Почему память св. Василия так важна для Церкви? Св. Василий как создатель системы православного богословия, которой мы сейчас пользуемся. Какое отношение к реальной жизни имеют богословские схемы. Роль богословия св. Василия в защите Церкви от ереси. Кризис богословия в последние века: тлетворное западное влияние; отставание от западного богословия. Чтобы смочь оказаться в меньшинстве, надо быть наивным. Надо быть не там, где все ученые и приличные люди, а там, где истина.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Сегодня мы совершаем двойной праздник — Обрезание Господне и память святого Василия Великого, — причем богослужебный устав сегодняшнего дня таков, что праздник Василия Великого едва ли не более важный, чем Обрезание Господне, хотя и Обрезание Господне это важный праздник, связанный с Рождеством, который замыкает празднование Рождества Христова на восьмой день, фактически завершая его попразднство. Но праздник святого Василия Великого, память которого совершается сегодня потому, что это день его кончины, для Церкви тоже настолько важен, что сам по себе является большим праздником. В чем же дело? Почему Василий Великий считается одним из самых главных столпов Церкви?

Если назвать даже не десять, а меньшее число святых отцов, на учении которых стоит Православная Церковь, которые особенно утвердили веру, то какое бы, сколь угодно малое, число мы ни выбрали, туда обязательно войдет святой Василий Великий. Почему же так? Что же он такого сделал? Он во многом было современником и последователем святого Афанасия Великого, который тоже был великим святым отцом, и можно спросить так: если уже был Афанасий, то зачем был нужен Василий? Конечно, “кашу маслом не испортишь”, святых много не бывает, и даже святых богословов много не бывает, и чем больше, тем лучше; но если уже были исключительные заслуги в богословии у одного — у Афанасия Великого, который обличил Ария и арианство, главную ересь того времени, — то зачем же нужен был еще и Василий Великий? В чем его исключительное значение?

А значение его в том, что он не просто вместе со святым Афанасием был опорой Церкви в этих самых бурях, в которых она находилась фактически в течение всей его жизни; не только в том, что он был богословом, который продолжал дело святого Афанасия и раскрывал те аспекты церковного учения, которые искажались еретиками, особенно арианами; но в том, что он, можно сказать, именно он прежде всего, а также его ближайшие соратники святые Григорий Богослов и Григорий Нисский — Григорий Нисский был его младшим братом и воспитанником, а Григорий Богослов был его близким другом, они вместе учились и так прошли через всю жизнь, — он создал, можно сказать, целую систему христианского богословия. Когда мы употребляем такие слова, которые сейчас для всех привычны (хотя, конечно, не все понимают достаточно ясно их значение), как “сущность”, “природа”, “ипостась” и еще целый ряд богословских терминов, то мы употребляем эти термины так, как стал их употреблять Василий Великий — не потому, что он их изобрел (это не так), и не потому, что он ввел их в христианское богословие (это тоже не так, потому что у святого Афанасия все эти термины, фактически, уже были), а потому, что святой Василий им предал несколько другое значение. Одно дело, когда слово употребляется, но имеет достаточно расплывчатый спектр значений; а другое дело, когда создается жесткая категориальная система, где каждое слово является обозначением четко определенного понятия. Вот, создателем и, можно сказать, основоположником такой системы, которая была в дальнейшем усвоена христианским богословием на все века, как раз и стал Василий Великий.

