Санкт-Петербург, ул. Академика Байкова, 14а

Притча о званых на брак указывает на судьбу иудеев, отвергших Христа, и на призвание язычников. Душевный смысл притчи: Бог обращается к разным способностям нашей души, а они своей приверженностью к страстям убивают Его. Если же мы все же решаемся жить с Богом и входим на брачный пир, то с собой мы несем в Церковь и злое, и доброе. Наши страсти не дают нам облечься в брачную одежду. Если какие-то наши интересы или скорби заслоняют от нас Бога и становятся на первый план в нашей жизни, то это значит, что мы отвергаем брачную одежду. Печаль не по Богу — не спасительна. Надо подражать св. Людмиле: делать то, что нужно, на своем месте и ничего не хотеть, кроме Бога, ничего не бояться, кроме греха.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Сегодня в Евангелии мы слышали притчу о званых на брак. Как и в прошлую неделю, когда читалась притча о злых виноградарях, нынешняя притча опять говорит о Церкви. И прошлая притча говорила о Церкви в плане и историческом, и догматическом, о истории нашего спасения, а также и о том, как каждый из нас должен жить; о том же самом говорит и сегодняшняя притча.

Эта притча о званых на брак в разных Евангелиях излагается по-разному, с довольно существенными отличиями в деталях, и каждый вариант имеет какой-то свой собственный смысл. Сегодня мы читали ее в Евангелии от Матфея. В этом Евангелии те, кто был зван на брак, прямо отказались придти. Они не говорили: “я бы хотел придти, но у меня такие-то дела”, — а прямо обращались к этим своим житейским делам и не скрывали, что эти дела для них важнее. А некоторые из приглашенных не только сказали, что у них есть дела поважнее, но даже прямо убили посланцев звавшего на брак. И тогда господин, который посылал к ним служителей, “погубил убийц оных и град их зажже”, как было сказано в притче. А потом он послал своих вестников на дороги собирать всех, кто попадется, — и злых, и добрых, — и они так их и собрали. И потому среди тех, кто оказался на браке, были не только добрые, но и злые, был примерно такой контингент, который обычно встречается на дорогах. Поэтому дальше произошла история с человеком, который оказался не в брачных одеждах, и которого выбросили из брачного покоя.

И вот, конечно, понятно, что все это очень прозрачно рассказывает о том, что будет с народом израильским и с ветхозаветной Церковью, точнее, с основной частью людей, которые туда ходили, когда они отвергнут Спасителя, посланного Богом для того, чтобы призвать их в Царствие Небесное; и более того, этого посланца они убьют. И за это они не только не войдут в Царствие Небесное, образом которого в Евангелии всегда является брак (и в этой притче, и в других), но и сами будут погублены, и град их будет сожжен — что, конечно же, указывает на адские мучения, ожидающие таких людей. И тогда посланцы будут посланы ко всем подряд, — и это, конечно, ясное указание на призвание язычников. Но среди этих самых людей, которые таким образом будут призваны, тоже окажутся всякие разные люди, окажутся и люди совершенно недостойные — и тем не менее, они войдут на брак, т.е. станут членами Церкви на земле и будут участвовать в Евхаристии; но в конечном итоге, если не на земле, то по крайней мере, на суде за гробом эти люди окажутся вне брака, т.е. вне Царствия Небесного — вне Церкви, вне Тела Христова. Вот, таков духовный смысл этой притчи, который, думаю, и так достаточно очевиден.

А для того, чтобы мы применили эту притчу к своему собственному спасению, к спасению каждого из нас, надо подумать и о душевном смысле этой притчи, который гораздо менее очевиден. И тогда надо говорить о том, что все это совершается в нашей душе — вся эта история, рассказанная в притче. Те, к кому посылаются служители Божии, — это различные способности нашей души, которые мы обращаем на делание зла. И если Господь обращается к ним, а они работают страстям, то они Ему прямо говорят, что видеть Его не хотят, и таким образом буквально Его убивают. Это, я думаю, наиболее очевидно в душевном смысле этой притчи.

