Притча о брачном пире — в Царствие Небесное попадут те, кто не мог на это рассчитывать; тьма кромешная — то, что за кромкой Царствия Небесного; целые церковные сообщества также могут отпасть от церкви и быть выброшены во тьму кромешную; последнее отпадение — РПЦЗ МП — произошло потому, что многие были русофилами и не интересовались православием; мы должны думать о православии, но качественно, а не количественно; количественные размышления о православии часто приводят к коллективной гордости в ИПЦ; наше внутреннее — то, чему мы радуемся, когда нас никто не заставляет молиться; “помянух Бога и возвеселихся” — то, что должно стать нашим внутренним; о. Серафим Роуз оставил нам ценные наставления о том, как можно в наше время стремиться жить монашеской жизнью.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
Сегодня мы слышали в Евангелии одну из притч Господних, в которой говорится, как те, кому надлежало бы получить Царствие Небесное, оказываются от него отвергнутыми. А те, кто вроде бы не должен был на него рассчитывать и не мог, и никто и не думал, что они попадут в Царствие Небесное, — они-то и попадают. Таких притч в Евангелии несколько, а сегодня мы слышали одну.
О том, как некий человек сотворил брачный пир, а брачный пир — это образ Царствия Небесного, — и пригласил туда разных людей, а они (не только в этом варианте притчи, который мы сегодня читали в Евангелии от Матфея, но и в разных других) не только не пришли, но еще и грубо обошлись с посланцами этого богатого человека, а кого-то из них даже убили.
И тогда что сделал этот человек? Он уже позвал не просто тех, кого надлежало бы ему позвать по знакомству и родственным отношениям, а позвал первых попавшихся людей просто с улицы. И эти люди пришли. Но когда они туда пришли и возлежали на брачном пиру, то тогда хозяин посмотрел и увидел, что один оказался не в брачной одежде, то есть пришел не в том виде, в котором следовало прийти. Этим он выразил свое неуважение к хозяину и к предмету торжества. И тогда его выбросили во тьму кромешную.
Что значит “кромешную”? — “Та, которая находится за кромкой”, — таково буквальное значение этого слова. То есть вот здесь есть обитаемый мир, а применительно к жизни вечной — это Царствие Небесное и это свет, а то, что за его пределами — это тьма, которая потому и называется тьмой кромешной. Вот туда был выброшен этот человек.
Конечно, в истории христианства многократно разным образом сбывались примеры из этой притчи. Конечно, она дана нам в предостережение, чтобы мы думали, как бы нам не оказаться теми, кто либо отверг приглашение, — а мы все получили приглашение и если мы им не пользуемся, значит, мы его отвергли, — либо, если мы его приняли, теми, кто оказался в небрачной одежде, недаром именно эта ситуация — что мы его приняли, но оказываемся в небрачной одежде, — вспоминается в молитвах перед причастием. Потому что причастие уже и значит, что мы пришли на этот самый пир, что мы приняли приглашение, но если мы пришли и приняли, то это не значит, что оно не будет нам во осуждение, если мы пришли в небрачной одежде.
И об этом хорошо и понятно и доходчиво говорит эксапостиларий, который поется в Страстную седмицу: “Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный, и одежды не имам, да вниду вонь”. И дальше там предлагается молитва, с которой мы должны обращаться, чтобы не сбылись над нами слова этой притчи: “Просвети одеяние души моея, Светодавче, и спаси мя”.
Но в истории целых церковных сообществ тоже происходят такие же вещи, которые описаны в этой притче. Конечно, когда она говорилась, она уже имела в виду огромное церковное сообщество иудеев ветхозаветных и новозаветных. Потому что они были званными на этот брак, но они не пришли. Хотя многие из них пришли, но как организация, те, которые были объединены вокруг храмового священства, — они не пришли. Они, наоборот, убивали пророков — тех, кто говорил о Христе, и убили Его самого.
Но также находились и те, кто пришел туда и оказался в небрачной одежде. Если говорить о самом первом призыве апостолов, то это был, конечно, Иуда. И от 70-ти апостолов некоторые отпадали, как повествует церковное предание. А потом подобных отпадений не было числа.
И самое недавнее отпадение случилось прямо на наших глазах. В XX веке мы увидели, что русское рассеяние, которое в какой-то своей части (не будем преувеличивать величину этой части, но не будем и приуменьшать) было православным, оказалось на Западе среди народов, которые или вообще ничего не знали о православии, или знали что-то такое очень малое, и сами уже отпадали от своего западного христианства, которое давно отпало от Церкви, но сохраняло, в структурном смысле, какое-то подобие христианства.
И, конечно, эти люди, даже специально не занимаясь проповедью, — мало кто из них занимался проповедью специально, — просто своей жизнью проповедовали. И в силу этого многие и на Западе обратились в православие, в том числе, не все, но тоже достаточно многие приняли его в виде истинной Церкви.
