Неправильно говорить, будто весь русский народ виновен в грехе цареубийства; в то же время в нем виновны многие Новомученики, приветствовавшие Февральскую революцию — церковная иерархия, признавшая Временное правительство. Но были и люди, исполнившие до конца свой долг перед царем, и они в грехе цареубийства невиновны. Сегодняшние российские люди должны решить, кому они преемствуют. Мы становимся наследниками цареубийц тогда, когда разделяем их интересы. Народ предал царя за обещание большевиков дать землю. Мы не должны продавать наше христианство за какие-то мирские блага. Мы должны верить именно в святоотеческое православие, а не в “массовое”; мы не должны принимать за православие то, что делают все православные вокруг. Но нужно беречься и от другой крайности — самоутверждаться за счет непохожести на других. Нужно прежде всего следовать святоотеческому православию и каяться в отступлениях от него.
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.
Сегодня мы совершаем память святых Царственных Мучеников — царя Николая, царицы Александры и их детей. И в этот день многие говорят о том, что это должен быть день покаяния русского народа в грехе цареубийства. В этом есть своя правда, но, с другой стороны, не всегда это понимается по-христиански. Потому что в христианском смысле слова покаяние — это то, что совершает не страна, не народ в целом, а только каждый отдельный человек. И поскольку каждый отдельный человек сознает, что виноват в каком-то конкретном грехе, постольку только он и может в нем каяться. А все остальное — это уже вещи, к христианству прямого отношения не имеющие. Может быть, они важны для государственной идеологии, но, во всяком случае, это не связано с христианством. И что же тогда можно сказать о грехе цареубийства? Какое отношение к нему имеет весь русский народ?
Совершенно очевидно, что неправильно говорить, будто бы весь русский народ виноват в грехе цареубийства. Вопрос “кто виноват?” не имеет простого решения, потому что нельзя даже сказать, что все новомученики не виноваты в этом грехе. Наоборот, мы знаем, что среди новомучеников было много тех, кто был виноват в грехе цареубийства. Не говоря уже о тех, кто в 20-е—30-е годы пострадал за веру, но в свое время поддержал революцию, можно сказать даже и о тех новомучениках, которые пострадали в самые первые годы после революции. Потому что это, например, были архиереи, которые возглавляли Русскую Церковь во время Февральской революции и все признали Временное правительство, т.е. то правительство, которое лишило царя престола. Они говорили, что царь отрекся сам, и поэтому можно было признать новое правительство. Но если мы считаем, что царское служение религиозно, и он восходит на него не по своей воле, тогда непонятно, как это он может сам от него отречься — отречься от того, что он не по своей воле принимал. В России не было царей, которые по своей воле восходили на престол (хорошо это или плохо — это другой вопрос; но этого просто не было), а были цари, которые восходили на престол независимо от своей воли, а в таком случае они не имели права сойти с престола. И кроме того, ни при каких обстоятельствах невозможно было признавать Временное правительство, состоявшее из откровенных предателей и безбожников, за власть христианскую, и тем более нельзя был признавать власть этого правительства над Церковью. А между тем, тогдашнее церковное управление признало за Временным правительством те же полномочия, которые были у правительства царского. У царского правительства и так были полномочия, которых оно не должно было иметь, но имело в силу существования антиканонического синодального строя, но царское правительство, по крайней мере, заявляло себя православным, и царь, согласно основным законам империи, мог быть только православным. Но при Временном правительстве стало еще хуже, потому что это правительство не только не состояло из православных людей, но даже официально исключило пункт об обязательности православного вероисповеданиях для своих членов, т.е. формально оно было неправославным, а реально оно было вообще антиправославным, и все это понимали. Но тем не менее, архиереи признали его и его право вмешиваться в церковные дела. Поэтому все тогдашние архиереи, признавшие Временное правительство (а его признали все, кроме митрополита Московского Макария Невского), — они все, таким образом, безусловно причастны к греху цареубийства, несмотря на то, что многие из них позднее стали мучениками.
В то же время, все-таки были люди (стали они впоследствии Новомучениками или нет, это в данном случае не важно), которые сохранили верность своему христианскому долгу. Это были люди, не стоявшие на общественных верхах, церковных или гражданских. И эти люди, конечно, не были виноваты в грехе цареубийства; наоборот, они сделали все, что от них зависело, может быть, и немногое, чтобы этому греху воспрепятствовать; а некоторые из них были убиты вместе с Царской семьей.
