Память отцов-основателей Катакомбной Церкви. История назначения митрополита Иосифа на Петроградскую кафедру. Отношение епископата к Декларации митрополита Сергия. Сергианский раскол. Митрополит Иосиф во главе Истинной Церкви. Связь нашего прихода с последним открытым иосифлянским приходом в нашем городе. Связь с митрополитом Кириллом — антиминс 1913 года. Позиция митрополита Кирилла по отношению к сергианам. Мы не должны осуждать тех, кто долготерпит, ожидая исправления еретиков и раскольников, но это долготерпение должно иметь свои пределы и не быть отговоркой человека, который просто не хочет никаких конфликтов. Отношение к внутренним “еретикам и раскольникам” в нашей душе; не должно быть экуменизма с бесами.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Сегодня мы совершаем память отцов-основателей Катакомбной Церкви. Конечно, всего этих основателей было больше, но среди самых главных — празднуемые сегодня святые Кирилл, митрополит Казанский и Свияжский, и Иосиф, митрополит Петроградский. Оба они были в ссылках, в тюрьмах, и в конце концов, в ночь на 21 ноября 1937 года, как сравнительно недавно выяснилось по документам НКВД, они были в одной и той же тюрьме в одну и ту же ночь расстреляны. И к каждому из этих святых имеет особое отношение наш приход.

Конечно, все мы в Петербурге имеем особое отношениек митрополиту Петроградскому. После того, как предыдущий митрополит Петроградский был расстрелян большевиками в 1922 году — это был священномученик Вениамин, — в Петрограде православного митрополита долгое время не было, потому что пытались поставить обновленческого, это не получилось, и все время был временный порядок управления, когда епархией управляли викарии. Наконец, в 1927 году власти разрешили поставить православного митрополита в Петроград, и им стал митрополит Иосиф. Надо сказать, что власти разрешили это именно потому, что в том году летом был достигнут компромисс между ними и стоявшим во главе православных епископов митрополитом Нижегородским Сергием (Страгородским), бывшим в то время заместителем патриаршего местоблюстителя.

Но православный епископат в то время еще не знал и, за очень небольшими исключениями, не понимал, что обещал митрополит Сергий советской власти. Сергий издал уже к тому времени свою Декларацию, но она, хотя, несомненно, была личным грехом тех, кто ее подписал — самого митрополита Сергия и еще нескольких епископов, — она могла быть прочитана так, что не противоречила канонам и догматам Церкви. Потому что там было сказано о том, что подписавшие считают радости и печали своей Родины своими радостями и печалями, и эта Родина была названа “советской”; но не обязательно было это понимать, с формальной точки зрения, так, что они считали своими радостями радости советской власти. Конечно, там были и другие подозрительные высказывания — например, было упомянуто совершенное в Варшаве убийство советского посла Войкова, который был убит не за то, что он был советским послом в Варшаве, а за то, что он был одним из главных цареубийц, и именно поэтому его убил русский студент-монархист; а митрополит Сергий написал в Декларации, что Церковь это убийство осуждает. Но хотя такие заявления и были личным грехом митрополита Сергия, они не давали формальных оснований отделяться от него. И так считало подавляющее большинство российского епископата, за очень небольшим исключением. Некоторые сразу поняли, к чему клонит митрополит Сергий, и от него отделились — и они имели на это полное право; так поступил, например, другой будущий священномученик, епископ Виктор (Островидов). Однако, большинство епископата, в том числе митрополиты Кирилл и Иосиф, сохраняли с Сергием молитвенное общение, надеясь, что его Декларация — это не более, чем один из грехов, которые в дальнейшем могут быть исправлены, и которые случались, может быть, и не в такой степени, но все-таки случались, и у патриарха Тихона. И поэтому митрополит Иосиф принял назначение на Ленинградскую кафедру, не понимая, что разрешение на это назначение было получено путем компромисса с советской властью. Зато советская власть это понимала очень хорошо. И поэтому митрополит Иосиф пробыл на своей кафедре только один день: он успел послужить 12 сентября по новому стилю, на день святого Александра Невского, а потом поехал за своими вещами в Ростов-на-Дону, где был епископом раньше, но советская власть уже больше никогда не допускала его на новую кафедру. Около года митрополит Сергий пытался договориться с властями, но они настаивали на том, чтобы митрополитом Ленинградским стал человек более управляемый и лояльный, чем митрополит Иосиф. В течение без малого года митрополит Сергий не смог убедить советскую власть разрешить митрополиту Иосифу управлять Петроградской кафедрой, и тогда он перевел его в Одессу, но митрополит Иосиф туда не поехал, ссылаясь на неканоничность такого перевода, потому что митрополит Сергий не имел никакого права переводить епископов с кафедры на кафедру (это было право Собора).

