Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы совершаем замечательный в разных отношениях праздник – Введение Богородицы во храм. Само это событие известно из такого произведения, которое описывает ранние годы Богородицы до Благовещения и которое в подлиннике называется «Рождество Мариино». Для многих западных христиан это апокрифы и просто легенды, и тогда непонятно, почему те, кто считают его апокрифом, празднуют сегодняшний праздник, а также Рождество Богородицы, когда не просто сам факт рождества празднуется, а именно те обстоятельства, которые описаны в этом же памятнике. А те, кто считает, что это Священное Предание, как это Православная Церковь издревле прияла, – те, конечно, должны праздновать. И в одном слове невозможно исчерпать, как всегда бывает в важных случаях, смысла сегодняшнего праздника. Но хотя бы об одном нужно сказать.

Что подчеркивает пребывание Богородицы в ветхозаветном храме? Как бы мы его ни локализировали (где он находился – это отдельный разговор), но, во всяком случае, Она была в том помещении, которое было Святым Святых для той общины, в которую впоследствии пришел Христос. Какой смысл в этом? Очевидно, смысл такой, что для новозаветной Церкви, которая должна была вскоре быть основана именно в Самой Богородице, в самом храме, была так важна связь с храмом ветхозаветным.

Если мы обратимся к другим раннехристианским преданиям, то мы еще больше этого увидим, вплоть до того, что сам апостол Иаков, брат Господень, был первосвященником ветхозаветной Церкви (по той версии, которой как раз придерживался Иисус, там было много разных версий). Получается, что Ветхий Завет для нас очень важен. А если мы обратимся к учению ранних и поздних (каких угодно) отцов, то мы можем узнать, чтои в жизни каждого из нас это очень важно. Поскольку многие не понимают, то хотя бы кратко надо об этом сказать.

Есть у нас какое-то призвание, из-за которого мы стали верующими в Бога, так что мы узнали, что Бог есть. И само по себе это важно и необходимо, потому что без этого вообще невозможно быть и оставаться верующим человеком. Но если мы имеем только это, то мы можем это преумножить, как это и должно быть, конечно, — а можем и потерять. Если не так потерять до конца, что уж точно никогда не восстановить, то так, что можно и не восстановить, если забыть об этом.

Это происходит тогда, когда мы начинаем жить по своему усмотрению, когда делаем то, что нам нравится, если у нас есть какой-то позыв, а если нет – то не делаем. А нужно войти в другую жизнь, когда у нас, может быть, и нет позыва делать что-то правильное. Если мы будем себя принуждать к чему-то великому и правильному, то у нас ничего не получится. Но если мы будем себя в таком настроении принуждать к чему-то маленькому и правильному, довольно-таки ничтожному – хотя бы поститься в среду и пятницу, что-нибудь такое совсем символическое (не говорю про великие подвиги типа того, чтобы любить ближнего), – тогда будет что-то сдвигаться, будет что-то увеличиваться. И тогда мы постепенно будем приходить к чему-то более значительному.

Принуждение – это рамка, без которой ничего не вырастет. Это то, что можно сравнить с нашим скелетом. Носим мы в себе скелет, он составляет большую долю массы нашего тела. Представим себе, что мы носили бы на себе на несколько килограммов меньше – как легко было бы ходить. Но если мы уберем именно скелет и на этом будем экономить килограммы, то мы вообще не сможем ходить. И поэтому скелет нужен.

Когда мы действительно живем в Новом завете, то скелет у нас внутри. Мы так делаем, потому что мы не можем иначе, а не потому что мы чего-то боимся или думаем, что надо так или эдак. А у нас все понятно и безальтернативно. Но этот скелет не сразу заводится и вырастает внутри. Для того чтобы он появился, нужно его взять извне.

У млекопитающих бывает внутренний скелет, как, например, у нас по биологическому нашему телу, а у насекомых – внешний. Мы начинаем с состояния насекомого – у нас внешний скелет, который мы носим на себе как некую обузу. Но, тем не менее, он позволяет нам хоть как-то ходить. Этот внешний скелет – это и есть Ветхий Завет. Он нужен был человечеству в целом, для того чтобы Церковь была исторически, и он нужен исторически каждому из нас. В этом отношении уж точно онтогенез является повторением филогенеза (что в биологии, может быть, и не совсем верно).

Сначала у нас появляется внешний скелет, который нас ограничивает, который нам, конечно, тяжел, потому что надо на себе его таскать. Без него мы просто упадем и никогда не встанем. Он обладает таким свойством, что постепенно проникает внутрь и становится внутренним. Поэтому нам все время нужен какой-то баланс, но баланс разумный, который устанавливается на основе не каких-то механических правил, а рассуждения. Не обязательно нашего, а, как правило, не только нашего, а и тех людей, с которыми мы советуемся, может быть, которые больше нашего понимают. Это необязательно священники, это могут быть другие верующие, и даже не монахи, а миряне. Но, тем не менее, советоваться вот так с людьми надо.

И баланс меняется в течение жизни у человека— баланс между тем, что является для него внешними правилами, которых он так соблюдать не будет, они для него неорганичны, но он понимает, что ему это полезно, и он себя к этому принуждает, и тем, к чему он больше привык, хотя тоже, может быть, внутренне не понимает. И, наконец, тем, что он уже понимает внутренне и что делает, потому что так надо. И, наконец, в последнюю очередь (или, наоборот, в первую, смотря с какой стороны считать) – те вещи, которых он даже не замечает, потому что они для него безальтернативны.

Григорий Богослов говорит, что поминать Бога нужно чаще, нежели дышать, и вообще жить по воле Божьей для нас должно быть так же естественно, как дыхание. Не так, чтобы мы специально думали – дай-ка сейчас вздохну – так мы очень много не надышим, если про каждый вздох будем специально как-то готовиться, думать и потом, наконец, его совершать. Нужно постепенно научиться дышать. Если продолжить эту аналогию, чтобы попал сюда и Ветхий Завет, то начинаем мы с аппарата искусственной вентиляции легких, который, конечно, затыкает нам рот, не позволяет нам поговорить. Зато такие люди не умирают, сами они дышать не могут, но это им помогает. А потом, если все реанимационные мероприятия проводятся правильно, человек и сам начинает дышать. На какое-то время отключают этот аппарат, потом опять подключают, а потом уже этот человек начинает жить без аппарата и дышать уже постоянно сам. Это то, к чему мы должны приходить. Все потихоньку и все в каком-то балансе.

Надо понимать, что обычно обстоятельства меняются к лучшему всерьез, когда мы ловим себя на том, что уже давным-давно не было каких-то искушений, которые, как нам казалось, никогда не пройдут. Потом они как-то прошли, мы этого даже не заметили, и потом случайно вспомнили, спустя долгое время, что давно этого уже не было. Вот так это обычно бывает – тот момент, когда состояние по-настоящему меняется, проходит незамеченным, и только постфактум его удается углядеть.

Об этом можно говорить очень долго, а я просто хочу еще раз напомнить о сегодняшнем празднике, как он нам показывает единство Ветхого и Нового заветов в истории нашего спасения. И показывая это в истории нашего всеобщего спасения (общечеловеческого), он должен нам также показывать на то же самое в нашей личной жизни.

Аминь.

епископ Григорий