И вот, поэтому для сегодняшних российских людей, которые в любом случае наследуют тем людям, которые жили тогда, возникает вопрос: кому мы преемствуем — тем, кто запятнал себя причастностью к греху цареубийства, или тем, кто этого не сделал? И очевидна важность этого решения вопроса о преемстве. Потому что если мы к греху цареубийства не причастны, то мы оказываемся не теми, кто в нем кается, а теми, кто принимает покаяние тех, кто кается, или судит тех, кто не хочет каяться в грехе цареубийства. Если же мы причастны к этому греху, то тогда мы должны каяться сами. И вот, в этом отношении получается, что если мы хотим быть наследниками тех, кто сохранил верность престолу, это, конечно, правильное желание, но нам это не совсем удается, и на самом деле мы оказываемся наследниками и одних, и других, хотя, может быть, в разной пропорции.
Мы оказываемся наследниками цареубийц тогда, когда мы разделяем их интересы. Причем это не обязательно значит, что мы увлекаемся этим безумным коммунизмом, потому что и в то время далеко не все цареубийцы верили в коммунизм. Верили в совершенно другое — верили, прежде всего, в то, что “земля — крестьянам”. Вот за это народ и предал своего царя, за это обещание земли, которой в итоге никто ему не дал, потому что таким не дают — предателям после того, как они предали, можно уже ничего не давать, потому что таких людей можно вести за собой другими способами, ничего им не давая. Поэтому коллективизация была первой карой за цареубийство, совершенно естественной и необходимой. Вот, если мы тоже хотим для себя какой-то “земли”, что бы там под ней ни понимать, — во всяком случае, каких-то мирских благ, — то тогда, конечно, мы наследуем тем нашим предкам, которые повинны в грехе цареубийства, и участвуем как члены Российской Церкви именно в предательстве, в Иудином грехе, потому что с точки зрения церковной надо говорить не столько о грехе цареубийства, сколько о грехе предательства, когда человек, будучи христианином по видимости, ведет себя совершенно противоположным образом.
Но что же нам делать, чтобы наследовать тем, кто не был тогда причастен к греху цареубийства? Ответ очевиден, но, может быть, он покажется слишком расплывчатым и не конкретным: мы не должны продавать свое христианство за всевозможные чечевичные похлебки типа “земли крестьянам”. Но что это значит на практике? На практике это означает, что мы должны верить в такое православие, какое оно передано нам от святых отцов, а не в то, которое мы можем наблюдать вокруг нас или которое существовало в качестве “массового” православия, если можно так выразиться, в дореволюционной России. Мы действительно должны докапываться до истины. Если мы видим, что все православные христиане вокруг поступают определенным образом, это еще совершенно не означает, что мы тоже должны поступать так, потому что это не означает, что это является православием, а только означает, что это укоренившийся народный обычай. А мы хорошо знаем, что многие укоренившиеся народные обычаи как раз не только не имеют отношения к православию, но наоборот возникли как некоторая плесень на теле православного народа по мере его омертвения, как какой-то паразит, и являются признаками отступления от православия. И мы должны все время тратить усилия — а это трудно, — на то, чтобы, с одной стороны, постичь смысл святоотеческого православия, смысл догматов, обрядов, канонов, а с другой стороны, стараться то, что мы узнали и поняли, воплотить в своей жизни — а это тоже трудно, потому что это значит все время идти против течения. Но в Евангелии и вообще в Библии ничего не сказано про то, что надо идти по течению, и что жить по-христиански должно быть легко. Если нам трудно, то это нормально, так и должно быть.
Но только при этом нельзя впадать и в другую крайность — стараться все сделать наоборот и самоутверждаться за счет того, что мы не такие, как все остальные православные христиане. Потому что в этом тоже есть вполне очевидные грехи.
Мы должны стараться подражать нашим предкам не во всем подряд, а только в том, в чем они сами подражали святым отцам. Поэтому нам надо больше думать не о том, какое православие было в дореволюционной России, потому что если бы оно было хорошим, мы бы сейчас не называли то время дореволюционным, — а о том, какое православие было у святых, которые были и на Руси, и в других странах. Иначе говоря, мы должны больше думать о том, в чем состоит православие святоотеческое, и каяться во всех наших вольных и невольных отступлениях от этого православия, в ведении и неведении. Вот тогда мы и избавимся от причастности к греху цареубийства, от преемства тем христианам, которые жили в России в 1917 году и предали царя и православие за обещания земных благ. И тогда мы сможем действительно принести достойные плоды покаяния в грехе цареубийства и во всех прочих грехах, следствием которых является цареубийство. Я нарочно не говорю о том, что в грехе цареубийства повинны люди, которые совершенно сознательно и открыто враждовали против Христианской Церкви — это так и это все знают, но нам здесь важнее знать, как в этом грехе повинны те, кто сам себе считал православным. И именно они должны быть нам примером того, как не надо жить. Только святые должны быть для нас примером того, как жить надо. Молитвами святых Царственных мучеников да подаст нам Господь в Царствии Небесном оказаться вместе с ними. Аминь.