Но вот, что бывает, когда мы внутренне решим жить с Богом, когда мы действительно принимаем это приглашение и входим на брак? Тогда и получается, что на браке, в церковной нашей жизни, оказываются и злые, и добрые, — т.е. разное мы несем с собой в Церковь: что у нас было, когда мы шатались по улицам вне брака, вне Церкви, вне брачного покоя, то мы и несем с собой в Церковь, т.е. и какие-то хорошие побуждения (благодаря которым мы, может быть, и становимся в какой-то момент христианами), и много-много другого. И господь обращается к нам — носителям всяких злых побуждений, — чтобы мы как-то обратили на них внимание; это и означает вопрос: “как ты вошел сюда в такой одежде?” Тут бы надо раскаяться и спросить: “А что мне сделать, чтобы переменить эти одежды?” — и конечно, богатый господин брака всегда мог бы здесь помочь. Но тот человек в притче ничего не говорил и молчал. И вот, когда мы приходим в Церковь со своими страстями, Господь нам задает тот же вопрос, чтобы мы как-то вразумились, — а мы ничего не говорим и молчим, “как глухие аспиды”, если воспользоваться псаломским выражением, и не хотим слушать этих вопросов. И дальше бывает с нами то, что случилось с этим человеком. Вот именно через это многие люди, ходящие в Церковь, не спасаются. Но это все — общие слова, такая теория. А как это практически применить к каждому из нас?

Мы можем сказать, что когда у нас возникает какой-то интерес, из-за которого мы забываем Самого Бога, то про него можно сказать, что это и есть небрачная одежда, за которую мы будем выброшены с брака. Потому что Бог, чтобы даровать нам спасение, хочет только одного, дает спасение в обмен только на одно: чтобы мы действительно этого спасения хотели — но хотели не просто так, “заодно”, как любой человек не отказался бы приобрести что-нибудь “на всякий случай”, а именно хотели больше всего остального. Ясно, что сами по себе, своими силами мы получить его не можем, — но хотеть-то его мы можем.

А как понять, чего мы больше хотим, в чем это проявляется? О чем мы думаем, того мы и хотим больше. Если мы так слегка думаем о спасении, а больше хотим проводить время в приятной компании (пусть даже в Церкви, и пусть даже с православными христианами, и пусть даже в разговорах о божественном и духовном), то конечно, понятно, что в первую очередь мы хотим этих разговоров, общения; возможно, мы их получим; но потом уже — никаких претензий. Господь нам потом скажет: ты уже восприял мзду свою, награду свою еще на земле; ты хотел в Церкви поболтать, пообщаться, хотел общества единомудренных братий, — ты это получил, — а вот эти единомудренные с тобою братия и сестры оказываются на том свете в таких местах, откуда друг друга видеть нельзя… Но ты ведь и хотел общения с ними на земле. Поэтому все в порядке; каждый получает то, чего хотел. Это — один вариант.

Другой вариант — противоположный, но того же самого стоит. Например, если мы очень отягощаемся какими-то своими страхами, или какой-то боязнью, или какой-то скорбью, то это означает, что предмет этих страхов, предмет этой скорби (т.е. то, чего мы лишились или опасаемся лишиться) для нас гораздо дороже Бога. Потому что никакая земная скорбь не может, естественно, состоять в том, чтобы лишиться Бога, поскольку никакая земная скорбь не может нас лишить Бога. Если же мы слишком о чем бы то ни было скорбим или чего-то боимся, то это означает, что то, из-за чего мы скорбим и чего мы боимся, для нас действительно важнее Бога. И тогда получается, что здешняя наша жизнь отравлена, мы терпим и переносим эти скорби, а потом говорим: вот, мы всю жизнь скорбели, вся жизнь наша была несчастной, — ну, как же я не праведник, как же мне не войти в Царство Небесное, ведь у меня была такая тяжелая жизнь? На это можно ответить только одно: если нам кажется, что у нас действительно была тяжелая жизнь, то это, может быть, действительно так и было; но не всякая скорбь дает Царствие Небесное, не всякая печаль “по Бозе”. А если печаль “не по Бозе”, то хотя она и остается печалью, но пользы от нее никакой, потому что она все равно не спасительна. И более того, она душепагубна, потому что эта печаль, этот страх, действительно, парализует силы нашей души, которые должны были бы обратиться к Богу.

Поэтому лучше мы будем подражать сегодняшней святой — Людмиле, которая жила в миру, занималась делами государственного управления. Жила она, кстати, в государстве в основном языческом; хотя христиане были там в немалом количестве, но все-таки они составляли меньшинство, даже среди правящей верхушки; и вот, эти самые язычники ее в конце концов и удавили. Но она не смущалась такой жизнью, тем, что жила, можно сказать, в зверинце, а старалась быть христианкой, и это у нее получалось. Она исполняла свой долг, который состоял и в воспитании семьи, и еще больше в управлении государством; а когда обстоятельства изменились, она смирилась и отошла от государственного управления и уехала из Праги в провинцию; а потом, когда пришло время, претерпела мученическую кончину. И Господь да подаст нам каждому делать то, что нужно, на своем месте, которое у нас все время меняется — нас все время Господь ставит на то или иное место; и да подаст нам Господь ничего не хотеть, кроме Бога, и ничего не бояться, кроме как потерять Бога, т.е. не бояться ничего, кроме греха. Аминь.