Санкт-Петербург, ул. Академика Байкова, 14а

Память Страшного Суда очень редко совпадает с памятью Новомучеников и Исповедников Российских — Пасха в этом году очень ранняя; для Церкви совершенно неважно, какие события прошлые, какие будущие – из вечности можно одинаково легко смотреть на то и на другое; именно суд над Российской Церковью произошел в 1917 году и в последующие годы, когда продолжались гонения; “православные люди” пошли за безбожниками и вступили в братоубийственную войну, хотя и нашлись те, кто не пошел; когда в нашей жизни возникают ситуации, которые требуют от нас христианского поведения, то это касается какого-то выбора: буду ли я делать то, что должен, или не буду; если по тщеславию мы берем на себя совершенно лишние обязательства, то будет большим грехом их исполнить, чем не делать; если мы подумали и решили, что что-то надо делать, то, действительно, надо делать и не отступать, потому что такие моменты – моменты суда и моменты истины — из этого складывается конечный итог нашей жизни – тот самый итог, который и будет на Страшном Суде; когда на земле происходят какие-то критические события, то мы должны себя соответствующим образом повести — как новомученики и исповедники российские.

Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!

Сегодня мы совершаем память Страшного Суда и память Новомучеников и Исповедников Российских. Это редкое совпадение, потому что Пасха очень ранняя. Память Новомучеников и Исповедников Российских всегда бывает в воскресенье – так ее установил Поместный Собор 1917-1918 гг. Но это воскресенье ближайшее ко дню убиения Владимира, митрополита Киевского, одного из первых мучеников от революционеров.

Неделя о Страшном Суде связана с пасхалией, с Великим постом, и это предпоследнее воскресенье перед Великим постом. Мы совершаем именно воспоминание Страшного Суда, несмотря на то, что это воспоминание о будущем событии, а не о прошлом. Потому что для Церкви совершенно не важно, какие события прошлые, какие будущие – из вечности можно одинаково легко смотреть на то и на другое, и главное, можно не просто смотреть, а оказываться и там, и там.

Конечно, совпадение этих дней является совпадением знаменательным. Потому что не что иное совершилось, как суд над Российской Церковью – не буду говорить, над Россией в целом, хотя это тоже будет вполне уместно сказать. Но если говорить узко и строго в церковном аспекте, то скажем так: суд над Российской Церковью произошел в 1917 году и в последующие годы, когда продолжались гонения.

До этого было известно, что большинство населения у нас православные. Это было известно на основании всяких переписей, документов и так далее, когда люди сами говорили, какого они вероисповедания. И вот большинство населения говорило, что они православного вероисповедания. И все люди думали, что Православная Церковь – это то, что у нас тогда было до революции. Все довольно хорошо соблюдали обряды, особенно в деревне.

И вот приходят какие-то большевики, которые говорят про себя, что они безбожники, что дадут только материальные блага, больше ничего не обещают. В духовном плане не только не говорили, что людям будет лучше, что будут ближе к Богу и так далее, а говорили ровно противоположное: что и церкви будут закрывать потихоньку, и что религия – это пережиток, с которым они будут бороться. Они это всегда говорили – никакого секрета, никакого коварства.

Коварство было в том, что они не собирались давать им материальное. Они обещали землю крестьянам и с самого начала собирались обмануть. И для того, чтобы крестьянство их поддержало, приняли в отношении земли вместо своей программы РСДРП программу эсеров. Дьявол всегда обманывает. А как можно было их поддержать, если они заведомые безбожники, если они против православного царя, которому все присягали, и который ничего плохого не сделал для того, чтобы его вот так сбрасывать?

Если какие-то неудачи у него были – так что ж поделаешь, любые правители имеют неудачи. Если даже он был плохим правителем, то все-таки сам институт власти был достаточно хорошим, и многие вещи компенсировал. И неизвестно, кто бы на его месте сделал бы лучше. По крайней мере, он был свой, православный для всех людей.

Никто, кажется, не сомневался в искренности веры царя, никто его не обвинял в отступлении от православия – за это никто ему никаких серьезных претензий не предъявлял. Я понимаю, если бы он мог быть обвинен в том, что отступал от православия – тогда да, тогда, может быть, имело смысл его сбросить. Но ведь ничего подобного не было. Это ведь не Иван Грозный был, который устраивал всякие безобразия,и когда вполне можно было бы оправдать народное восстание.

Было все ровно противоположным образом. И вот эти самые “православные люди” пошли за безбожниками, вступили в братоубийственную войну, хотя и нашлись те, кто не пошел. Началась гражданская война, но победили в ней те, кого поддержало крестьянство, то есть обманутые крестьяне. Потом прошло десять с небольшим лет, и крестьяне поняли, кого они выбрали, потому что началась эта коллективизация, когда у всех все поотнимали. Тогда уже стали жалеть о своем выборе.

