Санкт-Петербург, ул. Академика Байкова, 14а

Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!

Сегодня мы совершаем память святителя Филарета, который закончил свою жизнь первоиерархом Зарубежной Церкви, а начал ее сначала мирянином, потом монахом, в конце концов, архимандритом в Зарубежной Церкви, в русской эмиграции, но в той ее части, которая была в Китае.

Он жил в Китае и был хорошим пастырем, но в целом его жизнь тогда не очень отличалась от остальной лучшей части духовенства Зарубежной Церкви. Это были преданные своей пастве пастыри, особенно монашествующие, склонные к аскетизму. Во многих отношениях они были хороши, старательно учились, но в одном отношении они были все плохи: в том, что они, как правило, не понимали того, что происходит во всем мире в Церкви.

Особенно они были нечувствительны к ереси экуменизма. Более того – даже к ереси сергианства они были не очень чувствительные. Они были очень чувствительны к политической ориентации. Конечно, они были настроены очень резко антисоветски. Это хорошо, и это было правильно для христиан, но выводов относительно сергиевской Церкви они толком сделать не могли. Конечно, они имели интуицию, почему в ней не надо быть, — но почему не надо, насколько не надо, до какой степени не надо – это все было неясно.

Поэтому когда коммунисты после войны пришли к власти в Китае, вся Зарубежная Церковь Китая за небольшим исключением, — может быть, чуть больше 4 тысяч человек, — и все епископы за одним исключением самого младшего, которым оказался святой Иоанн Максимович, все приняли большевизм. Почти все они приняли советское гражданство и, главное, что они все изменили Зарубежной Церкви – перешли под омофор сергианского патриарха.

В числе этого духовенства был и будущий митрополит Филарет, а тогда архимандрит. Он, конечно, не хотел переходить под советскую Церковь, и как многие говорили, и как он сам так ощущал, что был вынужден, чтобы не бросать паству. То есть сам он еще мог куда-нибудь убежать, но паству не оставишь.

Сейчас некоторые приводят это даже как пример, что он признавал Московскую Патриархию, и нам туда можно переходить. Но надо сказать, что во всем этом митрополит Филарет потом каялся при приеме в Зарубежную Церковь в сане архимандрита. В том, в чем надо подражать нам каким-то людям, даже и святым, они не каются. А каяться надо в плохом, в плохом никому подражать не надо. А почему он переходил?

Потому что он разделял мнение, которое почти все и разделяли –Иоанн Максимович не разделял, а остальные разделяли, — что, конечно, это плохая, но все равно Церковь, хоть и сергианская. Конечно, если есть возможность быть в другой Церкви, то лучше быть в другой, а если такой возможности нет, если заставляют, то можно быть и в этой.

Если бы он считал, что это, действительно, не Церковь, что это какой-то раскол или ересь, то, конечно, не было бы разговора о том, что он вынужден, потому что нельзя оставлять паству. Ведь если ты спасаешь утопающего, то что надо сделать: утонуть с ним рядом или что? Это спасение называется? Где нельзя оставлять паству? В пасти волка или даже уже в желудке? Какой ты там пастырь уже, если переваришься вместе с ними?

И все равно ведь кончилосьтем, что он паству оставил, ничего абсолютно из этого не вышло. Кто остался на тот момент в Китае, те так и остались в Московской Патриархии, и дожили до постепенной репатриации. В итоге мало кто остался в Китае, а кто остался, те дожили до культурной революции, и пришлось им там несладко. То есть все равно паства была потеряна, и совершенно ничего правильного в этом поступке нет. Я еще раз подчеркну, что он в нем каялся.

Но потом, когда он оказался в Зарубежной Церкви, постепенно он все больше и больше понимал, причем, с каждым годом все больше и больше, что действительно происходит в Зарубежной Церкви, и что происходит в Церкви вообще. Очень скоро после принятия своего в Зарубежную Церковь он был сделан епископом, но для далекой епархии в Австралии, точнее, даже для викарного помощника местного епископа.

А потом получилось так, что многолетний глава Зарубежной Церкви митрополит Анастасий должен был уйти на покой. Это произошло из-за того, что в Зарубежной Церкви были всякие внутренние конфликты, с которыми он по старости своей и немощи понял, что уже не может ничего поделать. Там две партии из старших архиереев боролись за власть – это уже была не схватка бульдогов под ковром, а бульдогов на ковре и прямо в алтаре. Митрополит Анастасий просто понял, что не с его возрастом и силами это все делать, и по состоянию здоровья ушел на покой. Потом он еще около года прожил, но уже как митрополит на покое.

