Если мы благотворим тем, кто и нам делает что-то хорошее, то в этом нет ничего специфически христианского; если задуматься, то христианский образ жизни для нас не актуален, потому что у нас проблемы с ветхозаветным; то, что большинство людей принимают за христианскую любовь, на самом деле является разновидностью блудного возбешения; мы должны одинаково ровно относиться ко всем людям, в зависимости от наших по отношению к ним обязанностей, а не от чувств; в “Деяниях Павла и Феклы” подчеркивается важность подвига девства в христианстве; каждый, кто не будет приходить в расслабление, а будет делать то, что ему доступно, сможет стать святым.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Сегодня мы слышали в евангельском чтении за литургией знаменитые слова Христа о том, что если мы оказываем какие-то благодеяния тем, кто может нам, в свою очередь, оказать или оказывал какие-то благодеяния, то никакой особенной пользы мы от этого не получаем.Потому что ровно то же самое делают и язычники, а сегодня мы могли бы добавить — и неверующие делают то же самое.

Действительно, никто же не говорит, что это плохо. И если спросить, плохо это или хорошо, то, конечно, все скажут, что хорошо, и слова Христа не к тому были сказаны, чтобы мы так не делали. Просто в этом нет ничего специфически христианского. И не надо нам быть христианами, — а мы сейчас по многим примерам знаем, что вообще даже не надо верить в Бога, — для того, чтобы так поступать. Потому что это просто разумный поступок и естественный человеческий поступок, если наше естество не извращено какими-то дополнительными совсем плохими навыками.

Но христианство начинается с того, о чем мы сегодня тоже слышали в евангельском чтении, — что мы начинаем оказывать добро тем, кто заведомо не сможет нам воздать тем же самым добром, или о ком мы даже знаем, что он нам воздаст злом. Получается, что мы должны творить добро тем, кому обычное человеческое сердечное произволение никогда не будет нас подвигать к тому, чтобы мы им творили добро. Предположим, это такие люди, о которых мы точно знаем, — и, предположим, мы не ошибаемся, — которые творят нам только зло: и, тем не менее, мы должны творить им добро.

И не сказано, что нам от этого будет какая-то польза, что они исправятся, перестанут творить зло, и скажут про нас, какие мы хорошие, — хотя такое действительно бывает. Но мы не должны на это рассчитывать. И, более того, мы должны быть уверены, что далеко не всегда это будет так и далеко не со всеми. То есть, когда мы так творим, то мы, может быть, и надеемся на исправление какого-то зла в этих людях, но мы не ради этого так творим, а ради самих себя, потому что так творит Бог.

И как сегодня опять же в этом самом евангельском чтении объясняется, мы должны уподобляться солнцу, которое одинаково светит на праведныя и неправедныя. Подобно тому, как Бог дает все, что нужно для жизни, независимо от того, кто жил праведно, а кто неправедно, хотя потом, конечно, чтобы мы задумались об исправлении своей жизни, может нас и лишить чего-то и необходимого. Но тем не менее, Бог дает жить всем, чтобы все могли реализовать свою свободу воли жить праведно или неправедно. Подобно этому, мы должны творить добро тем, кому мы можем творить добро, а не тем, от кого мы “чаем прияти нечто”, или хотя бы чаем, чтобы они престали творити нам зло, если сейчас они нам его творят.

Вот какой же в этом смысл? В этом смысл специфически христианский. Если мы начинаем думать, к чему нас призывает христианство, то если мы думаем всерьез и учимся у Святых Отцов, то мы сталкиваемся с тем, что то, что является специфически христианским образом жизни, для нас даже и не актуально. Потому что, прежде всего, у нас проблемы вовсе не с христианским образом жизни, а хотя бы с ветхозаветным образом жизни, который не дает Царствия Небесного, но, по крайней мере, избавляет нас от того наказания — вечного мучения, — которое положено по Закону. Мы оказываемся, может быть, не только не творящими добра тем, кто творит нам зло, но и не творящими добра тем, кто творит нам добро.

Например, такой грех, как неблагодарность и черствость души, — когда мы не помогаем даже тем, кто нам что-то делал хорошее, а, может быть, ничего хорошего не делал, но плохого тоже ничего не делал. Мы вполне могли бы ему помочь. Но даже с этим у нас проблемы. А уж как быть с тем, чтобы не завидовать, не обижаться, не хотеть чужого, не сравнивать себя постоянно с другим человеком, то есть не рассуждать в таком духе: как это у него все получается, хотя он гораздо хуже меня и не имеет таких способностей и добродетелей, а он все получает в жизни, чего я получить никак не могу; это все незаслуженно, почему в мире такая несправедливость…

Все эти хорошо нам известные греховные мысли греховны не только по отношению к христианству, но и по отношению просто к Ветхому Завету. Ведь если не согрешать этими грехами, то мы совершенно не становимся христианами. Но мы, по крайней мере, исполняем все заповеди Божии, нарушители которых повинны вечным мучениям.

