“Лествица” св. Иоанна Лествичника — очень важное произведение для всех христиан, а не только для монахов, иначе Церковь не стала бы его вспоминать во время Великого поста; “Лествица” — это та лестница, по которой мы должны достигнуть Царствия Небесного; все христиане должны отречься от мира и сделать монахом внутреннего человека, внешнего делать монахом не обязательно; призыв Иоанна Богослова “не любите мира и того, что в мире” обращен ко всем христианам; от мира нельзя просто отречься, нужно любовь к миру постепенно заменять любовью к Богу; любовь к Богу заключается в исполнении заповедей; если мы будем жить по-христиански, то мир сам отречется от нас; для правильного отречения от мира нужно трудиться и молиться; трудиться надо так, чтобы были заняты и руки и голова; главная задача труда в том, чтобы меньше блуждали помыслы, и можно было молиться; само чтение Святых Отцов настраивает нас на определенный камертон.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня, в четвертое воскресение Великого поста, Церковь совершает память св. Иоанна Лествичника. К сожалению, сегодня многие люди, даже считающие себя православными, вообще не знают, кто это такой. Между тем, это очень важно, потому что иначе Церковь не стала бы вспоминать именно этого святого в воскресение Великого поста, когда даются самые главные уроки всем православным христианам относительно того, как надо жить православно.

И если люди просто живут по-светски и вообще ничего не знают о Церкви, и ничего не знают об Иоанне Лествичнике, то это еще не так удивительно. Но, к сожалению, у нас очень многие православные буквально обчитываются какими-то книгами типа “Что посоветуете, батюшка?” и прочей макулатурой, которая продается в церковных лавках, но совершенно не знают самых главных святых отцов, то есть тех, которые действительно позволяют узнать о христианстве. Поэтому даже они, может быть, не знают, кто такой св. Иоанн Лествичник.

Наконец, еще есть категория православных христиан, которые знают, кто такой Иоанн Лествичник. Но они говорят, что это литература для монахов, и для монахов это очень хорошо, но мы не монахи, и нам это все необязательно. Тогда странно получается: неужели четвертое воскресение Великого поста только для монахов? А не-монахи должны то ли вообще ничего не праздновать в этот день, то ли для них есть какое-то другое, специальное празднование. Естественно, что все это абсурд: нет никакого другого празднования для всех православных христиан, кроме св. Иоанна Лествичника. Это значит, что Иоанн Лествичник существует, конечно, для монахов, но он существует и не для монахов, а для всех православных христиан.

Как же это так? Что мы увидим, если откроем его книгу, которая называется “Лествица”? — По-церковнославянски принято ее так называть, хотя по-русски можно просто сказать, что она называется “Лестница”. “Лествица” — по-церковнославянски, “лестница” — по-русски, лестница от земли до неба, которая, конечно, напоминает лестницу (лествицу) Иакова в Ветхом Завете, которая тоже была от земли до неба, он видел ее в видении. Но, конечно, это та лестница, по которой мы должны достигнуть Царствия Небесного.

И вот, он написал книгу, в которой как ступени этой лестницы описываются различные добродетели, которые мы должны совершать. Открывая эту книгу, мы видим название первой главы: Об отречении от мира. После этого многие говорят: А, это про монахов, это не для нас, дальше можно не читать! Потому что естественно, что все остальные ступени построены на первой.

Но мы уже говорили, что Церковь считает иначе. Хотя многие священники в церкви говорят, что это, мол, для монахов, и сами эти книги никогда не читают, а читают только то, что сами для себя пишут, но Церковь учит иначе. И что же тогда, все-таки, она имеет в виду? Почему эта книга, которая начинается с главы об отречении от мира, предлагается всем людям, неужели все должны стать монахами? Нет, такого никто никогда не говорил и не мог сказать. Потому что институт монашества появился только в IV веке. Может быть, какие-то его предшественники были в III веке, но никак не раньше, а христианская Церковь появилась раньше, а, вообще говоря, наша Церковь появилась со времен Авраама, если не говорить, что со времен Адама, потому что в Ветхом Завете Бог был тот же самый, что и в Новом Завете.

Поэтому нельзя говорить, что без особого чина монахов Церкви не существует, она существовала без него, и она может без него существовать. Она не существует без чего-то другого, без определенного внутреннего устроения, которое должно быть связано с монашеством. Потому Святые Отцы говорят, что наша задача состоит в том, чтобы сделать монахом внутреннего человека, вот эта задача общая. А сделать внешнего человека монахом — такая задача стоит перед кем-то, но таких людей, в любом случае, меньшинство, и если мы сделаем внешнего человека монахом, то это, само по себе, никак нас не приблизит к спасению, это никак не может быть целью. Это может быть для кого-то только средством: кому-то нужно, а остальным даже и не нужно.

