Санкт-Петербург, ул. Академика Байкова, 14а

Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!

Сегодня мы совершаем празднование, которое получило название “Торжества православия”, хотя изначально это было только торжество православия над ересью иконоборчества и имело частный характер. Но постепенно, уже после IX века, после установления праздника победы над иконоборцами, возникали новые ереси, и они тоже побеждались, а память об этом записывалась в Синодик Недели православия, который только что был прочитан. Поэтому получилось, что в Синодике речь о разных победах православия над новыми еретическими учениями, которые имели место, начиная с XI века и позже, и название праздника теперь звучит всеобъемлюще – Торжество православия.

В том числе, как мы сегодня слышали, в этот день провозглашаются анафемы совсем недавнего происхождения, начиная с той анафемы, которой подверг Поместный российский собор 1917-1918 годов на своих заседаниях в 1918 году большевиков. Точнее говоря, не тех, кто принадлежит той или иной партии, а тех, кто делает те или иные дела, а именно, дела разорения Церкви.

Речь не идет о том, чтобы вообще анафематствовать тех, кто никогда не был крещен и к Церкви не имел отношения – понятно, что они вне Церкви. Анафема – это значит, что Церковь заявляет и снимает публично всякиесомнения, что человек вне Церкви и, более того, враждебен Церкви. Не к Церкви направляется – может быть, он еще вне, но направляется в ее сторону, – но наоборот, враждебен Церкви. Вот это заявляется анафемой.

Это заявляется в неочевидных случаях, когда человек вроде бы так считает себя христианином, но потворствует тем, кто занимается такими ужасными вещами, как большевики, или сам становится большевиком. Ведь многие крещеные стали большевиками, и даже выиграли гражданскую войну в большинстве своем крещеные люди. Вот они все были под анафемой. Кто-то из них покаялся, кто-то из них стал мучеником, но, тем не менее, это было.

Потом идут анафемы на лжеучения, которые распространились еще до революции и очень сильно поразили среду тех, кто считали себя православными, но которые уже анафематствовала в 30-е годы Зарубежная Церковь. Это масонство, оккультизм, софиология Сергия Булгакова, так называемая, которой до сих пор интеллигенция увлекается, и разные другие вещи. Кто об этом знает, тот узнал в словах, сегодня читавшихся, а кто не знал, тот может не знать и дальше, потому что ничего хорошего в этом знании нет, только его необходимо иметь, чтобы не прельститься, когда с ним встречаешься впервые.

Наконец, очень важные две серии новейших анафематизмов – против ереси сергианства и против ереси экуменизма. Ересь сергианства названа так по имени Сергия – первого советского патриарха, а в свое время митрополита, который по разрешению и указанию Сталина в 1943 году был избран так называемым патриархом, но до этого он еще возглавлял церковную организацию, в которой он решил, что надо спасать Церковь.

Ему говорили епископы, что Церковь спасает нас, а не мы должны спасать Церковь, но он понимал как-то все по-своему. Под словами “спасти Церковь” он подразумевал церковную бюрократию и возможность открытого служения любой ценой. Но это совершенно другое понимание Церкви. Он искренне верил, что совершенно неважно, кто назначает епископов,что они делают, во что они веруют, и веруют ли они вообще, — потому что ему приходилось назначать епископов, которые вообще служили на Лубянке, и, по всей видимости, были атеистами по своему внутреннему вероисповеданию, — но это все неважно, а важно, чтобы совершались обряды.

Это совершенно другое понимание Церкви, другая вера, нежели у святых отцов, поэтому это, действительно, ересь. И вот это мы и называем сергианством – спасение Церкви в смысле спасения ее внешней организации. Конечно, Церковь спасают те, кто не идут на такие компромиссы. Пусть они и лишаются возможности служить в открытых храмах, как этого и лишилась катакомбная Церковь, пусть они лишаются возможности широкой проповеди, а остается только узкая — в конце концов, христианство первых веков существовала именно так. Да и потом, когда христианство было в Римской империи уже разрешенной религией, существовали христиане в других местах, например, в Иране, другой великой империи, где они были столь же гонимы, как и в Римской империи в III веке, например. Потом повторялось в разных местах при разных режимах, но нигде не было в таких масштабах, как в Советском Союзе.

