Праздник жизни будущего века. Не все, видевшие фаворский свет, спаслись; главное не видеть свет, хотя бы и много раз, а иметь всю жизнь направленной к Богу. Отличие православия от всякой ереси и других религий: спасение как обожение. Если мы видим, что нам его не достичь, отчаиваться не надо: “невозможное человеком возможно Богу”. Надо стараться исполнять те заповеди, какие мы можем исполнить сейчас, и тогда со временем Господь подаст нам силы исполнить более трудные заповеди, и так постепенно мы будем идти к спасению души.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Сегодня мы совершаем один из главных христианских праздников — праздник Преображения Господня. Это один из немногих праздников, которые после Пасхи являются самыми главными в церковном календаре — мы знаем, что таких праздников двенадцать, поэтому они называются двунадесятыми. И в свою очередь, среди великих двунадесятых праздников есть более главные, связанные с Господом нашим Иисусом Христом, и среди этих праздников тоже оказывается праздник Преображения. Но сегодня мы слышали, какую еще особенность сегодняшнего праздника называет преподобный Феодор Студит. Говоря о том, что в честь Господа нашего Иисуса Христа Церковь совершает различные праздники, которые отмечают различные события Его жизни, как Рождество, Крещение, Воскресение, Вознесение; а сегодняшний праздник не совсем таков. Конечно, с одной стороны, он установлен в память одного из событий земной жизни Господа, а именно, самого Его преображения на Фаворе, которое описано Евангелистами, но смысл этого события не столько в нем самом, сколько в том, что через него нам открыта жизнь будущего века.

Потому что — что произошло тогда, во время этого евангельского события? Несколько учеников, только трое — даже не двенадцать, а избранные из избранных учеников, которые в наибольшей степени могли это вместить, были взяты на гору, где Господь молился, для того чтобы показать им жизнь будущего века, показать им Свое божество. Потому что до этого Господь всем ученикам являлся как хоть и выдающийся, но все-таки человек. Пусть это был пророк, но о божестве Его было известно только на словах, а тут Он его показал. И это, конечно, служило еще и тому, как объясняется в богослужении сегодняшнего праздника, чтобы, когда вскоре должно было произойти распятие Господа и с Ним должно было случиться то, что, казалось бы, никак не могло произойти с Богом и что, казалось бы, доказывало, что Он не Бог, а обыкновенный человек, которого можно убить, — чтобы и тогда ученики не сомневались, что с Ним это произошло не потому, что Он не мог этого избежать, а что он это сделал добровольно, потому что Он Сам этого хотел. Он хотел полностью проявить Свое человечество, но это было не потому, что Он лишился Своего божества. Божество в Нем было, и Он его показал на Фаворе, так что ученики это увидели. Потом это увидели уже все ученики, а тогда это видели только трое. И мы знаем, что и они тоже не очень-то укрепились в вере, потому что только один из них, Иоанн, совсем не отрекся и никогда не покинул Христа, но стоял даже перед распятием, как и жены-мироносицы, а все остальные ученики, включая других двух, бывших при Преображении, разбежались. Вот насколько переменчив человеческий ум. И мы это, конечно, прежде всего, должны относить к себе, потому что вряд ли мы менее переменчивы, чем Апостолы, и не надо думать, что в нас есть что-то твердое. Надо думать, что если мы будем обращаться к Богу за помощью, то та твердость, которая присуща Божеству, утвердит и нас. Действительно, так и произошло с Апостолами. Потому что потом свет Божества, который только три человека видели при Преображении, увидели все Апостолы. Это произошло в день Пятидесятницы, и недаром Господь говорил, что до Пятидесятницы они никуда не должны уходить из Иерусалима, пока не утвердятся силою свыше, потому что хотя они уже и веровали в Воскресение и в то, что Христос — Бог, и видели уже не раз Его воскресшим, но утвердились они только тогда, когда приняли Святого Духа и сами увидели Его в виде огня или света (огонь и свет это по сути одно и то же, а в еврейском языке это просто одно и то же слово), увидели сами Бога не как человека, а именно как Бога, и утвердились в этой вере и уже навсегда остались Апостолами, и после этого только они и начали проповедовать.

Но мы должны помнить и другое — что в христианской Церкви потом очень многие люди, и не только святые, видели Бога как Он есть, то есть видели тот самый божественный Свет, который сиял при Преображении. Но не только не все из этих людей стали святыми, но некоторые из них даже и не спаслись, то есть после этого видения Света отпали, и среди них, например, Евагрий, о котором не один Вселенский Собор свидетельствует, что он оказался в аду, и многие святые, видевшие грешников, осужденных на вечные муки после смерти, видели в мучениях и Евагрия. Как же это случилось с ним?