Надо было выбирать нового. Но с одной стороны одна партия “перетягивает одеяло” на себя, с другой стороны — другая. И вот Иоанн Максимович, который был лидером одной из двух партий, то есть был полностью втянут в эту политическую борьбу, нашел такой выход, который всех помирил: сделать первоиерархом человека, который дальше всех от этой борьбы, который никакого отношения к ней не имеет, — самого молодого, а не самого старого и авторитетного.

Это решение приняли, и в 1964 году митрополит Филарет стал первоиерархом Зарубежной Церкви. Действительно, он был выдающимся первоиерархом, потому что хотя бы за счет того, что он меньше общался с этими старшими епископами, у него как-то сохранилось большее понимание православия.

Как раз в это время во всем мире произошел огромный взрыв с одной стороны экуменизма, ас другой — антиэкуменизма. Ересь экуменизма проявила себя в 1965 году в том, что патриарх Константинопольский вместе с папой Римским приняли согласованное решение о взаимном снятий анафем 1054 года, которым тогда исполнилось чуть более девятисот лет. И это было обусловлено не тем, что кто-то изменил свое вероучение, в чем-то покаялся, а тем, что просто это все неважно – мол, простите, погорячились.

Тогда многие люди, особенно в Греции, которые были готовы к такому развитию событий, вышли из экуменических юрисдикций, и часть этих людей обратилась в Зарубежную Церковь, в частности, Бостонский Свято-Преображенский монастырь тогда присоединился к Зарубежной Церкви. И вот митрополит Филарет, в отличие от всех архиереев, которые тогда были в Зарубежной Церкви, понял, что это, действительно, борьба за православие, и что это очень важно.

Он стал проникаться пониманием того, какая опасность в ереси экуменизма, он стал особенно близко дружить с Бостонским монастырем, стал писать отступающим иерархам отступивших Церквей свои “Скорбные послания”, которых написал всего три. Конечно, он их писал с помощью других людей, но все-таки писал это именно он, и это выражало его собственное мнение.

В семидесятые годы он пишет частные письма – некоторые из них сохранились, — в которых выражает свое мнение о патриархии как о совершенно полностью лишеннойтаинств благодати. Так он пишет, например, в письме своей сестре в 80-м году.

Тем не менее, какую-то последовательную позицию Зарубежной Церкви в целом он, даже будучи первоиерархом, сделать не мог. Потому что, с одной стороны, у него были благие стремления, а, с другой стороны у него была лояльность по отношению к остальным епископам, которым это было совершенно не нужно. Если бы в те годы у нас произошла перестройка, и к власти пришел какой-нибудь “Путин”, то они и тогда совершенно спокойно бы сдали Зарубежную Церковь – это совершенно точно,но другое дело, что раскол был бы иной, больше было бы тех, кто не пошел.

Дальше все первоиераршество митрополита Филарета состояло из таких вот внутренних собственных колебаний, потому что он тоже иногда подчинялся мнению большинства архиереев, а самое главное — все время в обстановке непонимания. Конечно, были люди, которые его понимали, поддерживали и даже настраивали на то, чтобы держаться православия. Но, во-первых, их было не так уж много, и, что важнее, они, как правило, не носили никакого особенного сана. Это были монахи, священники, но не более того.

Все архиереи были настроены исключительно на то, чтобы держать наш русский клуб в эмиграции, чтоб нам тут было хорошо, и чтоб мы ругали советскую власть, советскую церковь, потому что она советская. Конечно, когда она советская, то дальше припоминаются уже и все остальные грехи, расколы и ереси, но если спросить серьезно, почему, например, у Сергия – это сергианство, а до революции очень похожее, но не сергианство, так никто и не мог ответить.

Конечно, все это было довольно печально и, в конце концов, даже анафема против ереси экуменизма, которая была принята в 1983 году на Соборе под председательством митрополита Филарета, она тоже была половинчатая, потому что не включили имена еретиков. Получилось, что мы назвали болезнь, но совершенно не объяснили, кто же ей болеет. Такого не бывает, чтоб была болезнь, но не было больных.