Но кому-то покажется — и если по-честному, то не кому-то, а большинству людей, — что это какая-то работа, которая имела кабинетный и научный характер. Вот, например, философией занимаются люди, которые сидят в кабинетах или библиотеках, общаются между собой, говорят так, что понимают только друг друга, а со стороны их никто понять не может; и вот, богословие, которое никак не менее сложно, производит на людей посторонних впечатление такой же кабинетной науки. И действительно, когда богословы пишут догматические трактаты, то неподготовленный человек может узнать, что какие-то два богослова между собой не согласны, только тогда, когда они сами прямо об этом скажут. А так со стороны обычный человек видит, что один говорит какую-то абракадабру, а второй говорит: “Нет, это у тебя ересь, а надо вот так”, — и говорит другую абракадабру, точно такую же. И в лучшем случае мы можем запомнить, что вот такая-то абракадабра — это православие, а такая-то абракадабра — ересь; но это, конечно, было бы правильно, если бы православное богословие ничем не отличалось от философии. Но это совершенно не так. Конечно, такое вот ученое богословие абсолютно всегда, во все века, не только во время Василия Великого, было уделом тех, кто специально себя этому посвятил, получил специальное образование и профессионально этим занимался. Но жизнь этих людей, жизнь православных богословов была далеко не кабинетной. Потому что из этого богословия, которое на своем собственном языке формулирует свои собственные положения, следуют выводы, которые доходят абсолютно до каждого человека, до каждого верующего. Потому что за богословскими концепциями и системами стоят не просто какие-то логические схемы, которые никакого отношения к реальности могут не иметь, а такие схемы, которые имеют самое прямое отношение к реальности, причем, прежде всего к реальности Божественной, а также и вообще ко всей реальности, в том числе тварной. Поэтому если этими схемами формулируется противление Богу, то церковная организация, которая примет эту схему, оказывается тоже в противлении Богу. И наоборот, если таким необычным для нашего бытового общения языком формулируется все-таки то, что есть откровение Божие и воля Божия, то тогда вся церковная организация, принимающая это учение, постепенно исправляется. Это сказывается на всех ее этажах, и в отношении самых простых мирян, и монахов. Потому что богословие говорит о том, как нам спасаться. Прежде всего, оно говорит о том, что есть наше спасение. И если епископы приняли и согласились с какими-то сколь угодно непонятными для народа, но правильными богословскими положениями, то тогда они уже сами будут правильно излагать это учение в понятной для народа форме. А если они согласились с неправильным учением, то и учить они будут неправильно. И тогда и сами они, и те, кого они научат, будут верить неправильно, и так Церковь утрачивает свою спасительность.

До святого Василия Великого профессиональным языком богословия был несколько другой язык, и он был не менее сложным и не менее профессиональным. А вот тот, которым мы пользуемся сейчас, пошел фактически с Василия Великого. И именно то, что святой Василий смог в нужный момент вырвать вот это ученое богословие из рук ариан, во многом и определило, хотя и не на 100 процентов, но очень во многом победу над арианством. Потому что до Василия Великого, да и при его жизни было непонятно, кому более убедительно удастся сформулировать на этом языке церковное учение. И возможно, что некоторые направления арианства преуспели бы в этом больше православных.Потому что у православных богословие было правильное, но слишком нечеткое по сравнению с тем, что тогда предлагали ариане. И нередко так бывало, не только в IV веке, что Православная Церковь по умению формулировать богословские взгляды отставала от еретиков; еще более это проявилось в VI веке, когда самым великим ученым богословом эпохи был монофизит Иоанн Филопон, и православные просто метались, долгое время не умея столь же ясно сформулировать положения своей христологии. И только в VII веке явился великий православный богослов святой Максим Исповедник, который сумел это сделать.

Но что говорить о таких давних событиях, когда и в наше время православное богословие все время отстает от католического. Из-за того, что ученое богословие в течение нескольких последних веков всячески преуспевает у неправославных, особенно среди католиков, вышло то, что православные не могли ему противостоять: было огромное разлагающее влияние западного богословия, сначала прямое, для сопротивления которому православные стали заимствовать богословские тезисы от протестантов, то есть опять же с Запада, и вышло, что одна ересь вышибалась другой, а в результате само православное богословие фактически было утрачено, прежде всего, в так называемых духовных школах, особенно в XIX веке. И в отношении главных вещей, касающихся нашего спасения, уже не только ученые богословы, а и пастыри и проповедники начинали запутываться. Страшно вспомнить, какие были на Руси перед революцией споры об обожении и о нашем спасении, о молитве; ужасно уже то, что такое было возможно, что возможно было такое невежество епископата в самых основных вопросах нашей веры. И после этого не стоит удивляться, что со временем все развалилось, и что Русскую Церковь в ХХ веке постигла катастрофа, от которой она уже вряд ли оправится. Но нам из-за этого не надо печалиться, а надо печалиться в основном о том, что мы сами через свои грехи отпадаем от Церкви.

