Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы совершаем память святителя Григория Паламы не потому, что он умер во вторую седмицу Великого поста или неделю, а потому что в ΧV веке, по-видимому, было решено в честь этого святого составить особый праздник, продолжающий Торжество Православия прошлого воскресного дня. Святой Григорий Палама, как о нем говорится сегодня в службе, является «печатью святых отцов», то есть завершителем их богословия, хотя, конечно, оно не завершается никогда, пока существует мир.

И для нашего времени значение этого праздника скорее больше, чем меньше, нежели в ΧΙV и ΧV веках. В чем самая главная догматическая истина, защищавшаяся Григорием Паламой, если свести это буквально к одному тезису? Она заключается в том, что Бог, хотя и абсолютно и неприступный и непознаваемый, в то же время присутствует и познавается, оставаясь неприступным и непознаваемым в нашей жизни, и абсолютно доступен каждому человеку, но особенным образом доступен христианам изнутри них самих.

Поэтому христианская жизнь с Богом предполагает участие Божие непосредственно – здесь и сейчас. Но мало того, что многие в это не верят, хотя по каким-то причинам считают себя христианами, но, главное, и не хотят в это верить, потому что есть определенный барьер. И, если уж называть вещи своими именами, то барьер этот надо назвать по Евангелию. Это именно та причина, по которой жители страны Гадаринской, когда Господь изгнал бесов из бесноватого и дозволил им вселиться в свиней, попросили Христа, чтоб Он оставил их в покое и ушел, потому что они терпели ущерб в своих свиньях.

И вот люди к свиньям привязаны гораздо больше, потому что они имеют от них благосостояние – во всех смыслах этого слова. И поэтому Бог тяжел в общении, когда близко. Хочется, чтоб Он был, предположим, и время от времени помогал, но где-то подальше, а с нами здесь не надо – с нами здесь пусть будут наши свиньи.

И это главная причина, по которой не принимается учение святого Григория Паламы. Вторая причина, может быть, кажется отдельной, но она с ней тоже связана. Это необходимость такого мышления, когда одновременно — как говорит Григорий Палама, в этом как раз и есть мЕрило благочестия, то есть весы благочестия, если перевести с церковно-славянского на русский, которые должны быть в равновесии – Бог и непознаваем, и познаваем; Бог непричаствуем и причаствуем.

Если мы берем только что-то одно из этого, или говорим, что Он в какой-то момент так, а в какой-то эдак, а это и значит, что обязательно будет в какой-то момент ересь. А православие заключается, или, как говорит Григорий Палама, мерило благочестия заключается в том, чтобы было одновременно и так, и так.

Но человек не может одновременно это представить. Это не значит, что он не может так помыслить. Если он так говорит, то, значит, он уже так мыслит. Помыслить так можно, но представить это нельзя. Но можно представить, как это нельзя представить — представить, что это представить нельзя. Таким образом, мы  можем мыслить и иметь некое смирение, понимая, что мысль наша не охватывает того, что нам наиболее важно и нужно для жизни.

Но человек, слава Богу и милостью Божией, живет не только своей мыслью, а Бог в нас действует, и вера – это действие Божие в нас. И поэтому совершенно естественно, что предмет веры, которым является  Бог, не вмещается в нашу мысль. Это как раз правильно. А вот если бы Он вмещался, то это надо было бы принимать, как совершенно точное  свидетельство того, что мы верим во что-то не то – это не Бог.

Поэтому, если человек тут так готов смиряться, то ему от этого как раз хорошо. И, наоборот, он еще начинает понимать, что многие менее важные вещи в тварном отношении, то, что касается нашей жизни в мире, тоже надо зачастую одновременно отрицать и утверждать.

И вот поэтому так важно учение святого Григория Паламы. А почему в наше время оно становится еще важнее? Потому что в наше время в целом в мире торжествует безбожие в разных его формах – более откровенных и менее откровенных. Во всяком случае, почти все эти формы безбожия связаны с тем, что Бога в нашей современной жизни – в моей повседневной жизни – быть не должно. Пусть это будет какой-то моральный принцип, пусть это будет какое-то сверхъестественное вмешательство в мою жизни иногда, но то, что оно есть постоянно и всегда в моей жизни, и это даже не вмешательство, а как раз из этого и состоит моя жизнь, а вмешательством является грех, — это, конечно, труднопереносимо. Это с точки зрения житейской воспринимается как «меня хотят лишить моих свиней».

Поэтому многие люди, которые хотят называть себя православными в силу того, что они привыкли к этой православной культуре, которая сформирована Православием – предположим, это русские или греки, сербы, болгары; или они так работают, их неплохо кормят за то, что они при так называемом «православии»; или еще по какой-то причине, — они все считают себя православными более или менее искренне, но чаще более. Но при этом они ни во что православное не верят.