Просто увидеть Бога — это есть не цель христианской жизни, а следствие правильной христианской жизни. А задача христианина заключается не в том, чтобы увидеть Бога один или даже сто и тысячу раз, а в том, чтобы навсегда остаться с Ним жить, чтобы прилепиться к Нему еще в этой жизни так, чтобы остаться с Ним и за гробом. Потому что мы должны очень твердо понимать и никаких иллюзий на этот счет не иметь, что за гробом мы получим только ту жизнь, которую получили уже сейчас. Другое дело, что мы получим ее полнее и чище. Если, скажем, сейчас мы вели жизнь по сути безбожную и не христианскую, но при этом время от времени делали что-нибудь хорошее, то со стороны, может быть, и непонятна, какая у нас будет судьба на том свете, может быть, для наших ближних мы вполне хорошие люди (причем не обязательно они на наш счет обманываются, а может быть, это на самом деле так и есть); но если все это добро нами делалось не ради Бога, то тогда после нашей смерти, когда все обнаружится, и обозначится основное направление всей нашей жизни, к Богу оно было направлено или не к Богу, тогда может оказаться, что все наши добрые поступки мы делали не ради Бога, а ради каких-то собственных интересов, может быть, ради тщеславия или, по крайней мере, какой-то внутренней гордости, чтобы не отступать от своих принципов, — поэтому с Богом это нас не соединило, и мы умрем так же отделенными от Бога, как и жили, может быть, этого и не понимая. В то же время, если мы, может быть, вели жизнь довольно-таки порочную, но при этом старались каяться в своих грехах и прилепляться к Богу в этой жизни, то, может быть, Господь нас помилует, и когда обнаружится настоящее направление нашей жизни, окажется, что это было все-таки не стремление творить грехи и жить вне Бога, а именно стремление быть с Богом.

И вот еще мы должны понимать, что Преображение показывает нам, чем православие отличается от всякой ереси и от всякой другой религии. Потому что Царство Небесное открылось в виде преобразившегося Господа, а Сам Он являл Собой небесную скинию, т.е. небесный храм, и одновременно являлся священником этого храма. Потому что белые одежды, которые явились на Нем в Преображении, когда обычные одежды превратились в белые и сияющие, это указывает на чин первосвященника, который всегда в белых одеждах. И сиял Он именно так, как сияет небесная скиния; недаром Он Сам говорил о Своем теле, что это храм, который Он воздвигнет вместо тогда еще стоявшего, но вскоре имевшего быть разрушенным иерусалимского Храма. И вот, явился этот храм, который по существу был Царствием Небесным, и мы должны понимать, что это и отличает настоящее спасение, которое может быть только в Православной Церкви и которого не понимают еретики.

Потому что в любой ереси не только не может быть настоящего спасения, но почему-то там бывает так, что их учение о Церкви и о спасении вообще совершенно исключает православное представление о спасении. Потому что, каких бы еретиков мы ни взяли — а в каждой ереси это, конечно, на свой лад, — мы увидим одно и то же: они учат о загробной жизни и о спасении как о какой-то, пусть сколько угодно особенной и хорошей, но все-таки человеческой жизни, хотя и не сравнимой ни с какой жизнью земной, но все же человеческой. Православие считает это ересью, потому что православное учение заключается в том, что целью христианской жизни является жизнь Бога. Как Сам Христос, будучи Богом, прожил совершенную человеческую жизнь, не переставая при этом быть Богом, так и христианин должен, оставаясь человеком, причем именно конкретным человеком (Петей, Машей и т. д.), получить в себе полную и совершенную жизнь Бога. И именно для этого и понадобилось воплощаться Христу: для того чтобы человеку, остающемуся совершенным человеком, стать Богом, надо было Богу, остающемуся совершенным Богом, стать человеком. Вот для того и было нужно воплощение. Бог воплотился для того, чтобы человек обожился. Это и есть главная истина христианства, и это есть тот догмат, которым православие отличается от всякой ереси — и от монофизитства, и от несторианства, и от католичества, и тем более от протестантизма. И это как раз и показано в сегодняшнем празднике Преображения; и недаром были споры со всякими людьми, которые отклонялись в сторону от православия, в том числе в сторону католичества, и так или иначе это учение опровергали, а православные святые отцы и Соборы его утверждали.

