Для большинства нынешних христиан Рождество — не такой праздник, в котором они воспитаны с детства; некоторые из нас изначально познакомились с христианством как с великой византийской традицией и не смогли противостоять ее притягательной силе; но затем возникает заметный для нас самих зазор между усвоенными нами представлениями о христианстве и нашей реальной жизнью; тогда люди или отходят от религии, или становятся совсем сумасшедшими; народная традиция предлагает нам способы выживания в христианстве, чтобы минимально им травмироваться; христианство не работает без Бога; мы должны верить, что Бог хочет изменить нашу жизнь в том направлении, о котором говорят возвышенные богословские тексты; необходимо каждую минуту обращаться к Богу.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Сегодня мы отмечаем один из самых главных христианских праздников — Рождество Христово. И для всех нас, практически для всех здесь собравшихся, это не такой праздник, в котором мы были воспитаны с детства. О некоторых из здесь собравшихся, кто и сейчас еще не ушел из детства, или недалеко от него ушел, может быть, и можно сказать, что они были с детства в нем воспитаны, но, как правило, все-таки нет. И те народные обычаи, которые соединяются с праздником Рождества Христова в любой народной культуре, они, даже если в какой-то степени нам знакомы, но они внутренне нам не близки.

И мы узнавали о содержании этого праздника из книг, книги мы старались читать хорошие, и возможность к этому у нас была. Мы старались из богослужения и святоотеческой письменности узнавать о содержании этого праздника. Мы увидели великий духовный и догматический смысл, который есть в этом празднике. И, конечно, нас это очень в свое время увлекло. И применительно к празднику Рождества Христова, и применительно к другим церковным праздникам и прочим знаменательным датам в церковной жизни.

Собственно, потому многие из нас и стали христианами, что как-то познакомились с этой христианской традицией и, можно сказать, не смогли сопротивляться ее притягательной силе. Можно сказать, что не для всех, а для многих из здесь присутствующих, христианство представилось не непонятным религиозным времяпрепровождением каких-то бабушек, а изначально великой византийской традицией, или еще чем-нибудь таким очень возвышенным.

Но это все было довольно много лет назад, когда мы приходили в христианство. А что было потом, за эти годы? Нельзя сказать, что потом мы вообще разочаровались в этой традиции, решили, что она плохая, что эти смыслы, которые нас так увлекали, они отсутствуют, или они плохие. Нет, в этом отношении никакой переоценки, скорее всего, не произошло.

Но произошла очень сильная переоценка себя, может быть сознательная, может быть – нет, относительно всех этих смыслов. С одной стороны, это стало привычным. И самое тяжелое то, что привычным стало собственное несоответствие. Ладно уж, несоответствие целям, которые ставит христианская жизнь — это бы еще так не фрустрировало, поскольку цели настолько высоки, что дальше некуда, а именно, они заключаются в том, чтобы стать Богом. В общем-то, для нашей гордости нет ничего обидного, вряд ли для кого-то это особенно обидно — быть несколько хуже Бога: да, Богом я не стал! Но уже все добродетели превзошел!

Но, к сожалению, не удается и так про себя думать, хотя бы и очень хотелось. А как же приходится о себе думать? Приходится о себе думать, что я вот и не пытаюсь делать то немногое, что мне отлично известно, в чем должна состоять христианская жизнь. Ну ладно, что я не стал Богом, ну ладно, что я не люблю ближнего, потому что это то же самое, что стать богом, — я, наверное, даже не утрирую, а это именно то же самое.

Но я с трудом могу прочитать утреннее и вечернее правило, я большую часть суток провожу в размышлениях о какой-то просто гадости или о суете, но часто и о какой-то просто откровенной гадости. Это когда я не сплю, акогда сплю, мне все это продолжает сниться, — а это немногим лучше, потому что всем нам снится то, чем мы живем. Снится или непосредственно в том же виде, в котором мы сталкиваемся с ним в своей жизни, или в каком-то символическом виде, но сны все равно непосредственно связаны с тем, как мы живем.

И получается, что возникает очень заметный даже для нас самих зазор между теми самыми элементарными представлениями о христианстве, для нас элементарными, которые мы усвоили много лет назад, и тем, как мы живем на самом деле. И мы все время пытаемся (или пытались) что-то делать, чтобы это преодолеть, делали какие-то эксперименты, прилагали какие-то усилия, но, конечно, безо всякого успеха. Может, какие-то у нас в этом успехи и были, но они были именно такие: сосредоточиться, собрать все силы для какого-то дела и тогда у нас получается.