Тогда им хочется как-то под себя изменить Православие. Им начинает казаться, что вот были такие исторические закидоны там или сям, но как необязательно верить в каике-то естественно-научные представления, которые высказывали святые отцы, так и вот это тоже является сиюминутной шелухой временных представлений.

Конечно, Григорий Палама говорит иначе. Поэтому, если эти люди достаточно образованы в Православии, и знают учение Григория Паламы, то, конечно, они тогда говорят, что паламизм – это была ошибка Православия, и надо было идти путем Запада. Тогда и разрыв православия  с католичеством — это тоже ошибка, потому что именно по поводу учения Григория Паламы удалось выяснить отношения с Западом, что все-таки вера разная, и что это и есть главное препятствие для объединения в вере православных и римских католиков.

Вот такие люди могут быть скрытыми сторонниками католичества, которые почему-то считают, что они находятся в Православии (хотя это обычно бывает не настоящее Православие, а мировое, но тем не менее). Или они считают, что можно быть в какой-то церковной организации, которая себя называет православной, в разных постановлениях которой написано, что там вот такая-то вера, а не другая, но они по каким-то причинам держатся своей веры.

Конечно, такие люди, когда речь идет о защитниках православия уже в наше время, а я напомню, что с начала ХХ века главным догматическим вопросом является вопрос о почитании Имени Божия и ереси имяборчества, которая была принята русским Синодом накануне революции, то, конечно, те, кто и так противники Григория Паламы, становятся на сторону имяборцев и в этих догматических конфликтах, которые и сейчас продолжаются в современном православии с предреволюционного времени.

Но есть еще другие люди, которых просто можно пожалеть. Они искренне стремятся быть верными православию и не могут ставить под вопрос святоотеческое православие, поэтому они не могут ставить под вопрос и богословие Григория Паламы. Им тогда нужно объяснить самим себе, что Григорий Палама был прав, а вот современные последователи его учений неправы. И я уж не знаю, как для этого приходится извиваться, потому что кто-то начинает пристрастно относиться к их произведениям и выискивать всякие недостатки, преувеличивая реальные недостатки, которые есть в любых человеческих сочинениях, и выдавать их за догматические, а кто-то иначе, но, боюсь, что за этим стоит тоже нежелание в наше время жить по-православному. Потому что если по-православному, то аскетически. Особенно это касается, конечно, монахов, которые в основном и думают над этими проблемами.

Но также это касается и мирян, тем более что миряне в наше время более сознательные. Если человек пришел в православие и хочет там быть именно православным, то, наверное, это не в силу каких-то принуждений общественных, которые у нас сейчас не действуют, а в силу его какого-то внутреннего развития.

И вот если приходить в православие, то надо принимать богословие Григория Паламы, и тогда получается, что надо все время быть перед Богом. А мы можем легко заметить, как это тяжело, потому что если мы находимся в одной комнате с человеком, который нам, предположим, очень приятен, то даже это тяжело, если постоянно. Может быть, есть исключительные люди, которым это нравится, но, как правило, это тяжело. А от Бога, получается, совсем не отойти.

Поэтому должно быть другое отношение: я перестану этим тяготиться тогда, когда у меня во внутренней моей жизни будет Бог, когда жизнь Бога и будет моей жизнью, а другая жизнь, которая могла бы быть моей, без Бога мне самому будет совершенно неинтересна, я захочу избавиться от нее. Но пока я хочу жить своей жизнью, а не жизнью Бога, так не получится.

Поэтому все время нас Григорий Палама и его учение, даже если мы не знаем, что это учение Григория Паламы, – строго говоря, какое может быть учение одного человека, если все у нас учение Божие, и все святые в той или иной форме, в том или ином количестве его просто излагали и давали нам понять, указывая нам на целостность нашей веры, — учит жить с Богом, и если я хочу так жить, то я перестаю жить собой.

Но, хоть жизнь собой не ахти какая и получается, но люди за нее держатся и цепляются, потому что она им знакома и понятна – это даже и по себе мы можем понять. Но все-таки если довериться Богу и начать жить с Богом – конечно, это может быть не раньше, чем ты поймешь, что Бог есть и в твоей жизни действует, — то тогда все-таки лучше. Поэтому именно с Григорием Паламой мы оказываемся в настоящем Православии, а с настоящим Православием мы оказываемся в настоящей Церкви. И так мы идем ко спасению не только в будущей жизни, но уже и в этой жизни получаем предвкушение будущих благ.

Аминь.

епископ Григорий