Есть очень многие святые, которые жили гораздо более подвижнически, чем сами монахи, но которые, тем не менее, не были монахами по внешнему человеку. Чтобы не ходить далеко в историю, напомню только о самых известных и почитаемых во всем мире святых нашего города: Ксения Петербургская и Иоанн Кронштадтский. Ни та, ни другой не были монахами, но они, конечно, являлись примерами подвижничества для всех христиан, а Иоанн Кронштадский являлся, кроме того, устроителем многих монастырей, но сам монахом не был, по внешнему человеку, а по внутреннему, конечно, был больше монахом, чем большинство монахов, которые по внешнему человеку такими были.

Итак, существует задача нашей христианской жизни, независимо от того, являемся ли мы монахами по внешнему человеку. Эта задача заключается в том, чтобы стяжать те добродетели, для стяжания которых особо существует путь монашества, но не только он. И что же это за добродетели? А вот они никак не получаются без отречения от мира. Потому что, может быть, у нас в ушах навяз такой штамп, что отречение от мира — это монашество. И только поэтому мы, может быть, начинаем так неправильно реагировать на название первой главы “Лествицы” Иоанна Лествичника.

Но на самом деле, отречение от мира — это заповедь, сказанная в Евангелии тем, кто слушал Иисуса, Его ученикам и просто людям, которые были готовы принять Его учение, среди которых, естественно, не было и не могло быть ни одного монаха. А там ведь сказано, что надо все оставить, все, что есть в мире: дом, жену, детей и так далее. Отречься от всего, не говоря об имуществе, — это сказано много раз. А Иоанн Богослов в своем послании говорит: “не любите мира и того, что в мире”, — вот прямо формула отречения от мира, которая задолго до монашества обращена абсолютно ко всем православным христианам. Поэтому, открывая “Лествицу” и видя там первую главу об отречении от мира, нам надо не пугаться, не бросать это чтение, а продолжать, понимая, что именно к нам оно и обращено.

Так как же нам отрекаться от мира, если мы не становимся монахами? Даже если бы становились, то все равно стоял бы вопрос: как же нам отрекаться от мира? Неужели переменой одежд произойдет какое-то отречение от мира? Понятно же, что нет. Значит, как? Что нужно для этого сделать?

Невозможно отречься от мира, ничего больше не делая, просто так взять и отказаться, потому что не получится внутри человека никакого вакуума, он обязательно заполнится. Если мы просто начнем подвизаться в аскетике и будем от себя отсекать какое-то вещи, к которым мы привязались, то усилием воли и помощью, прямо скажем, бесов, возможно, мы достигнем больших результатов и успехов в этом деле. Но дальше результат будет в виде взрыва, потому что если где-то образуется вакуум, то потом получается взрыв на этом месте — это я пытаюсь привести аналогию современным языком.

Но об этом говорится и прямо в Евангелии с помощью притчи о выметенной горнице. Господь говорит о том злом духе, который был выгнан из комнаты, где он обитал. Но дальше там не было ничего сделано, его просто выгнали и все, и сделали в горнице уборку. А он увидел, что место свободно, привел еще семь духов, которые были хуже него, и они там заселились, и было тому человеку последнее горше первого.

Поэтому если мы просто так будем от чего-то отрекаться, то мы уподобимся, если далеко в этом зайдем, каким-нибудь современным нашим советским йогам, которые входили в мнимое бесстрастие, то есть, некоторые из них до этого доходили, кто действительно много в этом подвизался. Но получалось все еще хуже, потому что через это происходит беснование. А надо отрекаться потихоньку, безусловно, не от всего сразу, и вытесняя это тем, что нужно, то есть нужно исполнять добродетели.

И тогда добродетели или, по крайней мере, какие-то нейтральные дела, которые являются нашими ежедневными обязанностями, не будут давать нам времени, душевных сил, интересов и т.д., для того чтобы совершать разные гадости. И тогда они постепенно нас будут менять. Должно происходить вытеснение любви к миру любовью к Богу. Любовь к Богу, как пишет св. Максим Исповедник, “отрешает от мира”. А любовь к Богу заключается только в одном, как говорится в Новом Завете многократно: в соблюдении заповедей.

Если мы будем жить по-христиански, то мир сам отречется от нас, как некоторые шутили. То есть, действительно, нет никакой особой проблемы отречься от мира: живи по-христиански и мир сам от тебя отречется. — Это такая шутка, но она вполне христианская. Вот что же мы должны делать, каждый на своем месте, живя по-христиански?