А к тому времени это было уже далеко не единственным каноническим нарушением митрополита Сергия, которое он совершил со дня издания своей Декларации, и уже было ясно, что митрополит Сергий по-настоящему отдал церковную власть в руки большевиков. В течение только лишь одного года около сорока епископов были перемещены с кафедры на кафедру не туда, куда требовали нужды Церкви, а туда, где они поменьше мешали советской власти, т. е. с целью разрушения церковной жизни. И отказы подчиниться со стороны епископов, которые имели на такой протест полное каноническое право, воспринимались митрополитом Сергием настолько ожесточенно, что он всех их подвергал прещениям, налагать которые он никакого права не имел. А это означало, что он просто учинил раскол, потому что, подвергая архиереев запретам в священнослужении и прочим мерам наказания не за какую-то настоящую вину, а за то, что они делали то, на что имели право, а зачастую за то, что они обязаны были делать, и были бы виноваты, если бы поступили иначе, митрополит Сергий не только не добился единения Церкви, не только сам лично погрешил, налагая такие прещения, но создал церковный раскол.

И митрополит Иосиф, осознавая положение, сложившееся к 1928 году, открыто заявил, что не будет иметь с митрополитом Сергием никакого общения. И, по общему признанию тех епископов, клириков и мирян, которые к тому времени тоже уже прервали общение с митрополитом Сергием — а их за год набралось уже очень много, — митрополит Иосиф стал главой Истинно-Православной Церкви; тогда она еще не была катакомбной, потому что большинство ее приходов существовало легально. Первые несколько лет большевики допускали существование этой Церкви, потому что им нужны были любые церковные расколы, а также потому, что они надеялись нелояльную часть верующих собрать вместе и обрушить на них репрессии, а потом уже репрессировать и всех остальных и таким образом Церковь ликвидировать вообще. И действительно, первая часть их плана осуществилась: в 1932–33 годах почти все лидеры “иосифлянского” движения, как его называли по имени митрополита Иосифа, были арестованы, и после этого уже почти никакого легального существования Истинная Церковь в Советском Союзе иметь не могла. Оставался в Ленинграде открытым один иосифлянский приход из многих, но он был специально оставлен для того, чтобы НКВД могло наблюдать, кто ходит в этот приход, чтобы потом этих людей арестовывать. Но уже даже во время существования этого прихода другие приходы Истинной Церкви в нашем городе были тайными.

И надо сказать, что с этим приходом, который вот так попал под колпак НКВД и просуществовал без общения с митрополитом Сергием до 1943 года, до середины блокады, у нашего прихода есть прямая связь, и у нас есть три священных предмета — две иконы и крест, который стоит у нас на жертвеннике, — которые из этого прихода происходят. Уже в Московской патриархии, куда этот приход перешел в 1943 году, он просуществовал до 1968 года — это была деревянная Троицкая церковь в Лесном; в 1968 году ее снесли, но приходу разрешили перейти в другое место, и для этого прихода была переделана под храм деревянная часовня в Шувалово, которая стала церковью св. Александра Невского, в которой и был наш приход в Московской патриархии, и наш о. Александр был там настоятелем до того, как построил новый храм в честь святой Елисаветы. Вот такая у нашего прихода связь с иосифлянским движением.