Но поскольку мы, вообще-то, должны заниматься не только одним делом, а мы должны жить всей своей жизнью, то мы не можем все силы собирать только в одно дело, мы должны их как-то более или менее равномерно распределять по своей жизни. Получается, что время этой атаки на какую-то проблему проходит, и все возвращается на круги своя, даже и не на своя, а на еще худшие круги, потому что пока мы очень успешно боролись с чем-то одним, мы забросили все остальное, и там все стало совершенно непроходимо.

Постепенно мы привыкаем к такому качеству собственной жизни и на фоне всего этого возвышенного богословия, которое мы встречаем в церковном богослужении, особенно в дни великих праздников, как сегодня, это выглядит чрезвычайно фрустрирующе. В конце концов, уже просто не хочется об этом думать, и разные люди либо становятся равнодушными к религии, перестают ходить в церковь, или заходят как-то иногда или совсем не заходят. Происходит такое отпадение от религии.

Или вырабатывают особый стиль жизни, который заключается в том, чтобы в церковь как-то там ходить. Как правило, он возникает у тех, кто вынужден ходить в церковь по работе, или у тех, у кого весь круг социального общения связан с теми, кто тоже приходит в церковь. При этом можно стараться там держаться так, чтобы как можно меньше травмироваться содержанием церковных служб, то есть как можно меньше их замечать. По принципу солдат спит (по возможности спит, но если не спит, то думает о чем-то своем) а служба (вот уж, действительно) идет. И так не заметил, как время прошло, и служба тоже прошла. Это позволяет удерживаться в христианстве годами.

Если же у нас есть какие-то традиции христианского воспитания в семье, то нам даже и не надо изобретать для себя какие-то способы выживания за богослужением, чтобы как можно меньше им травмироваться. Как правило, народная традиция уже предлагает нам совершенно накатанные пути, как не воспринимать то, что говорится в церкви. Если праздник, значит нужно разговеться, то есть думать о том, как устроить стол, богослужение надо максимально сократить, все, что остается, надо максимально быстро читать, чтобы слова были непонятны, но, с другой стороны, приятно послушать какую-то музыку.

Получается, что те традиции, которые у всех народов складываются для употребления христианства, они просто специально направлены на то, чтобы народ от христианства сберечь, чтобы не травмировать его слишком серьезным принятием христианства. А если мы начинаем принимать христианство всерьез, то через некоторое время оно нас совершенно разносит, то есть мы либо вообще вылетаем из этого христианства, либо мы превращаемся в каких-то уродов, которые даже не вписываются ни в какую народную традицию, по крайней мере, христианскую, зато, так сказать, привлекают интерес.

Вот в Греции на Богоявление бросают в море крест, за ним ныряют ныряльщики. Для ныряльщиков это главное содержание праздника Богоявления Господня. А у нас что? У нас за крестом не ныряют, и купаться в проруби тоже не всякий ходит, но кто может, для того, конечно, главное это. А для простых людей главное — набрать воды и принести ее домой.

Получается так, что практическое применение христианства в нашей жизни заключается в том, что существует традиция, которая позволяет нам как-то минимально травмироваться от христианства, и, в общем-то, в нем не жить, оставаясь внешне христианами. Или мы идем на свой страх и риск и выпадаем из христианства совсем, а если не выпадаем, то неизвестно, что хуже.

Вот, получается, что если бы это обсуждение произошло в Евангелии, то ученики бы, наверное, спросили: Так кто может спастись? И ответ, который был на этот вопрос получен в Евангелии, он также применим и здесь: невозможное человеку возможно Богу.

Вот, как ни странно, — это очень трудно понять, на самом деле, а если даже понять, то потом не забыть очень трудно: христианство не работает без Бога. Мы рассматриваем, как быть христианином, — получается, действительно, никак. Но мы рассматриваем то, как я сам могу быть христианином, понимаем, что никак, и дальше мы, собственно говоря, исходим из такого понимания христианства, чтобы оно функционировало как можно более автоматически: чтобы в церкви служба шла, даже и хорошо, чтобы шла, чтобы читать утренние и вечерние правила. Много чего можно делать совершенно без Бога. Как атеисты делают утреннюю гимнастику. Вот так мы и в христианстве можем делать “утреннюю гимнастику”.

