Чудо исцеления расслабленного имеет в виду не только телесное расслабление, но и душевное. Часто люди, обращаясь в православие, начинают собственную апатичность и нежелание трудиться оправдывать надеждой на промысел Божий: “как Бог даст”. Но Господь не будет устраивать нашу жизнь без нашего посильного участия. Надо относиться с осторожностью к людям, которые, вместо того, чтобы заниматься делом, говорят: “как Бог даст”, — и придумывают объяснения похуже успехам своих ближних. Такие люди не в состоянии ориентироваться в изменившихся обстоятельствах жизни и всегда растеряны. Еще хуже бывает душевное расслабление, когда занятие церковными делами, посещение служб, посты и т.п. принимаются за духовную православную жизнь. Неправильность установки можно видеть тогда, когда мы остаемся один на один с Богом и молитвой. Если нас при потере чего-то внешнего, даже относящегося к церковной жизни, начинает грызть тоска, то это значит, что мы в православной жизни ищем не Бога, а каких-то душевных удовольствий.
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.
В сегодняшнее воскресенье, четвертое после Пасхи, Церковь предлагает нам рассказ об исцелении расслабленного, который лежал на Овчей купели в Иерусалиме. И как бы указывая на то, что здесь имеется в виду не только телесное расслабление, не просто паралич тела, но и паралич духа, говорится о том, что исцеление произошло в субботу, и поэтому иудеи роптали на Иисуса, что Он нарушает субботу, а Он им сказал, что в субботу подобает творить добрые дела, и что “Сын Человеческий есть господин и субботы”. А что такое суббота? Это день, когда по заповеди Моисеевой должен соблюдаться покой, но покой именно тот, который есть покой от трудов, так или иначе угнетающих нас, для того чтобы мы могли посвятить себя Богу. Но это не абсолютная бездеятельность, и тем более это не бездеятельность по отношению к молитве и к тому, что нас обращает к Богу. И вот на это указывает сегодняшнее чудо и рассказ о нем.
Действительно, мы часто видим, что люди, которые становятся православными, впадают в какое-то расслабление. Физически они, может быть, остаются вполне здоровыми, но они теряют какие-то элементарные навыки, которые у них были, и даже, может быть, на работе становятся какими-то вялыми и разучиваются делать то, что спокойно делали раньше. Но даже если до такой стадии не доходит, то, по крайней мере, это расслабление становится очень заметным в быту и в общении с людьми, когда, став православными, люди, вместо того, чтобы беспокоиться о тех или иных делах и что-то делать, начинают говорить: “Ну, как Бог даст…” — и особенно странно это звучит тогда, когда они обсуждают какие-то свои грехи, согрешат они или не согрешат. Интересно, что тут может Бог дать? Получается по такой логике, что согрешить тоже Бог дает, и получается, что Он и виноват, Он и будет отвечать за наши грехи. Но это, конечно, уже пример самого абсурдного рассуждения, до которого могут дойти такие люди; а чаще всего это можно заметить на более легкой стадии.
