Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы совершаем особый праздник между Вознесением и Троицей: единственное воскресение, которое приходится на эти дни, посвящается памяти I Вселенского собора. Этот собор особенный во многих отношениях, но, в частности, особенный по количеству святых отцов. Обычно количество отцов собора считается по спискам епископов, которые подписывали деяния, и от Никейского собора тоже дошли такие списки, хотя многие документы утратились, – там имен гораздо меньше, чуть более 220.

Откуда же взялось число 318? Если взять на каждого епископа два-три их помощника (диаконов и архидиаконов), то тогда получится, что народу гораздо больше должно быть учтено. Поэтому понятно, что число 318 – это символическое число. И богослужение сегодняшнего дня, в частности паремия на вечерне, объясняет нам, что это число слуг Авраама. Кто такие слуги Авраама?

Когда племянник Авраама Лот был пленен, Авраам вместе с 318 слугами пошел и отбил его. И само число 318, если записать его греческими буквами, читается как указание на Христа, о чем есть в Послании Варнавы. Вот такой здесь глубокий символизм.

А какой духовный смысл в том, что отбили племянника Авраама? — То, что они отбили Церковь от еретиков, которых захватили.  И вот многим современным людям это непонятно – что такое еретики, чем это плохо?

Конечно, многие люди оценивают Церковь, исходя из того, как она помогает, например, в социальном служении, насколько там психотерапевтично находиться, как хорошо поют, хорошие ли там люди. Во-первых, каждый имеет право на такой подход. Во-вторых, действительно, хорошо бы, чтоб в Церкви все было хорошо, а не плохо. Чтобы она была красива, чтобы там пели, чтобы она была психотерапевтична даже для неверующих и чтобы делала что-то социально-полезное.

Что это хорошо – никто не спорит, но все же Церковь немножко не для этого. Чтобы это объяснить, можно провести аналогию с едой. Хорошая еда должна быть красива, но если она несъедобна или вредна, или ядовита, тогда красота все-таки мешает. Об этом говорится даже неоднократно в богослужении, особенно когда воспоминается изгнание Адама из рая в Великий пост, что «красЕн бе и добр в снедь, иже мене умертвивый плод». То есть красота бывает и обманчива.

Поэтому если любить в Церкви такие посторонние признаки, то это все равно, что любить в еде только ее красоту, не учитывая полезность или вредность блюда. В наше время, уже такого догматического равнодушия и безбожия, великий святитель ХХ века митрополит Филарет, глава Зарубежной Церкви, однажды привел еще и такое сравнение, по-моему, очень наглядное: есть бочка прекрасного и полезного меда, но если мы узнаем, что на дне лежит дохлая крыса, то наше отношение к этому меду изменится. Эти слова относятся к сергианству как к образу дохлой крысы. Но ересь — это целая бочка мертвых крыс с ложкой меда, которая по некоторому оптическому обману кажется противоположным.

Церковь все-таки имеет свою собственную задачу. Надо еще сказать, что в таких житейских делах, в которых Бог помогает, Он помогает верующим любых религий. Вообще любое обращение к Богу, даже если человек при этом был неверующим, не может быть не услышанным. А если оно услышано, то в той или иной степени, в той или иной части удовлетворяется.

Поэтому если Бог  слышит наши молитвы, то это не значит, что мы в правильной Церкви. Если бы Он не слышал наших молитв, то это означало бы, что Бога вообще нет. Конечно, Он есть, и, конечно, Он слышит наши молитвы, даже если мы сами очень неправильны. Церковь ведет к другому – к изменению человека, которое есть спасение и обожение, пребывание в будущем веке. Это не проверяется даже действенностью молитвы, когда она спасает в житейских обстоятельствах.

Действенностью молитвы проверяется, есть ли Бог, работает ли молитва. Но Церковь – это нечто следующее и гораздо более важное. Конечно, когда люди думают только о том, есть Бог или нет Бога, то для них вопрос о Церкви просто не может стоять. Но тут подходит сравнение со спортсменами на соревнованиях: одно дело те, кто уже бежит и соревнуется, а другое дело те, кто думает, принимать ли участие. У них совершенно разные картины мира получаются.

Конечно, Церковь возникает там, где уже не спорят о существовании Бога, отвечает Он на молитвы или нет, а спорят именно о том, в чем воля Божия. Это становится первостепенной важностью. Поэтому Церковь должна быть. А с чего бы ей не быть? Ее же Господь основал, она всегда будет, на это есть обетование Божие. И как бы мы себя ни вели, это обетование исполнится — Церковь всегда будет, Господь найдет служителей, которые это захотят и исполнят. Но нам-то хочется, чтоб мы сами были именно этими служителями.

Ведь нет никакого обетования, что данная конкретная Церковь в данной местности сохранится. И мы видим много примеров, когда она не сохранялась. Или она сохраняется, да мы сами в ней не сохраняемся – это еще чаще и легче бывает.

Поэтому для того, чтобы Церковь продолжала существовать, мало того, что она когда-то была основана, и мало того, что существуют в ней благодатные таинства, которые не прекращаются – это необходимо, но этого мало. Но надо, чтоб были те люди, которые хотели бы это учение принимать и не давать его извращать.

Конечно, если меня или кого угодно, даже святого отца,  попросят последовательно объяснить, в чем состоит православие, то это будет бесконечно долгое объяснение, которое никогда его не исчерпает. Этого и не нужно, потому что просто можно сказать, что я верю так, как верит Церковь, или коротко сказать о Символе веры, где только обозначены некоторые главные темы, но на то это и символ веры, а не полное ее изложение.

Но это не есть незнание, потому что когда возникают какие-то другие предложения по толкованию веры, которые с этим не сходятся, то те люди, которые этим живут, это понимают, видят, что это чужое. Если это хорошо замаскированная новизна, то она не будет противоречить ничему, что раньше осуждалось. А в наше время уже и легко может грубо противоречить, потому что все забыли, что раньше осуждалось, да и помнить не хотят, даже если помнят.

Если ересь хорошо замаскирована, то она будет внешне неотличима от православия, но люди, находящиеся в Церкви, которым можно доверять, будут видеть суть, и будут видеть, что она несовместима с христианской жизнью. Тогда они объяснят догматы таким образом, чтобы отвергнуть эти новые злоучения, что и произошло в очень большом масштабе, но не впервые, именно на Первом Вселенском соборе в 325 году в Никее. Поэтому мы и совершаем  память этого собора особо.

Но мы должны помнить главное, как говорится в сегодняшнем тропаре: «апостол проповедание и отец догматы Церкве едину веру запечатлеша». То есть вера у Церкви всегда одна и та же, но ее запечатали, чтобы никто там не мог ничего подделать – сначала проповедь апостолов, затем догматы отец. И мы должны этого держаться, если мы хотим, чтобы у нас действительно была Церковь не только приятная во всех отношениях житейских, а чтоб она была спасительной, и чтобы мы менялись в ней не просто, как можно поменяться вследствие психотерапии, – это тоже хорошо, но мало, — а чтобы мы менялись именно духовно, чтобы у нас открывалось духовное зрение, чтобы мы сами научились различать духов, различать, где православие, где искажение догматов, где раскол, где истинная Церковь.

Аминь.

епископ Григорий (Лурье)