А для того, чтобы быть христианами, мы не только должны освобождаться от этого, но мы должны делать что-то большее. А самое большее, что тут может быть в отношении ближнего, — это любить врагов.

Сегодня мы не читали прямо об этой заповеди, читали только о том, чтобы делать им добро, но в других местах Евангелия сказано о том, что любить врагов совсем уже трудно. Но нужно понимать, что та любовь, о которой здесь говорится — это не какое-то человеческое чувство, которое по отношению к врагам, если мы понимаем, что это враги, никак не может возникнуть.

Наша человеческая любовь у нас обыкновенно возникает к тем, кто нам не враги, или, по крайней мере, по нашему мнению не являются нам врагами. Тогда мы склонны думать, что это какая-то христианская добродетель у нас, а обычно это ничто иное, как разновидность блудного возбешения, то есть это не только не является какой-то добродетелью, а тоже является разновидностью греха.

Например, какие-то люди нам приятны, нам приятно, что они нам приятны, и поэтому мы склонны к ним располагаться с любовью. Не всегда эта приятность носит какой-то материально выраженный характер, не всегда это люди, которые нам что-то материальное делают, а бывает очень часто, что это люди, с которыми можно себя почувствовать духовными, с которыми нам интересно интеллектуально. И всегда приятно быть с ними, а, оказывая им какое-то расположение, мы можем думать, что если эти люди христиане, то мы тоже христиане, и что у нас началась с ними христианская любовь. Но, конечно, это никакая не христианская любовь, а разновидность блудного возбешения.

Конечно, если мы живем по-христиански трезво, то мы не питаем иллюзий относительно своих склонностей, и просто тогда не обращаем на эти помыслы никакого внимания и никак ими не руководствуемся в жизни. А живем в соответствии с заповедями, и как нас не должны отвлекать какие-то звуки за окном, если мы должны, например, читать книжку или спать, — точно также в отношении к людям мы не должны отвлекаться своими эмоциями.

И, я повторю, в третий уже, наверное, раз — не только мы не должны исходить из каких-то своих отрицательных эмоций по отношению к людям, но и из положительных. Мы должны со всеми поступать одинаково, чему нас учит сегодняшнее евангельское чтение, в зависимости от того, какие у нас к ним обязанности. В частности, в зависимости от того, насколько мы можем понять их реальные нужды.

И это независимо от того, хорошо они к нам относятся или нет, приятно нам их общество или неприятно. Собственно говоря, всякая приятность, которую мы испытываем в обществе людей, это оборотная сторона всякой неприятности, которую мы можем испытывать в их обществе. И неприятность мы сами склонны, поскольку она нам не нравится, считать греховной. А приятность, поскольку она нам нравится, мы не склонны считать таковой. Но на самом деле, нет никакой разницы между ними. И то и другое является разновидностью блудных отношений между людьми, и в какой-то степени, агрессивных отношений, и совершенно ничего хорошего в этом нет.

А хорошее есть только к том, чтобы ко всем относиться бесстрастно, ни к кому не иметь какого-то исключительного эмоционального расположения, и, в то же время, ни к кому не иметь какого-то отталкивания. И в этом, собственно, заключается суть христианского отношения к людям, и из этого, в свою очередь, становится понятно, почему в христианстве так много значит подвиг девства.

Сегодня празднуемая святая — первая мученица из женщин — первомученица Фекла, явила нам этот подвиг. И в раннехристианском повествовании о ее судьбе — так называемых “Деяниях Павла и Феклы” — об этом очень много говорится. Там подчеркивается и настаивается на важности подвига девства, насколько он принципиально лучше всякой другой жизни, пусть даже и вполне допустимой для христиан. Никто не пишет — в том числе, и в “Деяниях Павла и Феклы” этого не сказано, — будто христианам нельзя жить в браке; можно, но жизнь девственная намного лучше.

И вот современные многие любители христианской книжности, даже не только те, которые протестанты, но и те, которые себя считают православными, говорят, что “Деяния Павла и Феклы” — это апокриф, и поэтому там какие-то нецерковные воззрения относительно подвига девства. Им мерещится влияние секты энкратитов, которые, действительно, доходили в своем учении о воздержании до чего-то недолжного, например, до отрицания брака, или до того, чтобы его запрещать.Вот, якобы, влияние там это есть, потому что там тоже превозносится, как у энкратитов, подвиг девства, и поэтому, якобы, “Деяния Павла и Феклы” не принадлежат Преданию Церкви.