И сегодня, когда мы хотим исповедовать православную веру, праздник Преображения должен нас утверждать. Но в чем? В надежде обожения. А некоторые православные христиане скажут так: наоборот, этот праздник может утвердить разве что неофита, новообращенного, даже не утвердить, а возбудить; а если человек уже попробовал пожить христианской жизнью, он видит, как у него ничего не получается, он думает, что он уже никогда не увидит фаворского света, и спастись ему затруднительно, и получается, что все это православие — какая-то непонятная лотерея, а то, что мы на самом деле должны иметь в себе и видеть фаворский свет, как это свойственно святым, это все только показывает нам, насколько мы далеки от спасения души, насколько мы далеки от достижения цели христианской жизни, насколько мы не имеем шансов когда-то к этому приблизиться, и насколько вообще вся наша христианская жизнь бессмысленна. И действительно, такие мысли посещают тех людей, которые когда-то, может быть, увлеклись православным христианством, восприняли на ура всю эту догматику, а потом попробовали хоть немножко пожить православно, естественно обнаружили, что у них ничего не получается, — и вот дальше наступает такого рода искушение.

Здесь надо понимать, что когда мы приходили в православие, мы, вероятно, слышали — по крайней мере, должны были слышать; об этом написано хотя бы в Евангелии, — что людям спастись невозможно. Но, сказав об этом, Господь добавляет, когда ученики спрашивают Его, кто же может спастись, что невозможное человеку возможно Богу. Вот мы просто действительно эти слова, что человеку спастись невозможно, что только с помощью Божией это возможно, пропускаем мимо ушей, когда слышим их первые тысячу раз. Потому что мы их слышим, мы понимаем, что есть какой-то ритуал повторения этих слов, но про себя-то мы думаем, что на самом деле это просто ритуал, так вот мы все спасаемся, по крайней мере, лично я-то уж точно, потому что я хороший человек. И когда, наконец, мы приобретаем, если Бог даст (а это, конечно, необходимо), такой жизненный опыт, который показывает нам, что на самом деле все не так, что мы действительно спастись не можем, то тогда получается, что эти слова приобретают для нас какой-то угрожающий, зловещий смысл, потому что оказывается, что это не пустой ритуал, оказывается, что это на самом деле так и есть, и тогда как бы никакого христианства и быть не может. Но это другая крайность, столь же пагубная, сколь и первая, следствием которой она обычно и является. Возбуждаться мыслью, что вот сейчас я помолюсь повнимательнее, почитаю разных хороших книжек и увижу фаворский свет — это примерно такая же глупость, как думать, что вот, у меня жизнь такая плохая, а потому я не спасусь, и значит, христианство мне нужно бросить.

Надо все делать по заповедям. Заповеди заключаются в том, чтобы не увлекаться никакими глупостями, а увлекаться только тем, чем Господь велит. А Господь велит ко всякому большому делу, а особенно к такому делу, больше которого ничего и не может быть — делу нашего спасения, — которое всяко для нас недоступно, приступать, просто исполняя заповеди и следуя принципу, если выражаться народным языком, “глаза боятся, а руки делают”. Когда мы даже в житейских делах видим какую-то огромную проблему, видим, что мы на самом деле никак не можем ее решить, — что мы должны делать? Мы должны смотреть, есть ли воля Божия на то, чтобы ее решать, по своей ли прихоти мы хотим ее решить или по воле Божией. Если речь идет о спасении нашей души, то тут ответ ясен: это действительно по воле Божией. И дальше мы должны не сомневаться, что Господь, в отличие от нас, Своих обещаний не меняет, и если Он обещает нам помочь, то Он нам поможет. Но Он не обещает нам, что помощь придет в такие-то сроки, придет таким-то образом, а не другим, и поэтому здесь Он совершенно ничем не связан, и не нашего ума дело в это вникать. И поэтому мы должны смотреть, что, конечно, дело спасения нашей души велико, огромно, и к нему, в общем-то, и не подступиться. Но есть какая-то мелочь в деле исполнения заповедей, которую мы можем исполнить. Да, заповеди, конечно, тоже ужасны, если на них посмотреть. Во-первых, их настолько много, что как-то даже их и не запомнить. Во-вторых, те, которые лучше всего запоминаются, как раз самые кошмарные. Потому что там, например, есть заповедь любить ближнего. А как ее исполнить? Эта заповедь совершенно не исполнима без какого-то непосредственного Божия вмешательства. Потому что если нам начинает казаться, что мы по-человечески ее исполняем, то это еще хуже, чем если бы мы трезво понимали, что мы ее не исполняем. Потому что такого рода любовь к ближним приводит к самым пагубным последствиям, и, по крайней мере, спасения души в этом никакого нет. Некоторые матери думают, что они любят своих детей, и вот это и есть любовь к ближнему. Это, конечно, ерунда, потому что даже животные очень многих пород любят своих детей, и это исключительно инстинкт: в своих детях они любят себя, хотя, может быть переносят это несколько на свой род; ничего душеспасительного здесь нет. Вот если любить своих детей так, что воспитывать их христианами, а не просто благополучными людьми, вот тогда да, тогда это уже христианская любовь, хотя бы к детям, и тогда хорошо. Но это обычно не то, что является непосредственным чувством родительской любви. Поэтому, действительно, самые запоминающиеся заповеди нас тоже утешить не могут в нашем желании хоть что-нибудь исполнить, чтобы продвинуться по пути спасения. И что же тогда делать?

