, даже если она у него и была, трудился, молился и продолжал делать то, что можно – а оказалось, что не мало можно делать, оставшись без патриаршества.

А тот патриарх, который стал вместо него, прожил не очень много. Он любил заниматься охотой, скакать на лошадях, и вообще ему были не очень близки все эти патриаршеские занятия. Нельзя сказать, что это патриаршество было особо удачным, но в Византии нашлись охотники его прославить во святых тоже.

Вот такие чудеса происходили, но тут мы видим, что боролись православные партии, к сожалению. Бывало, что те, кто более православный, кто был более прав, проигрывали.

Вот такую бурную жизнь вел Фотий. При этом он занимался не только отвлеченным богословием, не только церковным администрированием, а занимался и церковной политикой очень бурно. Видимо, он находил в этом какую-то психологическую отдушину. И все время занимался учеными трудами. Потом был еще светским ученым и филологом. Составил большой словарь-энциклопедию, которым мы до сих пор пользуемся. И еще много всяких полезных трудов написал.

Не получилась у него светская карьера – пришлось заниматься патриаршеством. Надо — значит надо. Но даже будучи светским ученым он не оставлял молитвы, продолжал заниматься светской наукой, чтобы не происходило вокруг в течение всей своей жизни, занимался богословием. Вот такой он был молодец. Он похож на Григория Богослова и подражал во многом ему сознательно – вот так еще можно сказать, чтобы сравнить с теми, кто больше знаком нашим прихожанам.

Поэтому, будем использовать дни память таких святых, чтобы побольше о них узнать, о них самих почитать, их труды почитать. И, конечно, будем подражать им и просить укрепления в христианской жизни вообще и в особенности в тех вещах, которыми они тоже занимались.

Аминь.

епископ Григорий