И вот, например, по-русски мы это можем сейчас прочитать в предисловии к очень хорошему переводу С. С. Аверинцева “Деяний Павла и Феклы”, где он приводит примерно эти выводы протестантской и либеральной католической, по сути уже тоже протестантской, критики.

На это можно ответить, что никогда в церковном предании “Деяния Павла и Феклы” не ставились под сомнение, но другое дело, что, как и во всех памятниках агиографии, мы можем не доверять историческому буквализму того, что там сказано. То есть, такие были там события на самом деле, или какие-то другие — это уже не столь важно. Но принципиально то, что на своем собственном языке, рассказывая об этих событиях, историческая достоверность которых может быть разной, выражается суть понимания Церковью подвига Феклы. И ее подвиг — это не только свидетельство о Христе в подвиге мученичества, но это и свидетельство о Христе в подвиге девства.

И вот здесь мы должны обратить внимание на то, что, действительно, взгляд христианский на то, как люди должны жить между собой, почти ничего не имеет общего с тем взглядом, который всегда является господствующим мнением. Всегда — это значит, что даже в средние века он таким являлся, а уж тем более сейчас, в нашу секулярную эпоху, когда считается, что люди должны жить так, как им живется, но, при этом, не делать друг другу особенных гадостей. Вот, собственно говоря, примерно то, что мы сегодня слышали в евангельском чтении применительно к тому, как живут язычники. Язычники, если они хорошие, то они действительно должны были благотворить тем, кто им благотворит, воздавать добром за добро, но, в то же время, воздавать злом за зло. По крайней мере, тогда какой-то предел будет положен распространению зла.

А вот с христианством все существенно иначе, причем, в отношении абсолютно всего. Поэтому не надо никогда говорить, что мы не можем жить как христиане. При этом, если видим, что действительно не можем, то надо себе в этом честно признаться. Но если мы видим, что не можем, честно себе признаемся и на этом успокаиваемся, — вот не можем и не можем, — то это, конечно, от лукавого, и это ведет, конечно, к погибели. Это ведет еще в земной жизни к какому-то дальнейшему разрушению человеческой личности, а на том свете — если это никак не остановится — это ведет туда, куда бы лучше не надо.

А если мы будем понимать смиренно, что мы не можем жить как христиане, то смирение будет проявлятся прежде всего в том, что мы будем стараться жить как христиане. Да, мы не можем, но мы должны вести себя так, чтобы научиться.

Мы должны стараться жить по-христиански и должны принуждать себя к тому, чтобы стараться. Тут возможны разные препятствия. Обычно ссылаются на недостаток телесных и душевных сил.

Да, действительно, какие-то телесные немощи, которые у каждого свои, а у некоторых очень значительные, или психические заболевания, не позволяют нести какие-то подвиги, которые несут другие люди. Например, — не будем далеко ходить за примерами, — многие страдают пищевыми расстройствами, такими как булемия и анорексия, и они не могут поститься обычным образом. Значит, эти подвиги для них закрыты. Но означает ли это, что для них закрыты вообще христианские подвиги и та польза, которую приносит христианская аскетика? Конечно же, нет. Просто, значит, они могут делать что-то другое, — то, что они могут.

Конечно, эти люди не должны жестко поститься. Но, по крайней мере, они могут поститься от каких-то ненужных развлечений. Я не имею в виду каких-то заведомо греховных развлечений, которых мы в принципе должны избегать, независимо от того, постимся мы или нет, а тех, которые допустимы. Меньше раздражаться, меньше отвечать колкостями какими-то тем людям, которые действительно их как-то обижают, оскорбляют. Здесь можно много всего найти, что доступно совершенно каждому.

И совершенно каждый человек через это может стать святым. Если будет делать то, что ему доступно, и не будет приходить в какое-то расслабление из-за того, что ему не все доступно. И тогда наша жизнь будет сначала постепенно становиться человеческой, как это соответствовало бы Ветхому Завету, который объясняет, как нам просто по-человечески жить, чтобы не жить как скоты. А потом, глядишь, она потихонечку будет становиться христианской, то есть, как жить выше человеческого естества. Ведь если мы живем в Теле Христовом, то мы, конечно, имеем возможность и обязанность и призваны жить выше человеческого естества.

Аминь.