В 1985 году митрополит Филарет умер, партия всех обиженных взяла реванш. Практически произошел переворот, после которого уже остатки здоровья Зарубежную Церковь покинули – было уже понятно, что уже никто там не будет сопротивляться духу мира сего. Но зато произошло еще одно чудо, память которого мы сегодня и совершаем. Оно произошло совсем уже недавно – в 1998 году.

По техническим нуждам происходили ремонты и реконструкции, и пришлось потревожить могилу митрополита Филарета. Похоронен он был в той могиле, в Джорданвилле, в 1985 году. Надо было ее открыть и как-то передвинуть гроб. Случайно гроб открылся, и при этом оказалось, что мощи его абсолютно нетленны. Причем не потому, что там какая-то обстановка, способствующая мумификации, а совершенно напротив – гроб стоял в таком месте, где много влаги.

По обычаю архиерей был похоронен с небольшим богослужебным Евангелием в металлическом переплете, и защелки, тоже металлические, этого переплета совершено заржавели и развалились – вот какая там была влажность, даже металл она проедала. А сам он оказался совершенно нетленен за тринадцать лет. И все это случилось незадолго до годовщины смерти.

Для того, чтобы разрушился металл, оказалось достаточно 13 лет, а для разрушения телесного состава Филарета оказалось недостаточно. Даже говорят, что лицо было розоватое, то есть не бледное. По крайней мере, фотографии, на которых цвет особо не разглядеть, но видно, что это нетленные мощи, были сделаны. Хотя фактический глава Зарубежной Церкви того периода митрополит Лавр запретил их распространять, но это запрещение побудило их распространять еще сильнее. Поэтому очень многие увидели тогда эти фотографии.

После этого стало ясно, что митрополит Филарет во святых. Не потому, что у него нетленные мощи – нетление человеческих мощей может быть по разным причинам, и само по себе это не означает, что это былсвятой. А означает это тогда, когда про него и так известно, что он святой. Мощи могут быть и тленными, потому что у многих святых мощи тленные, — как, например, на Афоне у всех святых мощи тленные, а только еретиков земля не принимает, и они не истлевают.

Сама по себенетленность не говорит о том, что это святой, но если мы про него знаем, что у него была святая жизнь, то потом нетление мощей может выясняться как заключительный аккорд, чтобы всех убедить в его святости.

Вот так началось прославление митрополита Филарета во всем мире. В нашем приходе оно началось промыслом Божиим на несколько недель раньше. Я напомню эти события 98-го года для тех, кто забыл или,может быть, просто не знает.

По мере изучения истории Зарубежной Церкви, особенно наследия митрополита Филарета, мы стали проникаться, — и особенно одна наша теперешняя монахиня, а тогда еще не монахиня, — тем, что это, действительно, человек святой жизни был. Решили, что надо издать статью в нашем журнале “Вертоград”. И вот эта будущая монахиня написала статью о том, что Филарет святой, и что вообще его надо прославить. Вот такой смысл был этой статьи, но она, конечно, просто излагала события жизни.

И вот вышел, наконец, этот журнал, стал распространяться. Прошло две недели – и совершилось обретение мощей, о котором никто не мог подумать. Те, кто обретал, тоже делали это случайно, тоже не могли подумать. Прошло две недели, и как раз такая “иллюстрация” пришла к этой статье. Потом статья переработалась в книгу “Столп огненный”, которую многие видели.

И сейчас почти все истинно-православные прославляют Филарета – вот какой это важный святой. В нашем приходе мы о святости его узнали раньше многих – не будем говорить, что раньше всех, потому что еще при жизни Филарета были люди, которые знали, что он святой, и после его смерти количество таких людей увеличивалось понемногу. И вот в это количество людей, которые еще до обретения нетленных мощей узнали о его святости, входит наш приход.

Поэтому будем уповать на то, что наш приход все-таки находится под особым покровительством Филарета. Поэтому мы стараемся особо праздновать дни его памяти, особо молиться ему. Особенно мы надеемся на его помощь в том, чтобы нам устоять в православии, чтобы церковные наши дела на уровне прихода и на всех остальных церковных уровнях, какие там еще бывают – епархии, церковные организации, Вселенское православие, — мы сохраняли православие.

Аминь.