Вот чем же это не суд? Казалось бы, была такая Церковь, такая огромная, такая богатая и самая большая из всех православных Церквей мира по состоянию на 1917 год. А к чему пришли по состоянию на 1940 год? К тому, что 500 храмов по всей стране, уже теперь сергианских, где истинная вера не проповедуется. А вся Православная Церковь, которая осталась, — это тысячи людей. Но что они значили на фоне миллионов?

Вся их религиозная деятельность происходила тайно, нелегально. Причем наказание было обычно очень суровым – лидеров расстреливали, а всех остальных в более ранние годы ссылали, а потом уже определяли по лагерям. В начале тридцатых уголовное наказание было более мягкое, а потом более суровое. Вот так происходит суд.

Но если так происходит суд на земле, когда все можно изменить, и все до конца не выясняется, потому что даже в самых суровых случаях мы имеем дело с людьми, которые не могут быть достаточно последовательными, то что же тогда будет Страшный Суд? Тогда уже точно выяснится все. И даже если, скажем, в советское время можно было как-то проскочить, и, будучи не очень верующим и достаточно греховным, все-таки как-то сохраниться в Церкви, покаяться, то там уже не будет времени на покаяние. Нельзя будет проскочить, чтобы тебя просто не заметили. Получается, что тот суд, который был в нашей истории, является образом того, который будет.

Мы не живем в такие времена гонений. Конечно, Православная Церковь и сейчас испытывает в нашей стране гонения, из-за которых мы испытываем много неудобств. У нас отнимают храмы, и мы не знаем, будет ли возможность служить в храмах, как сейчас есть у нас, или нет. Бывают уголовные дела, преследования, а иногда, — правда, уже давно, слава Богу, этого не было, но в девяностые годы были — и убийства священников. Уж в нашем приходе об этом забыть не удается.

Но в целом у нас времена мирные. Но это не значит, что они мирные с духовной точки зрения, потому что мирные времена с духовной точки зрения часто оборачиваются наоборот, наиболее опасными. Поэтому мы должны наблюдать за собой.

У нас тоже в жизни бывает по мелочам всякий суд. Бывают ситуации, которые требуют от нас христианского поведения. Прежде всего, это касается какого-то выбора. Например: поддержать справедливость по отношению к посторонним для нас людям так, что мы материально в этой справедливости совершенно не заинтересованы, и с риском для своей собственной репутации, своего положения, или не поддержать, пройти мимо. Такие вещи бывают, но тоже не постоянно.

А вот постоянно бывают вещи очень простые. Встать пораньше и начать делать то, что я обязан, или еще пропустить некоторое время. Я уж не говорю, что может быть и такой подход, когда надо делать то и это: выпить полстакана водки, и вроде не пьян, а уже ничего делать не надо, потому что уже никуда не пойдешь. Вот эту картинку я, к сожалению, беру из жизни. Так тоже можно решать проблемы. А можно и более радикально – быть пьяным и не просыхать. Так тоже люди делают, и не далеко за пределами нашего прихода. Периодически стараются люди вырваться из этого, слава Богу, как-то держатся.

Конечно, смешно рассказывать про эти полстакана водки. Те, кто водку совсем не пьет, тем не менее, находят для себя свои полстакана. Принцип такой: отложу, сейчас не буду этого делать, а займусь чем-нибудь, но не нужным. Правильно делать так, когда есть список дел, который надо делать, — сделать что-то, что легче, тогда уже будет проще продолжить остальные дела. Но бывает, что мы не делаем ни одного дела из этого списка, а делаем что-то, что туда совершенно не входит – тупое сидение в интернете или перед телевизором.

Это все имеет элемент вероотступничества, потому что, если мы действительно знаем, что делать это надо, то надо делать. Но иногда бывает, что по тщеславию мы берем на себя совершенно лишние обязательства, не можем отказаться из человекоугодия, не хотим прослыть людьми, которые чего-то не могут, не хотим с кем-то портить отношения. На самом деле, надо уметь и отказываться от того, чтобы давать какие-то обещания, понимать, что обещания, которые ты дал – греховные. И будет меньшим грехом нарушить обещание – хотя, конечно же, это будет грехом, – чем его исполнить.

У нас есть пример Ирода по такому случаю, с головой Иоанна Предтечи, но в жизни по мелочам это бывает довольно часто. Поэтому надо думать, что мы обещаем делать, а, подумав и решив, что это надо делать, то, действительно, надо делать. Не отступать, потому что такие моменты – моменты суда и моменты истины.

А главное и может быть самое неприятное, что из этого складывается конечный итог нашей жизни – тот самый итог, который и будет на Страшном Суде. И тот самый итог, который и будет в ситуации, если такая возникнет, как у новомучеников и исповедников российских, когда на земле происходят какие-то критические события, и мы должны себя соответствующим образом повести. Поэтому не будем портить себе жизнь. Для того, чтобы глобально ее не портить, ее приходится портить немножко локально в таких вот мелких делах. Но от этого, действительно, становится лучше, и никто из тех, кто так делал, никогда не жаловался.

Аминь.