Св. Григорий — истинный аскет и монах и в то же время человек высокой культуры, использовавший достижения светской культуры того времени для церковной деятельности. Одни и те же вещи могут быть при одном образе жизни полезны, а при другом вредны; чтобы в этом разобраться, нужно рассуждение. II Вселенский Собор: почему св. Григорий отстранили с престола Архиепископа Константинопольского? Он был “не от мира сего”, не имел административных способностей. Как святитель Василий “подставил” святителя Григория, и почему эта ситуация близка нашему времени.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Сегодня мы совершаем память святителя Григория Богослова. И в чем-то для нас пример святого Григория может показаться необычным, если исходить из тех образов святой жизни, которые мы чаще всего встречаем в житиях святителей, преподобных и мучеников. В житии святого Григория есть нечто от всех их, но все равно он представляет собой очень необычное сочетание разных качеств; и в то же время в нем есть нечто чрезвычайно близкое именно нашему времени и даже не так близкое средневековью (сам Григорий Богослов жил в IV веке, еще в конце античности). Что можно сказать о необычности его образа? С одной стороны, это был монах. Хотя в то время не употребляли, как правило, слово “монах”, и сам святой Григорий себя монахом, наверное, никогда в жизни не называл, но тот образ жизни, который он выбрал вместе со своим ближайшим другом святым Василием Великим, был фактически монашеским, и пример они брали во многом из Египта, где существовало понятие “монах”. Просто эти два святителя считали, что они избрали такой образ жизни, к которому призваны вообще все христиане — чтобы, по возможности, христианство было неразбавленным; они говорили о “совершенном христианстве”, предпочитая не называть его “монашеством”.

И в то же время святитель Григорий был человеком всевозможной культуры, в том числе культуры светской. Он был одним из самых великих риторов своего времени. Но риторы тогда в основном были язычниками, они на судах вели разные дела, блистая красотами слога, и речи их были настолько красивы, что люди, которые даже не имели никакого отношения к разбираемым делам, просто толпами ходили туда и слушали этих риторов, как в театре. А святой Григорий Богослов был одним из тех, кто принес эту культуру в Церковь. Он был замечательным поэтом и многие размышления о своей жизни, о своей биографии, просто на какие-то житейские темы, но также и на темы догматические излагал в стихах. Также и в проповедях для народа он излагал самое возвышенное богословие — не только какие-то нравоучения, которые, конечно, необходимо преподавать любому пастырю, но и самые высокие истины о Святой Троице.

Вот такое было в нем необычное сочетание: глубокая внутренняя аскетика и в то же время очень активное использование всех благ тогдашней культуры. В то время были и другие примеры христианской жизни — например, в Египте монахи-подвижники отстранялись от всего светского и мирского; и это тоже хорошо; хорошо все, если им правильно пользоваться. Правильно надо использовать и отказ от чего бы то ни было, и приятие того же самого; одному полезно одно, а другому другое, и при одном образе жизни может быть полезно то, что при другом образе жизни вредно; мы это все знаем из поучений святых отцов, и мы должны знать, что для понимания того, что и когда полезно, мы должны развивать в себе добродетель рассуждения, которая помогает понять, что согласно с волей Божией именно в нашем конкретном случае.

Но вот есть нечто в жизни святителя Григория Богослова, что чрезвычайно приближает его к нашему времени, — а именно то, что тогда было время смут и время, если можно так выразиться, церковной политики. Почти все время его жизни, за исключением последних лет, господствующим вероисповеданием в Византийской Империи было то, что называло себя христианством, а на самом деле было ересью — арианством. И Григорий Богослов и другие святые отцы не признавали этой ереси и поэтому не были в общении с арианами, а потому все время оказывались гонимыми и притесняемыми. Времена были похожие на теперешние в том отношении, что гонения, как правило, не были настолько сильными, чтобы православной Церкви совсем нельзя было легально существовать, — можно было, но все это было очень тяжело, и сила арианства была настолько велика, что даже когда государственная власть отменила для него преимущества, в Константинополе все равно была только одна небольшая православная церковь, в которой и служил святой Григорий, а все остальные церкви в городе — а их было не так уж мало — оставались арианскими, и так продолжалось до самого II Вселенского Собора в 381 году, на котором положение изменилось, и после этого государство стало всерьез заниматься уничтожением арианства. И на этом же Соборе был избран новый Архиепископ Константинополя — Григория Богослова вежливо попросили уйти на покой по собственному желанию. Формально его не выгоняли, но просто попросили уйти, и он согласился, а вместо него поставили человека, который на тот момент был даже не крещен, — вот его-то и сделали главой Константинопольской Церкви, и он вошел в историю как святой Нектарий. А до этого он был префектом Империи — это что-то вроде начальника министерства государственной безопасности. И вот, именно такой человек и нужен был для того, чтобы бороться с арианством, которое имело фактическое преобладание в стране; и он очень хорошо справился со своей задачей, был совершенно образцовым святителем и делал именно то, что от него требовалось, и чего не смог сделать святой Григорий Богослов. Хотя Григорий Богослов и был святым, но к определенному роду работы он был неспособен.

