Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
Сегодня мы совершаем память нашего любимого святого Иоанна Кронштадтского. Он любим не только в нашем городе, но и во всем мире, и далеко не только в России, не только русские его любят, потому что это был святой, который стал пророком нашего времени – ХХ итеперь уже ХХI века. Он сочетал в себе то, что обычно не сочетается: он был и подвижником, и занимался людьми постоянно. Обычно подвижники занимаются немногими людьми, которые к ним приходят, или вообще никем не занимаются, кроме учеников, или даже учеников у них никаких нет.
Это тоже очень хорошо, потому что главное значение подвижника не практическое, что он кому-то что-то говорит, а что он за всех молится и что им стоит мир. Но Иоанн Кронштадтский сочетал в себе такую жизнь с тем, чтобы практически заниматься людьми. И он с самого начала этого и хотел. Скорее, он сначала осознал свое призвание к тому, чтобы заниматься людьми – это чуть ли не в детстве с ним произошло, — а потом он уже естественным путем пришел к тому, что чтобы заниматься людьми, надо заниматься собой. Поэтому он стал подвижником. Может быть, я ошибаюсь, но насколько я понимаю, с ним произошло именно так.
Это вот одно сочетание плохо сочетаемого. Другое сочетание заключается в том, что очень часто бывает, что люди очень правильной жизни, особенно если они не были такими подвижниками, а просто занимались людьми, в части догматики имели серьезные заблуждения. Иногда даже такие, которые в каком-то другом контексте можно было бы назвать ересью. А еще иногда и такие, что в самом деле впадали в ересь.
Учась в духовных академиях, проходя эту школу духовенства, которую прошел Иоанн Кронштадтский, для обычного человека было бы невозможно не впасть в серьезные догматические заблуждения. Однако по чистоте своей внутренней, которую даже мало с кем можно сравнить, Иоанн Кронштадтский оказался непричастен и этой вот богословской грязи. Конечно, из святых XIX века мы можем назвать и других святых, которые были ей непричастны, но они ей были непричастны потому, что либо были отведены от нее промыслом Божиим и без своего ведома даже, либо сознательно они сами уклонялись от грязных мест.
А вот Иоанн Кронштадтский уникален тем, что он был в самой грязи, в какой только можно быть – в духовной академии, — в этом смысле для веры ничего худшего представить себе нельзя, особенно догматической, — и он там остался чист. И не просто остался чист, а его чистота содействовала очищению русского богословия в целом, правда это произошло не при его земной жизни, а после его смерти, которая случилась в самом начале наступившего нового века — в 1908 году.
Это ведь он сказал первым фразу «Имя Божие есть Бог», — вокруг которой потом поднялись все эти ереси, назовем это явление точным словом, а не «сглаженным» общим термином «нестроения». Он же предрек, что «Афонским инокам — венцы мученические», как он написал на своей фотографии, подаренной на память своему ученику Антонию Булатовичу, который увез ее с собой на Афон. Он благословил Антония на монашество, чтобы на Афон уехать, и он часто видел будущее, знал многие вещи, которые произойдут позже, и, очевидно, что эти гонения он тоже предвидел.
И поэтому если он никак не исправил, не уточнил, не смягчил тех выражений, которые раньше были напечатаны в его книгах, то, значит, он совершенно сознательно считал, что так и надо. Поэтому имяславцы всегда особенно почитали Иоанна Кронштадтского, хотя и не только они. Но имяборцам приходилось объяснять и перетолковывать Иоанна Кронштадтского, а имяславцы его понимали правильно.
Поэтому почитать его книги – прежде всего его духовный дневник, который он писал сам для себя, но потом издал для публичного чтения сам, назвав его «Моя жизнь во Христе», – это, конечно, очень полезно. Там много конкретных советов – как молиться, чтобы Господь молитву услышал, например.
Там в нескольких предложениях находятся очень хорошие и простые объяснения, но если над ними особо не задумываться, а просто как практические рекомендации их выполнять, то это всегда действует, теорий в таких вопросах никаких нету, только практические советы и какие-то выводы: вот Имя Божие есть Бог, а почему – там особо не объясняется. Зато объясняется, как этим пользоваться, зачем это нужно знать в жизни.
Кроме того, сейчас вышли те его дневники, которые он писал только для личного самоконтроля, они сохранились. Он их совершенно не предполагал издавать, и в каком-то смысле их издание – это нарушение его воли. Но святых не во всем надо слушаться, что касается их личной жизни. Если их слушать, тогда мы вообще о них ничего не узнаем и потеряем очень много пользы. Поэтому нарушать волю святых так же является частью церковного священного предания в том, что касается сокрытия их личной жизни. Мы даже в Евангелии видим, что волю Иисуса о всяких чудесах люди нарушали и были, в общем, правы. А здесь тем более.
Вот что дают эти дневники? Они, конечно, совершенно не парадные, и там мы видим человека, который постоянно борется со всевозможными искушениями, которые подробно расписывает. Это, может быть, и полезнее нам читать, чем его другие дневники, но просто по-другому полезно. Мы видим, что он подвергался либо тем же самым страстям, что и мы подвергаемся, либо каким-то другим, а потом мы видим, что мы подвергаемся массе других, которым не подвергался он, и где-то то на то и выходит.