В Советском Союзе именно катакомбная Церковь сохранила Церковь с ее таинствами, а не просто как собрание людей, мечтающих о благочестии или занимающихся совместной психотерапией. Первое – хорошо, второе, может быть, менее хорошо, но тоже для чего-то нужно, но и первое, и второе – не Церковь. Церковь – это именно таинства.

Вот, кто этого не понимает, кто смотрит на это иначе, кому важно, чтобы просто были обряды, те верят в какую-то другую Церковь, конечно, поэтому они являются еретиками, поэтому сергианство является ересью.

Второе – это ересь экуменизма. О ней, конечно, много сказано, но и что тут говорить? Мы сейчас, может быть, редко видим верующих экуменистов, хотя такие есть, и их даже немало, которые считают, что в свое время были разные церковные разделения, а на самом деле все равно никто не знает, как там правильно верить, и поэтому все по-своему правы, все по-своему неправы – чего теперь копья ломать. И если хоть как-то там Троицу исповедуют, — а кто-то, может быть, считает, что если и не исповедуют, то тоже хорошо, — но, по крайней мере, в широких пределах, не святоотеческих, можно считать, что все это Церковь Христова, и соответствующим образом себя вести – молиться с ними, а может быть, даже и причащаться.

Конечно, это совсем другое понимание Церкви, нежели то, которое есть в настоящей Церкви. Настоящая Церковь основана на том, что все-таки в ней все время действует сила Божия. Не то, что в ней были когда-то открыты какие-то писания, свершились какие-то чудеса, и потом мы только занимаемся толкованием и гаданием по этим книжкам, — а все время происходит откровение Духа Божия через святых людей, которые в Церкви никогда не переводятся. И только благодаря им, точнее говоря, благодаря этому Откровению, которое действует через них, мы можем понимать правильно старые книжки. А если какие-то книжки у нас исчезают из обихода, что периодически происходит даже с теми книгами, которые входили в чей-то канон священного Писания, то все равно пишутся другие книги, которые их восполняют.

Например, сейчас мы читаем у апостола Павла, который ссылается на священное Писание. Мы читаем иногда такие слова, которые сейчас не знаем, откуда они взялись. Например, он говорит, что “писано есть”, а дальше знаменитые свои слова — о том, что “не входило на сердце человека то, что уготовал Господь любящим Его” (1 Кор. 2,9). Вот такие есть слова, их обычно со ссылкой на апостола Павла цитируют. А апостол Павел приводит их не как свои, а как слова, которые написаны где-то (“писано есть”), то есть как священное Писание читает. И мы сейчас не знаем, откуда это взято. А в III веке некие христианские авторы, которые тоже не знали этого текста, но знали хотя бы его название, говорили, что это какой-то Апокалипсис Илии. Это значит то, что те книги, которые когда-то считались библейскими, могут утратиться, вот как происходило с этим апокалипсисом Илии, который для апостола Павла был библейским. И в принципе, те книги, которые мы сейчас считаем библейскими, тоже могут утратиться, хотя, конечно, это маловероятно с современными информационными технологиями, но теоретически могло бы быть и это. Это совершенно ни к чему бы не привело – Церковь бы не исчезла, потому что Откровение в ней сохранилось.

Смысл, который передавался в утраченных книгах, стал передаваться через другие книги. Поэтому Церковь знает свое учение. Поэтому она знает свои границы. Поэтому отступление от учения Церкви – это отступление от веры Церкви. Церковь не может быть основана не на вере — на единстве веры она основана. Если нет единства веры, то нет единства Церкви.

Поэтому те, кто считает, что может быть единство Церкви без единства веры, а это и есть экуменисты, все-таки верят в какую-то другую Церковь. Поэтому они тоже еретики. И это главная язва нашего времени.

Конечно, сейчас мы видим дальнейший продукт разложения экуменизма, когда настолько уже укоренилась эта привычка в некоторых церковных организациях смотреть на то, что разницы особой нет между разными христианскими конфессиями, что просто приходят люди по сути дела безбожные, или верящие в какого-то там бога, который совсем в земные дела не вмешивается. Это даже не экуменисты – это то, что в старину называлось безбожники, а сейчас, если мы стараемся говорить корректно, то скажем, что они деисты или картезианцы, но на самом деле это жулики и прохиндеи. По сути дела, эти люди паразитируют на уже существующей ереси и являются еретиками, только еще худшими.