И в течение нескольких десятков лет на Западе, с 20-х годов по 1980-е, конечно, с какими-то трудностями, но, тем не менее, существовала и хранила православие Русская Зарубежная Церковь, которая существовала во всех странах, где только было русское рассеяние.
В 80-е годы начались некоторые процессы, которые продолжились в 90-е, когда многие из тамошнего руководства стали служить, как выражались русские архиереи в XIX веке, “не для Иисуса, а для хлеба куса”. Не просто хлеба, конечно, а хлеба с очень толстым слоем масла, потому что иначе они уже не могли жить. Привело это к тому через некоторое время, что окончательно в 2007 году, Зарубежная Церковь, а точнее то, что от нее оставалось,упала в пасть Московской патриархии и окончательно рассталась с признаками православного вероисповедания.
Что же произошло? Они были призваны, потому что они были в православной церкви. Они призвали к себе людей из местного населения. И кто-то из них действительно стал православным, и даже сейчас не отпал от православия, а кто-то стал русофилом.
Почему многие люди к ним ходили? Они не понимали, в чем состоит православная вера и этим не интересовались. Они ходили в храмы Зарубежной Церкви как в русский клуб. И среди таких посетителей русского клуба стали появляться коренные американцы — обычно из числе тех, кому не очень удалось устроиться в своем собственном обществе. Тогда они выучивали русский язык и соединяли свою жизнь с жизнью русской эмиграции. Русскими, конечно, они не становились, они становились русофилами. Характерный пример — это один из главных сторонников объединения архиепископ Марк Берлинский. В качестве таких русофилов они, в конце концов, и попали в церковь русского государства — в ту церковь, которая не является хранительницей православия даже с точки зрения идеологии традиционной Зарубежной Церкви. Вот здесь это и получилось — были призваны, но не пришли, а те, которые пришли — оказались в небрачной одежде.
Что же здесь было брачной одеждой, а что — небрачной? Кто оказался в брачной одежде и не отпал поэтому, а кто отпал и оказался выброшен во тьму кромешную и отдан на съедение Московской патриархии и, таким образом, полностью лишился благодати и спасения души? Ведь одно дело, если человек никогда не был в церкви, — тогда это вопрос, какова будет его судьба, — а если человек от церкви отпадает, потому что он ее не принял, то он отпадает и от Царствия Небесного, и, в общем-то, это уже не вопрос, какова будет его судьба. Потому что Царствие Небесное — это Тело Христово, у Христа только одно тело, это тело — Церковь. Тот, кто никогда в ней не был, тот может быть и придет в нее после смерти (о некоторых таких случаях мы имеем свидетельства святых, начиная с самой ранней христианской древности), а тот, кто отверг ее при жизни — тот отверг Царствие Небесное еще при жизни. Поэтому как можно говорить, что туда войдет тот, кто уже его отверг? — А там, на том свете, ведь ничего уже изменить нельзя, это надо делать здесь.
Кто же отверг Царствие Небесное и истинную церковь из тех, кто был в Зарубежной Церкви? — Те, кто верили не в православие, а верили в какую-то русскость и ходили в русский клуб. Потому что если считать, что у нас вера не православная, а русская, то тогда действительно очень важно, чтобы она была у нас одна с большинством того русского населения, которые себя вообще считают верующими.
А то русское население, которое себя считает верующим, — оно само не знает, во что оно верует, вера может заключаться просто в том, чтобы свечки ставить время от времени в храме. Но как бы то ни было — это церковь большинства, та, которая поддерживается государством. И, поскольку, другие люди, которые находились за рубежом, думали так же, то вот они и объединились. А объединиться с теми людьми в Зарубежной Церкви, которые думали о православии, так и не получилось.
И надеюсь, что так не получится и с нами. Мы должны не просто на это надеяться, а мы должны прилагать усилия, чтобы этого не получилось, потому что мы должны думать о православии. И здесь нас подстерегает другая опасность, которая характерна для всех так называемых истинно-православных церквей, где все прихожане очень много думают о православии. Потому что количество — это не всегда качество. О православии иногда думают настолько много, что лучше бы думали мало, — было бы меньше вреда.
Когда люди думают о православии и о хранении догматической чистоты, и даже, положим, — хотя это редко бывает, но положим, — даже не ошибаются в том, что действительно является православием и догматической чистотой, то они дальше обычно испытывают прилог, то есть искушение, коллективной гордости. Сами про себя они могут гордиться, то есть думать про себя, что вот я такой крутой из самой правильной церкви, а могут и не гордиться. Если они более цивилизованы в христианском отношении, то, предположим, они эти мысли пресекут. Но есть такая коллективная гордость — не “я такой крутой в самой правильной церкви”, а просто — “моя церковь самая правильная, а я ничтожный человек, но я ей принадлежу”. Это само по себе одно из оснований для коллективной гордости.