И вот, почему так велико для Церкви значение святителя Василия, который послужил своим умом и образованием для того, чтобы научить православных правильно богословствовать? Почему так велико его значение? Потому что такие люди редки — не только потому, что редки люди, обладающие таким способностями и так их реализовавшие (такие люди редки, но не очень, даже среди христиан), а потому, что такие люди обычно слишком умны, чтобы заниматься чем-то наивным. А для того, чтобы оставаться в меньшинстве, надо быть наивным. Вот, очень много есть людей, даже среди наших знакомых, которые в юности хотели чем-то заниматься, даже начали заниматься какой-то наукой, а потом в результате так все это и бросили, потому что все время спрашивали себя: “А вот какой в этом смысл? А вот тот-то делает это лучше, чем я, и зачем я буду этим заниматься?” — и так вот они оказываются совершенно выброшенными на обочину. Потому что достигают чего-то те люди, которым хватает наивности не задумываться о том, что кто-то это сделает лучше, а думать так: вот сейчас я попробую это сделать; пусть я сделаю плохо, пусть я сделаю плохо 1000 раз, но на 1001-й, может быть, выйдет уже не так плохо.

А когда возникают всякие большие общественные разделения, например, церковные, и появляется всегда какое-то большинство, у которого и административный ресурс, как сейчас выражаются, государственной власти, и с которым большинство приличных людей, то обычно все высокоинтеллектуальные и образованные люди тоже оказываются там, где все “умные люди”, где все власть имущие, где все, что называется приличным обществом. А с какими-то радикалами связываться им просто как-то претит. Потому что вот зачем было в IV веке умным людям связываться со святым Афанасием? Ну, конечно, он был великим богословом, но ведь он был каким-то совершенно невозможным: он не хотел уступить своей кафедры, хотя его 20 лет на нее не пускали, и он скрывался; он порвал общение почти со всеми епископами… Зачем было поддерживать такого экстремиста? И вот, образец интеллектуала той эпохи, старший современник святого Василия Великого Евсевий Памфил, Кесарийский, известный больше всего как отец церковной истории — самой ранней истории Церкви, которая до нас дошла, — этот великий богослов поставил свой талант на службу арианству. И Василию Великому, если бы он жил по законам мира сего, светила такая же карьера, и он мог бы быть приближен к императорам, которые несколько раз при его жизни сменялись, и сформулировал бы, наверное, государственную идеологию, которая тут же была бы принята и облечена силой государственного закона. Ничего этого он не сделал. Более того, он очень рисковал жизнью из-за того, что не пошел по этому пути, потому что бывали всякие ситуации, в которых его могли и убить; и то, что мы сейчас почитаем его не как исповедника и мученика, это просто по стечению обстоятельств. Хотя в последние годы жизни он был настолько болен и настолько себя пересиливал, чтобы работать, что фактически это были страдания исповедника.

И вот, святитель Василий понимал, что это не главное — быть вместе с теми людьми, которые тоже образованы, тоже талантливы; с такими людьми можно дружить, как он дружил со своим учителем Либанием, которую всю жизнь оставался язычником (сохранилась очень почтительная переписка между святым Василием и Либанием), но совершенно не нужно в церковном отношении быть там, где все приличные люди. В церковном отношении нужно быть там, где истина. И пример этого являет для нас святой Василий Великий.

Православные долго не могли найти для себя такого богослова, который был бы образован и способен к ученому богословию не менее ариан, но со временем Бог даровал им такого, какого не было ни у каких ариан, — Василия Великого. А после VI века, когда православное богословие было, можно сказать, разбито, Бог даровал православным Максима Исповедника. Но святой Максим кончил свою жизнь еще хуже, чем святой Василий, не дожив до торжества своих идей. А Василий Великий дожил до церковного мира, хотя большинство его идей окончательно были утверждены уже после его смерти, хотя и при жизни его друга Григория Богослова, на II Вселенском Соборе. Святой Василий скончался в 378 году, а II Вселенский Собор состоялся в 381 году и уже почтил Василия Великого как святого.

Все это, конечно, представляет много уроков для современности, когда тоже, как и при жизни святого Василия, мы наблюдаем торжество ереси, и только небольшие и разрозненные группы православных (как это и в то время было) сохраняют православное учение. Но мы должны стремиться быть не там, где все приличные люди, а там, где истина. И пусть у нас будет меньше богатых людей со властью или людей с образованием, но мы постараемся собрать то, что у нас есть, а Господь пошлет нам то, что необходимо. Аминь.