А кроме того, у нас и с митрополитом Кириллом Казанским была некоторая связь, потому что у о. Александра был антиминс, на котором мы довольно долго служили, надписанный в 1913 году митрополитом Кириллом, который был тогда епископом Шацким. К сожалению, этот антиминс был у нас унесен священником Зарубежной Церкви, который у нас служил.

Примеры святых Иосифа и Кирилла нас многому научают. Если святой Иосиф был сторонником среднего курса отношения к отступающим от церковной истины: он не был среди самых радикально настроенных, которые, видя первые признаки отступления митрополита Сергия от православия, пользовались своим законным правом отойти от него в сторону, но в то же время он не был и среди наиболее долготерпеливых. А вот среди наиболее долготерпеливых, которые хотели ждать до последнего и окончательно прерывать общение с сергианами лишь тогда, когда уже никаких извинений для них не оставалось, был как раз святой Кирилл. Поэтому он еще долгое время переписывался с митрополитом Сергием, пытался его как-то вразумить, привести разные канонические аргументы, но в ответ получал только какую-то каноническую казуистику и угрозы, угрозы и прещения. И наконец, спустя несколько лет увидев, что ни к чему не привели попытки усовестить митрополита Сергия, и что дальше сергианство приносит все худшие и худшие плоды, митрополит Кирилл тоже встал на точку зрения митрополита Иосифа. Сохранилось письмо митрополита Кирилла, точнее, черновик этого письма, видимо, отправленного, но не сохранившегося, где он пишет, что время для того, чтобы все ошибки осознать и исправиться, уже прошло, и никто из сторонников митрополита Сергия не исправился, а потому они все являются раскольниками. Т.е. к концу жизни святой Кирилл занял ту же самую позицию, которую святой Иосиф занял в 1928 году. Митрополит Кирилл, хотя и почти сразу разорвал общение с митрополитом Сергием, но все-таки до середины 30-х годов не занимал такой позиции.

Вот поэтому мы не должны осуждать тех, кто долготерпит, ожидая исправления еретиков и раскольников, как это делал митрополит Кирилл, хотя время и показало, прежде всего, ему самому, что он напрасно этого ожидал; но в то же время не нужно делать вывод, что человек, который вот так долготерпит, и сам является сочувствующим ереси или расколу; это совершенно не обязательно. Святые отцы, не только ХХ века, но и более ранние поступали одни так, другие этак; время показывало, что чья-то позиция была лучше, а чья-то хуже, но все они были все-таки в пределах православия, хотя, конечно, более мягкая позиция всегда более рискованна. Но в то же время у митрополита Кирилла надо не забывать учиться и другому: его долготерпение имело совершенно ясные пределы. Долготерпение по отношению к еретикам и раскольникам не должно быть просто такой отговоркой, что я всегда буду надеяться, и надежда умрет последней, а я умру раньше, чем моя надежда. Долготерпение не должно быть отговоркой человека, который не хочет конфликта. Конечно, конфликтов никто из нас не хочет; это большое напряжение и, помимо всего прочего, большая работа, не говоря о том, что это сопряжено с большим количеством искушений; но надо понимать, что пребывание в ереси и расколе — это уже не искушение, а просто совершенная гибель души. Искушение — это то, в чем можно найти гибель или спасение, а погибель души — это уже то, что бывает после искушения, когда человек его не выдерживает. И вот, одним из таких искушений, которое многие люди не выдерживают, является искушение долготерпением — если мы будем терпеть вопреки тому, что явные факты и церковные правила говорят, что терпеть уже нельзя. Митрополит Кирилл Казанский был долготерпелив, но именно по-православному: когда факты действительности и церковные правила показали ему, что терпеть больше нельзя, он был готов сделать такой вывод сам для себя и разъяснить его другим. Поэтому если мы хотим быть долготерпеливыми, то будем подражать в этом святому Кириллу.