Здесь надо смотреть: то, что отпадает от Церкви, то, что отпадает от Тела, то является трупом. Труп чем отличается от живого? Ответ на этот вопрос будет разный, в зависимости от того, какая степень разложения трупа. Одно дело – только что умерший, который почти ничем не отличается, и только врач может понять, что да, это труп. Только святые отцы могут констатировать, что да, здесь уже нет жизни, — то есть те, кто видит Духом. Другое дело, когда уже нет даже внешнего сходства со здоровым телом человека.

Конечно, то, что мы видим сейчас иногда в православных юрисдикциях, не имеет и внешнего сходства с Церковью. Хорошо понимать, что все это очень плохо, и для понимания дается сегодняшний праздник – для того, чтобы самому быть в истинной Церкви. Но тут нас подстерегает одна или даже две, но очень связанные между собой, буквально, как две стороны одной медали, ловушки.

А именно: если мы ощущаем себя в истинной Церкви, то даже при том, что мы можем сохранять относительно смиренные мысли о себе лично, у нас развивается коллективная гордость, что я принадлежу к самой лучшей, самой крутой церковной организации, и пусть я сам там ничтожество, но я могу нести некий свет народам. Это, конечно, дикое заблуждение.

Это, может быть, компенсация того, что ты считаешь себя ничтожеством по причине своих комплексов, или ты считаешь себя на самом деле чем-то великим, но делаешь перед собой вид, что считаешь себя ничтожеством – одно совершенно не лучше другого, и то, и другое патологично. Но при этом ты можешь делать то, что твоей душе угодно, способствовать своим страстям, ссылаясь на то, что ты представляешь какой-то супер-правильный коллектив.

Такая коллективная гордость, конечно, и вне церковных коллективов очень часто встречается, поэтому люди стараются принадлежать самой лучшей команде, сидеть в каких-то лучших ресторанах или барах, на каких-то машинах кататься, а некоторые стремятся быть в лучшей церкви. Это вот одно безобразие.

Чтобы с этим как-то бороться, надо положить некоторые правила: никогда никому ничего не рассказывать и никого не убеждать, если тебя прямо не спрашивают, а если все-таки спрашивают, и спрашивают с интересом, чтобы узнать, а не просто из любопытства, то тогда разговаривать, но по-минимуму, в пределах того, что спрашивают, а не начинать читать лекции, не пользоваться случаем, что вот сейчас-то я ему все расскажу, наконец-то я его обращу в истинное православие.

Боже упаси от такого настроения. Оно всегда наказуемо. Обычно так и бывает по милости Божией, чтобы еще в этом веке, а не в будущем. То есть просто мы получим по голове за это, скорее всего, чтобы вразумиться. Но лучше вразумиться заранее.

А другое безобразие – это то, что мы можем ходить в истинную Церковь, а еще можем и не ходить, а говорить, что “я в истинной Церкви, такое у меня самоопределение”, но при этом даже не ходить. Но, предположим, хожу – ну, и все. Конечно, главное иметь внутреннего православного христианина. Если я пришел в Церковь, потом сел у телевизора и тупо проторчал у телевизора или в интернете, и все время и силы ушли, то, конечно, это все равно никакое не истинное православие.

Это еще хуже, чем у еретиков, потому что они в своем еретическом “православии” так живут, имея еще какое-то извинение, что они не имеют доступа к настоящему пониманию святых отцов и к настоящему пониманию православнойверы, поэтому они так живут погано. Но мы-то почему живем погано, как язычники, если у нас все есть? С нас-то спрос будет другой.

Поэтому надо ловить себя все-таки на этих интересах, которые заставляют нас бездумно проводить время за телевизором-компьютером, каяться в этом, идти спать вовремя, не засиживаться ночью, или идти к своим делам, которые нужно делать. Если уж очень не хочется делать эти дела, наверняка можно вспомнить другие, которые все равно нужно делать, а тоже не хочется, но их менее не хочется, чем эти. Тогда можно начать делать с тех – это такой способ борьбы с собой. Он тоже лучше, чем ничего.

В общем, что-то надо делать. Во всяком случае, не успокаиваться на этом. Каяться и меняться – тогда мы будем православными, только тогда то хорошее, о чем говорилось в сегодняшнем Синодике, будет относиться к нам, а то плохое, наоборот, будет относиться к тому, от чего мы отталкиваемся и убегаем.

Аминь.