Вот это наше отношение к реальности, что “Господь все устроит” и “как Бог даст”, — это, конечно, часто бывает неправильным. Безусловно, мы должны вручать себя промыслу Божию; но промысел Божий предполагает участие в нашей жизни вместе с нашей волей. А наша воля заключается не просто в том, что мы не против того, чтобы произошло что-то хорошее, а в том, что мы готовы что-то для этого сделать, т.е. мы должны тут прилагать свои труды. Разумеется, наши труды никогда не бывают достаточными, но если мы трудимся, то тогда уже, с помощью благодати Божией, иногда даже и чудесным образом, достигается нужная цель. А иначе это и невозможно. Когда мы просто перестаем что-либо делать, оправдываем собственную апатичность надеждой на промысел Божий, то ничего хорошего в этом, конечно, нет. Да и в нашей такой общецерковной, можно сказать, боевой жизни нередко возникает стандартная ситуация, когда существует церковная община, которая в принципе могла бы каким-то образом открыть храм и тем самым проповедовать православие (потому что именно открытый храм является главной проповедью для людей с улицы, которые могут в него зайти; такая проповедь невозможна, когда службы проходят где-то в квартирах, куда кто-то кого-то приглашает); но люди не стараются это сделать, говоря, что “все равно ничего не получится”, “не дадут”, “нельзя”, — а если кто-то рядом начинает это делать и у них это получается, тогда уже просто обид не счесть. Успехи ближних объясняются тем, что у них это получается либо потому, что они делают все это с плохими и корыстными целями, либо потому, что они связаны с КГБ или еще с какими-то структурами, либо потому, что они используют преступные связи, — тут уже просто зависть подсказывает самые разные дурные мотивировки, которые можно приписать своему ближнему, и помимо зависти тут действует стремление оправдать собственное безделье. И вот, если люди начинают, вместо того чтобы думать о семье или о тех, о ком они должны заботиться, говорить: “как Бог даст; и не буду я слишком суетиться”, — хотя речь идет не о том, чтобы излишне суетиться, а о том, чтобы в меру человеческого разума предвидеть последствия тех или иных обстоятельств и постараться сделать так, чтобы эти последствия были получше (ведь для этого нам разум и дан), понимая при этом, конечно, что на самом деле все может обернуться как-то неожиданно, и будучи к этому готовыми, — вот, когда вместо того, чтобы заниматься делом и работать мозгами, люди начинают говорить: “Как Бог даст”, — то к таким людям, конечно, надо относиться с большим недоверием, а прежде всего, конечно, не надо самим быть такими. Или еще бывает, что ты хочешь с человеком договориться о чем-то конкретном, по-деловому, — например, что если будет такое-то стечение обстоятельств, то мы сделаем то-то, а если другое, то это, — а человек не хочет договариваться и думать о возможных обстоятельствах, а говорит: “Как Бог даст”. Конечно, может быть, этот человек вполне нормальный, но просто он лукавит или не хочет с тобой связываться; это, конечно, нехорошо, но, по крайней мере, это не такой уж клинический случай. Но бывает, что человек просто не в состоянии представить себя в изменившихся условиях, не в тех, которые у него есть сейчас, — это своего рода слабоумие, которое развивается у людей от неправильно понятого православия. Есть такие психические расстройства, когда человек вроде бы и представляет себе ситуацию, которая может наступить в будущем, но никак не может представить себе свои действия в этой ситуации и не хочет об этом думать, или даже он не в состоянии представить себя в этой ситуации. Такие православные говорят: “А что мы будем суетиться, что-то планировать? Бог может устроить неизвестно что…”
Действительно, мы не знаем, что Бог даст, Он может устроить все совершенно неожиданным образом, и мы должны всегда быть к этому готовы; но наша готовность должна состоять не в апатии, а в том, что мы должны, насколько это в наших силах, предвидеть будущий расклад событий в случае, если не будет ничего экстраординарного, постараться сделать все от нас зависящее для того, чтобы все обернулось к общему благу, но в то же время быть готовыми к тому, что все будет не так, как мы думаем. Тогда мы и не растеряемся в любой ситуации. А люди с настроением “как Бог даст” — они всегда растеряны, они просто раз и навсегда ударены пыльным мешком по голове и ни в какой ситуации, даже самой обычной, не могут принять никаких толковых решений. Это что касается телесного расслабления, в которое мы склонны впадать, становясь православными.