Прежде всего, конечно, ориентироваться на Церковь: причащаться и исповедоваться в истинной церкви и молиться ежедневно утром и вечером, а также перед всяким делом, постепенно наполняя свою жизнь молитвой. Но просто этим жить нельзя — это все уйдет куда-то, потеряется или переродится в какое-то сумасшествие, и обязательно будет кризис, если этим ограничиваться. Поэтому дальше нужно обязательно загружать себя работой.

Самое просто правило, оно в том и заключается, как говорит св. Венедикт Нурсийский на латыни: ora et labora(молись и трудись). Важнейшее правило, чтобы мы правильно молились — это трудиться. Трудиться надо столько, сколько хватает сил. То есть не так, чтобы совсем уже умирать (хотя иногда какие-то авралы полезны, то есть, работать несколько больше, чем хватает сил), но, в целом, надо трудиться. Поэтому хорошо, если у нас есть какая-то работа, и такая, чтобы мы на ней уставали и выкладывались. То есть, не такая, чтобы голова была свободная и думала то, что ей нравится, но такая, чтобы и голову тоже занять. Скажем, если для рук у нас одна работа, которая голову не занимает, то должна быть еще другая и для головы. Голова обязательно должна быть занята.

Главное значение труда не в том, чтобы утомить плоть, чтобы она меньше восставала на дух, хотя это тоже очень важно, а главное значение в том, чтобы меньше блуждали помыслы. Потому что, когда мы делаем даже механическую работу, то это уже заставляет меньше блуждать помыслы, а не механическую — тем более, чтобы не блуждать помыслами там и сям, от чего и бывают всякие грехи.

А научиться молиться при любой работе, даже умственной, можно, если хотеть, и иметь память Божию. И к этому мы тоже должны стремиться. Трудиться и молиться — в этом, собственно, и заключается отречение от мира. Трудиться надо не для того, чтобы получить какие-то мирские достатки, поэтому полезно их отдавать кому-то, а для того, чтобы занять себя. Вот это главная плата, которую мы получаем за труд: чтобы мы могли держать себя в такой форме, чтобы мы могли молиться. Вот это главное, для чего мы должны трудиться.

Конечно, приходится заботиться о чем-то, может быть, даже лишнем, трудиться, может быть не так, как мы бы хотели. Здесь надо стремиться все делать с рассуждением. Думать: действительно ли мне надо погружаться в такие заботы, не могу ли я эти заботы как-то прекратить, а, с другой стороны, думать: а не обязан ли я вот здесь как-то помочь, и, может быть, лишнее потрудиться для этого. Так и монахи делали, и в патериках это описано. Но, во всяком случае, всегда надо стараться молиться и трудиться.

Чтобы молиться, всегда надо как можно более регулярно ходить в церковь, готовиться к исповеди и причастию, и совершать маленькое, но обязательное утреннее и вечернее правило, потому что без этого все остальное разъезжается. В течение дня держать молитву Иисусову: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного. Или просто: Господи, помилуй. Для того чтобы трудиться, надо иметь работу, которая занимает руки и голову. Это может быть одна работа, может быть две разных, но все должно быть занято.

И тогда мы будем дальше понимать, о чем говорит нам св. Иоанн Лествичник в своей книге. А для того, чтобы в этой книге что-то понимать, ее надо читать. Это, казалось бы, такой элементарный совет, что для того, чтобы что-то понимать в святых отцах, надо к ним обращаться и пытаться их читать. Но на практике оказывается, что все равно непонятно, почему к ним надо обращаться и пытаться их читать. Потому что читать их трудно. На самом деле, их надо воспринимать маленькими отрывками, может быть, меньше страницы, такие тексты, как “Лествица”, перечитывать, и постепенно это как-то просто запоминается, близко к тексту.

И тогда мы, может быть, будем забывать, где мы это читали, но точно помнить, что у святых отцов, особенно если мы не читаем параллельно всякую макулатуру. Макулатурой, я повторю, я называю всякие книги в мягких обложках, которые продаются в церковных лавках про нравственность христианства и тому подобное. И тогда, потихоньку, мы это будем как-то усваивать и будем на них настраиваться.

Что еще очень важно: даже само приобщение к этим текстам настраивает нас на некоторый камертон. Пусть даже мы конкретно не поняли того, что здесь сказано, и, может быть, мы еще не скоро это поймем, но просто из-за того, что мы интуитивно уловили какую-то тональность, то мы настраиваемся по-другому, мы настраиваемся особым образом. Мы уходим от какой-то эмоциональной экзальтации, уходим от каких-то житейских трактовок христианства и настраиваемся на святоотеческие, на какие-то более спокойные, более твердые и объективные.

Итак, повторю главное, чему учит Иоанн Лествичник, и чему мы должны учиться у него: христианство — это отречение от мира и стяжание любви Божией. А любовь Божия — это исполнение заповедей.

Аминь.