Святитель Григорий так никогда и не понял этого. В своих письмах, которые сохранились до нашего времени, он II Вселенский Собор — ни много, ни мало — называет “стаей галок”, которые ничего не понимают; это не значит, что он считал их неправославными, но он считал их крайне убогими людьми, которые, по своей глупости, все делают во вред Церкви. Вот какие бывают разногласия между святыми. Тем не менее, Григорий Богослов подчинился Собору ради церковной дисциплины, не пошел в раскол, а ушел на покой и старался делать что-то для Церкви. Так вот и получилось, что когда окончательно восторжествовало православие, за которое святой Григорий Богослов боролся всю жизнь, его деятельность на церковном поприще оказалась не нужна. Почему? Потому что святой Григорий был человеком несколько не от мира сего. Такие люди могут быть монахами, заниматься наукой, могут проповедовать христианские истины какому-то кругу своих учеников — например, быть настоятелем какого-нибудь монастыря, только небольшого, — а вот в епископы они совершенно не годятся. Как же святой Григорий попал в епископы? Он не хотел быть епископом и прекрасно понимал, что не годится для этого, но у него был друг, причем друг старший, которого он слушался (там дружба была не совсем равноправная), и этим другом был святой Василий Великий, который занимался церковным устроением. Святому Василию нужен был православный епископ, который давал бы ему лишний голос на соборах епископов и говорил бы то, что ему скажет святой Василий Великий. Подходящей кандидатуры у него не было, и пришлось брать неподходящую, потому что, по крайней мере, говорить то, что скажет Василий Великий, Григорий Богослов мог. А административной структуры у Православной Церкви тогда толком никакой не было, потому что это еще были времена безраздельного господства арианства, — и поэтому и такой епископ мог сойти, который не умел управлять, потому что управлять тогда было нечем. Но потом, когда церковная жизнь стала развиваться, и надо было исполнять какие-то административные обязанности в Константинополе, оказалось, что святитель Григорий с этим совершенно не справляется. И вот, разные гуманисты, которые изучают церковную историю, очень жалеют святого Григория, который “пал жертвой циничных интриг” своего друга; говорят даже, что друг его предал и, выражаясь современным вульгарным языком, “подставил”. Но это совершенно не так, потому что и у Василия Великого, и у Григория Богослова была одна и та же цель — бороться за Православие, стремиться к пользе Церкви; в то время это была борьба с арианством, и нужно было добиваться перевеса православной партии; это понимали все, и каждый делал все, что мог для этого: Василий Великий мог разрабатывать стратегию, а Григорий Богослов мог, как говорится, закрыть амбразуру своим телом в нужный момент, — и слава Богу. Хотя надо сказать честно, что в письмах Григория Богослова к Василию Великому, которые тоже сохранились, иногда звучит очень большая обида — по-человечески святой Григорий сильно обижался на своего друга, — но в целом они ни в коем случае не поссорились, и святой Григорий понял, что хотя его друг обошелся с ним цинично, но он это делал для пользы Церкви, и в конечном счете Григорий Богослов сам счел, что его друг был прав. Хотя, конечно, приятных переживаний своему другу Григорию Василий Великий не доставил.

Почему я говорю, что эта ситуация близка нашему времени? Потому что в наше время тоже господствует ересь. Она не настолько сильна, чтобы Православная Церковь существовала только в катакомбах, но мы все время под давлением, все время это чувствуется, и состояние это довольно-таки беспросветное. Поэтому церковная политика и такое вот жесткое противостояние являются реалиями нашей жизни, и здесь совершенно не может идти речи о том, чтобы от этого отказываться. Но как же быть с тем, что многие благочестивые люди, пребывающие в нашей Церкви, к этому совершенно не приспособлены? Что тут можно сказать? В такой ситуации, как сейчас, это, конечно, плохо, что они не приспособлены. Но что еще хуже — нет никакой возможности беречь их чувства и не доставлять им всяких неприятных переживаний; придется доставлять и неприятные переживания; придется пользоваться их услугами в тех делах, к которым они, в общем-то, не очень приспособлены; придется создавать им эмоциональные стрессы. С этим остается только смиряться и понимать, что все это по воле Божией. Не такими, так другими, но обязательно искушениями воспитывается наша воля. И если бы мы могли жить тихо и спокойно, потому что, предположим, политическая обстановка у нас была бы мирная, то это так было бы только внешне, потому что внутренне все равно было бы то же самое. Невозможно жить без внутренних переживаний. Если мы знаем жития святых, живших спокойно в монастыре, если мы знаем реальные жития — что они внутренне претерпевали, может быть, даже и вида не показывая, — мы поймем, что им было совершенно не легче.

Почему же Господь Бог так “не любит” Свое творение? А потому, что если мы не будем ничего такого внутренне переживать, то мы просто так и останемся тем, чем мы были; а если мы останемся тем, чем мы были, то мы и не спасемся; а для того, чтобы попасть в Царствие Небесное, мы должны измениться. Если же мы останемся такими, как есть, то мы попадем в ад, — это нам гарантировано. А чтобы меняться, нужна сознательность, которой нам, к сожалению, обычно не хватает, — и поэтому нужно, чтобы нас тюкали, тюкали, тюкали разные тяжелые обстоятельства. И тогда уже все равно, как именно будут эти обстоятельства проявляться внешне — так или этак, или вообще не будут внешне проявляться, — важен результат. Если бы нам было все время хорошо, то нам бы было плохо на том свете; а так нам плохо, плохо, плохо, но зато мы постепенно все-таки исправляемся и даже сами не замечаем, как изменяемся к лучшему, — если, конечно, во всех скорбях мы будем уповать на Бога и не будем оставлять веры в Его промысел. И поэтому святой Григорий Богослов, жертва церковной политики своего времени и жертва, можно сказать, своего самого главного и ближайшего старшего друга, — он является для нас таким образом утешения и счастливым примером. Поэтому будем молиться ему, будем молиться и всем другим святым, особенно того времени, чтобы и нам, пройдя их путем в искушениях нашего времени, которые так похожи на искушения их времени, IV века, оказаться там, где оказались они. Аминь.