Но конечно, еще хуже и еще важнее духовное расслабление, в которое мы еще больше готовы впасть, став православными. Потому что православие доставляет нашему телу и душе очень много всяких занятий. С одной стороны, можно ходить на разные службы, а если у нас есть силы и возможности для активной православной жизни, мы становимся какими-нибудь церковными активистами, и у нас появляется куча всяких хлопот, которые могут нас занять на 24 часа в сутки. С другой стороны, в душевном отношении, Церковь тоже занимает нас, потому что если настроиться на церковный лад (а для некоторых людей это достаточно легко; хотя это само по себе ни для кого не спасительно), можно начать увлекаться службами, постами, поклонами и вообще таким вот православным времяпровождением, — например, исчезает такая проблема, что человек не знает, куда ему пойти в субботу вечером: если мы вообще можем ходить, то мы должны идти в церковь на службу. Это все многим нравится, и для них это оказывается православной жизнью. Но мы должны понимать, что это еще никакая не православная жизнь, а просто приятное времяпровождение, которое само по себе не лучше любого другого занятия, разве что кроме какого-то явно греховного; в принципе, если нас больше ничто другое не держит в Церкви, то такое хождение на службы ничем не лучше, а может быть, даже и хуже посещения, например, филармонии.
А чтобы было действительно что-то духовное, кроме телесного и душевного, мы должны сознавать себя на том уровне, где есть только память Божия, только мы и молитва, только мы и Бог. А если только мы и Бог, то значит, нет ничего другого — ни приятного времяпровождения в каких-то занятиях с какими-то людьми, нет никаких приятных знакомств и общения, нет даже таких дел, которые не очень приятны, но просто нас как-то занимают и отвлекают от разных мыслей. Т.е. мы оказываемся наедине с собой и с Богом. А это людям, вообще говоря, достаточно мучительно, и когда они попадают в такую ситуацию, они стараются от этого как можно скорее уйти. Если человек специально не тренируется быть в этом состоянии постоянно, то он с ним сталкивается неожиданно, резко, и очень плохо его переносит. Это бывает либо в ситуации какой-то особенной душевной скорби, когда в жизни человека происходит что-то такое, на фоне чего рушатся все его умственные привычки думать об этом, о том, о сем, и ни о чем не думается, потому что произошло что-то для человека фатальное, — и тогда он видит, что одно спасение — прибегнуть к Богу. Но такие ситуации бывают достаточно редко, а есть и гораздо более бытовые. Мы вроде бы молимся, ходим в церковь, чем-то занимаемся, вроде все хорошо, мы очень любим православие… Но вот возникает ситуация, когда мы по какой-то причине не можем ходить в церковь, не можем загрузить себя работой, или теряем привычный круг общения, — и тут нас начинает грызть какая-то тоска. А откуда тоска, с чего? Ведь мы же вроде бы православием интересуемся, а не какими-то людьми или даже службами; Бог у нас есть, никто Его у нас не отнимает, — чего тогда тосковать? Вот эта тоска нам и показывает, что на самом деле в Церкви мы ищем не столько Бога, сколько того, чего мы сейчас лишены и из-за чего тоскуем. И конечно, это нас должно отрезвлять, показывать, что мы находимся в духовном параличе, т.е. не духовно исполняем духовные заповеди. Иудеям была дана духовная заповедь о субботе, но они ее исполняли не духовно. Вот так же и мы, если мы ходим в церковь, ища всяких таких удовольствий вроде общения с единодушными людьми, и вообще от православной жизни ищем таких вещей, то это значит, что мы от духовного ищем недуховных удовольствий. Может быть, мы их и находим, потому что это нетрудно; но тогда, конечно, для нас такая жизнь не спасительна, и надо от этого отходить и уж, по крайней мере, благодарить Бога за всякий случай, как бы он ни был для нас тяжел, когда мы оказываемся вне всех этих удовольствий, один на один с Богом и с самими собой, как бы это ни было нам неприятно. И вот, тогда, если мы будем терпеть такие состояния, будем стараться внутренне никогда не терять внимания и все время помнить, что мы должны жить наедине только с Богом и с собой, и тогда мы, может быть, уподобимся этому расслабленному, который хотя и очень долго лежал в своем расслаблении, но все-таки в конце концов по слову Божию встал и пошел. Аминь.