Но христианство не обещает, вообще говоря, чтобы оно работало без Бога. И если осознать, что Бог в христианстве все-таки нужен, то не надо воспринимать это как какой-то обман: обещали христианство, а потом выясняется, что к нему нужен какой-то Бог, чтобы оно заработало.

Но это просто такое условие в самом начале инструкции о том, как надо пользоваться христианством. Пробегая христианство глазами, и разбирая сложные детали, совершенно забывают, что это условие там было.

Но даже если мы христиане, все равно мы должны обращаться к Богу. Это очень странно, именнодля христиан. Кажется, что мы и так уже все время только этим и занимаемся, что еще мы должны делать?

Мы должны просто обращаться к Богу. Причем это обращение должно быть в основе нашей повседневной жизни. Мы действительно должны просто верить, что Бог хочет изменить наше состояние и нашу жизнь, именно в том направлении, о котором говорят все изысканные и возвышенные богослужебные и святоотеческие тексты. Несомненно, что в них выражена воля Божия. Если мы сами хотим изменяться в том направлении, которое указывается этими текстами, то даже если мы хорошо все запомним и поймем, то мы не сможем сами собой им следовать.

Но в этом нет ничего плохого. Это только доказывает, как, действительно, сказано в тех же самых текстах, что без Бога ничего у нас невозможно. А если все-таки мы будем обращаться к Богу совершенно конкретно, чтобы Он менял нас в каждый данный момент, то, скорее всего, мы не будем чувствовать в подавляющем большинстве каждых данных моментов, что Он нас меняет. Тем не менее, это будет происходить. А чувствовать мы это будем с некоторым опозданием, с некоторым сдвигом по фазе. Мы будем просто вспоминать, вспоминая какие-то события прошлого года, например, что были какие-то проблемы, которые совершенно тогда не давали жить (трудно вспомнить, насколько они не давали жить, но иногда подворачиваются какие-то обстоятельства, которые нам напоминают такие вещи), и как-то вдруг все они сами ушли. Мы не заметили, как они ушли. Причем, это касается и внешних проблем тоже, но я об этом не хочу говорить — это такое внешнее употребление христианства, которое тоже нужно для решения наших внешних проблем, но все-таки главное — это внутреннее. Но также это касается наших внутренних проблем: есть какие-то вещи, которые казались для меня лично неразрешимыми год назад, они как-то забылись, что они и были, а потом случайно вспомнились…

Нельзя решать все проблемы одновременно. Решать надо одну-две, надо выбрать приоритеты. И это никогда не бывают самые сложные проблемы. Проблемы надо решать только те, которые в данный момент решаемы, то есть заведомо не самые сложные.

Я повторюсь, надо действительно обращаться к Богу постоянно, именно с тем, чтобы Он каждую секунду вмешивался в твою жизнь и тебя менял, тогда будут очень помогать, и будут действительно очень полезны все эти длинные слова св. Григория Богослова, читаемые на великие праздники, и вся эта христианская аскетика. Тогда мы сможем более или менее буквально исполнять предписания христианской аскетики, не отпасть от христианства и воцерковиться, а, оставшись в христианстве, не стать сумасшедшими или какими-то совершенно безбожными, какими бывают заматерелые в христианстве люди, а такие бывают.

Это не значит, что другого пути нет, хотя чаще всего, если ничего специально не делать, то, действительно, другого пути нет. Нужно что-то специально делать, а делать можно только одно: каждую минуту обращаться к Богу — это действительно помогает. Иоанн Кронштадтский, память которого мы недавно совершали, об этом все время специально напоминал и указывал, почти в каждом его наставлении это звучит. И он ведь делал это не потому, что он это где-то прочитал, хотя, конечно, он читал святых отцов, а потому, что он постоянно сам это делал.

Вот он это постоянно делал, и мы это должны делать, — пусть и не в такой степени, но в какой-то степени каждый это может делать. Тогда действительно жизнь будет меняться и Рождество Христово, хоть в какой-то мере, но зато по-настоящему станет для нас тем праздником, которым оно и является.

Аминь.