Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы совершаем один из важнейших догматических праздников Православия, а именно, празднование в честь Григория Паламы, которое в этот день, второе воскресение Великого поста, установлено в XV веке как еще один праздник Григория Паламы. Казалось бы, зачем? В то время уже был и весьма торжественно совершался праздник в честь Григория Паламы в день его кончины – 14 ноября (27 ноября по новому стилю). Зачем понадобился еще один праздник?

Тем более что уже был праздник Торжества Православия, где провозглашалась вечная память Григорию Паламе в том числе, и провозглашались догматы, им утвержденные. Зачем же еще дополнительно через неделю праздновать его праздник?

А дело в том, что прошло сто лет со времени преставления Григория Паламы или чуть меньше, если быть точным, и к тому времени стало ясно, что его учение определяет различие между православием и основными ересями, которые тогда были. С одной стороны – это было латинство, с другой – всякое местное византийское вольнодумство, также клонившееся в сторону латинства.

С тех пор прошло еще несколько веков, прямо скажем – не очень мало, потому что их было более пяти. За это время стало еще виднее, насколько Григорий Палама оказывается критерием православия и мерилом православия в наше время.

До сих пор так получается, что те еретики, которые во многом, и часто даже до неотличимости похожи на православных в своем учении, — в том, что связано с Григорием Паламой, отличаются от православных.

Конечно, было бы наивным полагать, что это относится только к тем еретикам, которые появились давно и продолжают существовать в наше время, или же относится только к тем, кто сам говорит, что он сам разрывает с православной Церковью, что он с ней не согласен. Конечно, в самой православной Церкви находились очень многие люди, которые отрицались от учения святого Григория Паламы. Зачастую это делали даже совершенно открыто, пытаясь пересмотреть соборы, которые его прославили, в том числе и сегодняшнее наше празднование, и хорошо, что хотя бы открыто. Но много было такого, что и прикровенно.

Это относится к тому, что у нас до революции преподавалось в духовных академиях. Это все никак не строилось на учении Григория Паламы, — но тогда на чем же оно строилось? Конечно, это место пусто не бывает – оно оказывалось занято учебниками латинскими католическими или протестанскими. Обычно это было совершенно беспорядочное смешение латинского с протестантским.

В том и другом случае выходила ересь, и это привело, в конце концов, что и не удивительно, к тому, что в начале ХХ века эти ученые богословы и епископы, вышедшие из той же среды, воздвигли брань против тех, кто действительно был православным, – против монахов, творивших Иисусову молитву и учивших об этом православно в соответствии с учением Григория Паламы, —которого они, кстати, почти и не читали, потому что тогда было трудно достать эти книги, они были не изданы, а рукописи уже читать перестали.

Читать-то не читали, но само его учение – неважно на каких носителях, в писаниях одного или другого автора – они сохраняли и понимали. И сохраняли они его хорошо именно потому, что они его понимали, а понимали они потому, что молились. Что же в этом учении такого самого главного?

Самое главное – учение о божественных энергиях и нетварном свете. На это сейчас многие говорят: «Подумаешь, где нетварный свет и где мы. Много ли среди вас таких, кто видел нетварный свет? А если кто видел, то много ли среди них не сумасшедших?».

Это не аргумент на самом деле. Потому что то, что мы видим — дело субъективное, а что есть на самом деле – дело не зависящее от наших желаний и наших состояний. Хотим мы этого или не хотим – мы находимся постоянно в божественной благодати и в божественных энергиях, в нетварном свете, только мы видим или не видим.

Другое дело, что в той мере, в какой мы принадлежим этому миру, и  интересы наши находятся здесь, мы не можем это видеть непосредственно, потому что наши глаза не очищены, и мы не достигли того обожения, которое позволяло бы нам это видеть.

С другой стороны, этот мир действует на нас как анестезия, потому что когда этот мир пропадет, а он пропадет непременно, когда мы умрем, и это будет еще раньше, чем наступит конец света, то тогда уже никакой анестезии не будет, и окажется, что этот райский свет оборачивается адским огнем. Потому что адское пламя – это не какое-то особое пламя, специально для этого Богом сделанное. Ничего такого нет.

Но как объясняют святые отцы, есть только сам Бог, который для тех, кого просвещает изнутри, действует как благодать и просвещает, является светом, а для тех, кто Его отвергся, является огнем. Адское пламя – это тот же самый свет, который просиял на Фаворе, только гн уже не просвещает, а сжигает. Но сжигает так, что человек никогда не исчезает окончательно – и это называется адскими мучениями.

Конечно, мы не можем сами представить, что это такое, но можем немножко это объяснить таким образом. Поэтому то состояние адских мучений, которое в будущем будет – оно уже сейчас есть или нет. Другое дело, что пока мы живем в этом мире,  у нас есть анестезия – мы не чувствуем никакой боли в этом смысле слова, хотя зря мы этого не чувствуем, и не чувствуем своего бедственного состояния.