И еще один пример дают нам все Новомученики и Исповедники, и в частности и в особенности те, которых мы вспоминаем сегодня. Конечно, для нашего времени и для нашей Церкви вполне актуален пример их исповедничества по отношению к внешним раскольникам и еретикам, потому что и сейчас существуют те же самые сергиане и еще худшие еретики экуменисты, и мы ни в коем случае не должны идти с ними на компромиссы и отступать от православной истины. И в этом, конечно, мы должны брать пример с митрополитов Иосифа и Кирилла. Но нечто подобное происходит с нами и во внутренней жизни, где у нас есть свои внутренние раскольники и еретики, т.е. в душе каждого из нас. И в отношении с ними тоже нельзя идти ни на какие компромиссы. Для того, чтобы в случае необходимости противостоять какой-нибудь ереси и действительно ей противостать всерьез, не на какой-то момент, не по какому-то порыву, а систематически, и заниматься долгой обороной и, может быть, если удастся, какими-то контрнаступлениями, нужно внутренне жить не своими эмоциями и порывами, которые могут быть, конечно, направлены и против еретиков, но тогда они сначала могут принести нам даже какой-то успех, а потом сыграют с нами очень злую шутку. И мы это можем видеть даже на примере того, что происходило в нашей Церкви — например, известная история Осетрова: человек выступал за православие, против еретиков и раскольников, но исходя при этом из каких-то своих собственных страстей. Вот, если мы исповедуем православие, нам надо исходить не из своих страстей, а для этого нам нужно начинать бороться с еретиками прежде всего не вне нас, а внутри. То есть мы должны стараться систематически воевать со своими страстями и не идти с ними на компромисс. И когда мы сами себе говорим, что “вот, все так делают, и не обязательно так уж строго соблюдать то или это”, о чем мы знаем, что это надо соблюдать именно так строго, то мы должны понимать, что вот это, собственно, и есть наше внутреннее сергианство и экуменизм, причем экуменизм непосредственно с бесами. Если мы не начнем бороться с таким сергианством и экуменизмом в себе, то, может быть, мы и начнем внешне бороться с сергианами и экуменистами, может быть, мы и окажемся в Истинной Церкви, может быть, даже Господь не даст нам от нее отпасть внешним образом (хотя еще неизвестно, так ли уж это хорошо для нас), — но никакой пользы пребывание в Истинной Церкви нам не принесет, даже если наша борьба действительно будет борьбой за православие. Может быть, другим наша деятельность принесет какую-то пользу, а вот нам она принесет только вред, потому что она будет усиливать и укреплять наши страсти, и мы будем привыкать жить, им потакая, и по страстям своим будем воевать с разными врагами, которых сами себе будем находить, и которые, может быть, и будут настоящими врагами Церкви, а может быть, будут нам только казаться таковыми.

Поэтому будем помнить, что прежде всего мы сами в своей душе не должны заниматься экуменизмом с бесами. Потому что если у нас есть церковные правила, церковная аскетика, то надо стараться по ним и жить, а согрешая против них, каяться, но не говорить себе, что мы будем грешить, потому что все грешат или потому, что мы такие люди, что нам никак невозможно не грешить. Этого не бывает; это значит, что мы клевещем на Бога, Который создал нас такими людьми. Бог каждого человека создал таким, что он может не грешить, если захочет; а вот захотеть или не захотеть — это уже наша собственная воля и решение. Поэтому не будем экуменистами внутренними, и тогда Бог даст нам не быть и внешне экуменистами и раскольниками и поможет нам и внешне, и прежде всего внутренне следовать за святыми Кириллом и Иосифом. Истинными исповедниками и мучениками становятся не те, кто претерпел какие-то поношения и, может быть, даже смерть от еретиков и раскольников, а те, кто при этом исповедовал истинную веру внутри своей души, даже если внешне их никто не замучил, — перед Богом они все равно будут мучениками. И вот, да подаст нам Господь такую участь. Аминь.