То есть ни в коем случае нельзя сказать, что он жил какой-то иной жизнью человека, у которого не было бы наших страстей. Может быть, этих не было, но были другие. По крайней мере, те же самые человеческие страсти у него были в изобилии, они на него нападали, а он их не принимал и боролся с ними. Для того, чтобы бороться с ними, надо было за ними надзирать. Это вот такой очень четкий самоконтроль.
Не то, чтобы нам было обязательно всем так же свои страсти учитывать и записывать – это зависит уже от особенности характера и психологического склада. Кому-то лучше записывать, кому-то – не записывать, кому-то лучше для себя все проговаривать как Иоанну Кронштадтскому, кому-то не обязательно. Но что общее, которое не зависит от психологического склада людей? То, что надо внимательно следить за тем, что в тебе происходит, не принимать страсть даже в мелочах.
Вот сейчас мы слушали у аввы Дорофея знаменитое поучение о том, как страсти легко выкорчевываются, когда они только начинаются. Кипарисы, которые были маленькие, легко поддавались ученику при выкорчевывании, но чем больше они прорастают, тем труднее их выдрать. Вот в этом и путь к бесстрастию – когда страсти только начинаются, тогда их и выкорчевывать.
Мы же склонны говорить: «ну, да, это не очень хорошо, но ничего страшного ведь в этом нет», — и сразу забывать об этом. Мы даже не успеваем себе сказать, что, пожалуй, я потом этим займусь. Или успеваем, что, конечно, лучше, но потом ничем не занимаемся. А надо именно вот этим заниматься. Для этого и нужен такой самоконтроль, который выражен в дневниках Иоанна Кронштадтского.
Кроме того, конечно, в идеале нужно заниматься другим – чтобы даже маленькие страсти не успевали прорастать. Чтобы не слово Божие падало на каменистую почву и не могло вырасти в нас, а, наоборот, чтобы страсти падали на каменистую почву и не могли в нас вырасти.
Мы не можем сделать так, чтобы страсти к нам не приступали, и нам это не полезно. Это от нас абсолютно не зависит, абсолютно не в нашей воле, чтобы бесы нас не атаковали всякими страстями, а Бог в какой-то степени это попускает, но не в той степени, в какой бесы хотят, а только в той, которая нужна для того, чтобы мы могли проявить свободную волю. И не один раз ее надо проявить, а приходится это делать постоянно. Тогда мы и проявляем свою свободную волю.
Когда в нас просто появляются какие-то греховные желания, это не значит, что мы согрешили, но это просто значит, что есть прилог какой-то страсти. Мы в этом не виноваты, и каяться здесь, в том числе и на исповеди, не надо, но если мы с этими страстями начинаем собеседовать и им сочувствовать, интересоваться – это уже грех, в нем надо каяться, и это уже те самые маленькие ростки, которые еще легко исторгнуть.
Тут уже можно перестать, но это уже стадия, на которой грех был. Если мы сразу понимаем, что это страсть, и отбрасываем, не интересуемся, отражаем, то греха нет вообще. А так грех был, но мы не дали ему укорениться и довольно быстро это исторгли – тоже хорошо, хотя и не так, как первый вариант. А если этого не делать, то неизбежно эти страсти прорастут, мы будем серьезно согрешать мысленно.
И страсти, надо сказать, могут быть очень плохие, даже если они развиваются только в мысленной сфере. Там даже и к делу никакому не надо приступать, но это откроет нас каким-то другим страстям, которые уже дело какое-то потребуют. А если мы сразу сочувствуем страстям, которые ведут к какому-то делу, то мы опять же имеем возможность покаяться, но если мы пропустим эту возможность, то дело мы тоже совершим. Хотя бы тогда надо покаяться, это всегда можно сделать, только труднее будет, и лучше поэтому не запускать.
К чему я все это сказал сейчас? К тому, что если мы почитаем дневник Иоанна Кронштадтского, то мы примерно поймем, каким должно быть отношение к себе. И какая должна быть степень внимательности. Это не значит, что надо вот такой дневник писать, но что-то надо делать.
В частности надо отметить, что он себя все время укоряет за какие-то помыслы недоброжелательства разным людям. Иногда они у него возникают, действительно, на пустом месте, а иногда, кажется, что уж так с ним обошелся человек, что неизвестно какой должен быть помысел, а у него он только промелькнул, но он уже себя так укоряет. Потому что неважно, как этот человек согрешил в отношении к тебе – это дело этого человека и Бога, — тебя это абсолютно не касается, но тебя касается то, как ты согрешил по отношению к нему, независимо от того, дал ли он повод или нет. Если он дал повод, то для тебя это повод проявить свое несогласие со страстью, не давать себе гневаться против него, испытывать другие недобрые чувства.
Вот, в общем и целом, я сказал, зачем это читать, а дальше пусть уже каждый сам, по возможности, что-нибудь достанет и почитает в интернете, там очень много есть, хотя и не все.
Аминь.