С другой стороны, мы не чувствуем и просвещающей нас благодати Божией. Но ведь не совсем же не чувствуем? Потому что если бы совсем не чувствовали, то не было бы ни одного человека в Церкви. А из тех, кто пришел в Церковь, ни один человек бы не исправлялся, не спасался, все бы только грешили и никогда не исправлялись. Но это же не так. Есть же исправления, а значит, есть благодать Божия.

И не просто она действует, но она очень близка. И те безумные люди, которые говорят, что где же Фаворский свет, где благодать Божия, где энергии Божии, они не понимают, что когда мы призываем Имя Божие, когда мы молимся — а молясь, мы всегда призываем Имя Божие, независимо от того, какие слова мы произносим, — то всегда мы призываем Бога, присутствующего в этих словах.

Не просто мы произносим какие-то словосочетания и звуки, а мы именно призываем Бога, Он приходит, Он действует. И действует Он всегда так, как соответствует Его воле. И если мы хотим, чтобы была не воля наша, а воля Его, то получится, что будет воля наша, если воля наша состоит в том, чтобы была воля Божия.

Поэтому говорит Псалмопевец, что Господь волю боящихся Его сотворит. Вот если мы будем боящимися Его, то Господь нашу волю и сотворит. И всякое слово молитвы, которое мы произносим, даже если внешне это не будет выглядеть, как Имя Божие, а также, само собой, если будет — это призывание Бога, который вмешивается, приходит в нашу жизнь, в ту ситуацию, в которой мы оказываемся, и никогда не оставляет нас наедине с нашими грехами, с бесами и другими супостатами, которые могут чего-то от нас хотеть неполезного для нашей души, хотя нам может казаться, что это наши друзья, и нам может очень приятно уступать их требованиям.

Но если мы молимся, то Господь нас вразумляет. А если мы считаем, что Бог далеко, то тогда мы и не молимся, то тогда приходят под видом благодетелей или очень страшных врагов бесы, и мы начинаем их пугаться, хотя не следует их пугаться. И опять Псалмопевец говорит про таких людей: Тамо убояшася страха идеже не бе страх, — т.е. они сами испугались там, где не следовало пугаться, нечего было пугаться.

Пугаться надо грехов, а не бесов, которые делают свое дело всегда одно и то же. Что тут пугаться? Это мы знаем. Поэтому надо не пугаться, а надо действовать. Как же действовать? Обышедше обыдоша мя и Именем Господним  противляхся им, — говорит Псалмопевец. То есть опять надо «именем Иисусовым поражать супостатов», как говорит Лествичник.

Это все очевидно для тех, кто молится и кто живет православной жизнью, и объясняет эти очевидности подробно и богословски Григорий Палама. А вот те люди, которые не хотят так жить, которые считают, что слова молитвы – это просто слова, а Бог там где-то далеко, что Он не присутствует здесь и постоянно в нас, а только, в лучшем случае, наблюдает где-то с высоты, хотя, конечно, Ему все видно, но все равно Он где-то далеко от нас, — то тогда, конечно, невозможно принять и учение Григория Паламы.

Даже если человек сам делает вид пусть даже перед собой, а не только перед другими, что он святого Григория Паламу принимает, он обязательно будет перетолковывать как-то не так. Вот то-то и оно, что или мы живем с Богом здесь и сейчас, потому что Он все время близ пред нас, как еще Моисей говорит относительно Заповеди Божией в Ветхом Завете, что она не далеко где-то от нас, а прямо у наших уст, потому что мы устами своими можем призывать Имя Божие, и, конечно, не внешними устами, а устами сердца, прежде всего – от этого, собственно, все и зависит, призовется ли Имя Божие или не призовется.

А если мы будем говорить, что это далеко, что мы предоставлены сами себе, и мы отстаиваем эту автономию от Бога, то на самом деле оторванность, одиночество и оставленность — это только потому, что мы сами Бога оставили, и мы непременно впадем в ересь.

И вот абсолютно все современные мировоззрения не только нехристианские, а и те, которые называют себя христианскими, кроме истинного православия, — все искажают это. И каким-то образом они все равно отвергаются от Бога.

К сожалению, это часто происходит под именем Православия, поэтому бесновавшиеся на Имя Божие архиереи и прочие люди в начале ХХ века, — да и в начале ХХI века, к сожалению, такие есть, — они, конечно, отлучают себя не только от Григория Паламы, но и от Имени Божия, и от нетварных божественных энергий, и от Самого Бога. Таким образом, отлучая себя внутренне, они оказываются только внешне соединенными с православием,  и уже сейчас они примеряют на себя то состояние, которое будет в вечных мучениях.

Поэтому не надо со всем этим шутить и играть — это все серьезно. Поэтому Церковь так провозглашает настойчиво память св. Григория Паламы, вводя такой дополнительный праздник. И это важно особенно для нашего времени. Этот праздник был особенный еще в ХV веке, но для нашего времени он еще более особенный.

Аминь.