А вот, есть всякие такие, вроде бы, глупые, зато простые вещи: поститься в среду и пятницу, соблюдать посты, ходить в церковь хотя бы минимальное количество раз. Это количество опять же не для всех одинаково, потому что есть какие-то общие пожелания, общие правила церковные, но при этом у людей разные жизненные обстоятельства, в разных географических местах люди живут, разные у них работы, которые во многих случаях нельзя свободно выбирать или бросать; и понятно, что здесь не может быть совсем общего правила. Но есть какие-то простые вещи, которые мы можем делать. Окажем послушание воле Божией в том немногом, что мы сейчас можем сделать. Потом, может быть, например, хочется нам человека ударить, и мы бы его ударили; а тут мы на него только накричим. А второй раз, может быть, уже и не накричим, а только что-нибудь подумаем про него. А потом решим, что надо в этом покаяться на исповеди, что мы так вот про него думали или кричали.

Но на исповеди не надо говорить, как вот он меня обидел. Как он меня обидел, это он должен будет сказать на исповеди, а нам за него каяться совершенно не надо. Вообще, есть очень много вещей, которые мы почему-то считаем себя обязанными делать, хотя они совершенно не входят в наши обязанности, — например, каяться за тех, кто нас обижает, или нам кажется, что обижает. А есть гораздо более простая вещь — что мы сами обижаемся. Вот в этом и надо каяться.

То есть такие вот достаточно простые вещи, которые соответствуют заповедям, являются на самом деле нашими обязанностями, и как это ни странно и ни радостно сказать, они являются для нас исполнимыми. Вот с этого и надо начинать. Тогда вот эта большая гора будет потихонечку подтачиваться, из нее будут выниматься какие-то мелкие камушки. И долгое время будет казаться, что гора совершенно не меняется. Ну да, какие-то мелкие камешки вынимаются, мы их видим, но гора как стояла горой, так и стоит. Но потом, еще позже, наступит такой момент, когда вдруг раз — и большая часть этой горы обрушится. А мы, может быть, этого даже и не заметим, а только потом вспомним, что ведь раньше тут было совсем не так… Вот так приходит помощь Божия. И в этом надо не сомневаться. Это приходит не только во всех чисто духовных делах, которые заканчиваются нашим спасением или конечной погибелью, а даже и в делах житейских, постольку, поскольку все наши житейские дела, даже самые мелкие, тоже имеют отношение к устроению нашей души и, следовательно, к ее спасению.

Поэтому о сегодняшнем празднике надо понимать, что он показывает нам нашу цель. И эта цель не такая, что вот, неплохо было бы к ней придти, а так тут у нас много и других занятий, а на гору Фавор взойти — это уж так, если случайно получится; а цель эта именно наша, это главная цель абсолютно для каждого из нас, независимо от его семейного положения и прочего статуса. И хотя надо признавать, что придти к этой цели мы не можем, но Господь может нас к ней привести или, может быть, перенести, — и Он это непременно сделает, если только мы сами будем этого хотеть. А хотение наше должно заключаться не в том, что мы эмоционально испытываем какие-то состояния, желания и тому подобное (это все совершенно никого не волнует), а в том, что мы исполняем те немногие заповеди, которые мы уже сейчас, в настоящем нашем устроении, исполнить можем. Тогда Господь даст нам постепенно другое устроение, которое будет позволять нам все более и более полно исполнять Его заповеди, а заодно узнавать, в чем они состоят и каков их смысл. Аминь.