И это, если утрировать, то напоминает дореволюционный анекдот: крестили еврея, он вышел из купели и говорит: “Всего пять минут как русский, а уже как евреев ненавижу!” И возникает такая же ситуация в истинно-православной церкви. Когда мы очень блюдем нашу собственную православность — не буду говорить, что мы имеем православие, как таковое, скорее мы блюдем то, что мы самые правильные, — то тогда мы начинаем, если не ненавидеть, то уничижать, что в общем-то ничем не лучше, тех, кто этого православия не имеет и не принадлежит к истинной церкви.
И получается, что мы не можем усвоить всех плодов, которые дает истинное православие. То есть мы, конечно, находимся в церкви для того, чтобы думать о вере. Но когда мы думаем о вере, мы должны думать не количественно — как здорово, что мы такие истинные, — а качественно: прекрасно, что мы в истинной церкви, но для того, чтобы быть в ней по-настоящему, надо работать над собой. Вот это будет качество.
А в чем же заключается эта работа над собой? В том, чтобы нам, во-первых, хотя бы элементарные правила церковной дисциплины выполнять, то есть в домашней своей жизни не совершать самых грубых грехов, которых мы можем все-таки не совершать, если будем стараться, молиться, поститься и, конечно, приходить в церковь, чтобы исповедоваться и причащаться.
Но это внешняя сторона нашей жизни. Без нее, конечно, не будет и внутренней, но если будет только она, то мы подлежим только большему осуждению за то, что у нас внешнее без внутреннего. А что же такое внутреннее, если даже утреннее и вечернее правило, регулярно вычитываемое, это все-таки внешнее?
А внутренне — это то, к чему мы обращаемся, когда нас никто не заставляет молиться. Когда мы не в церкви, когда мы не должны читать утреннее или вечернее правило, когда мы работаем, когда мы отдыхаем, когда мы живем сами по себе.
Что является для нас отдыхом? Пророк Давид говорил в одном из псалмов: “помянух Бога и возвеселихся”. У нас тоже бывает, что мы возвеселяемся, но кого мы при этом поминаем и как? Вот к этому и лежит наше сердце — к тому, что мы поминаем, когда мы возвеселяемся, и насколько это близко к Богу. Если это не очень близко к Богу, то, может быть, поменьше нам надо и веселиться. Это не значит, что нам надо быть совсем подавленными, — от этого можно и заболеть, и тоже ничего хорошего не будет.
Но, по крайней мере, мы должны действительно поминать Бога. А чтобы эта мысль как-то была более в соответствии с тем, что говорит Давид: “помянух Бога и возвеселихся”, — для этого мы должны получить некоторый опыт. Пусть даже не такой, какой был у него, когда он это сказал, но, хотя бы микроскопическую часть того же самого опыта.
А именно, мы видим, что в разных наших тяжелых душевных обстоятельствах мы без Бога пропадаем — в разных смыслах этого слова, и во внешних и во внутренних, — а когда вспоминаем Бога, то ситуация меняется моментально, даже если в тот момент вешнее ничего не меняется, но меняется наше к этому отношение. А там, глядишь, и внешнее либо меняется, либо оказывается не таким, как его малюют…
И вот тогда у нас набирается такой опыт — опыт поступков, сделанных в соответствии с верой. Даже не всегда поступков с точки зрения внешней, в том смысле, что мы куда-то идем и что-то делаем, а поступков в том смысле, что мы свои мысли так перестроили, а там уже по обстоятельствам, надо нам при этом чего-то делать или не надо. Вот когда у нас набирается опыт таких поступков в соответствии с верой, то тогда преумножается наша вера, а верующий человек уже может сказать “помянух Бога и возвеселихся”.
Поэтому будем сосредотачиваться на внутреннем. Пока была Зарубежная церковь, то внутри нее возникали целые монашеские движения, которые пытались на этом сосредоточиться. Вот таким был поминаемый сегодня отец Серафим Роуз, который оставил очень ценные наставления о том, как в наше время, при наших соблазнах, — он писал это в 70-ые годы, а умер он в 1982, — как нам все-таки стремиться жить монашеской жизнью. Как в какой-то степени возможно подражать Святым Отцам в наше время, хотя у нас другие обстоятельства жизни, нежели у основателей монашества.
Дело отца Серафима, как известно, после его смерти распалось, расточилось, но это верно лишь применительно к тому, что осталось прямо на том месте, где он подвизался — в Платине в Калифорнии. Но, с другой стороны, можно сказать, что его дело как раз продолжается, потому что его наставления применимы, может быть гораздо лучше, вовсе ни в Зарубежной Церкви, вовсе не в том месте, не в Платине, а вот здесь у нас. И поэтому как раз память его оказывается, как буквально мы сегодня это совершили за богослужением, с похвалами.
Аминь.