Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!

Сегодня мы совершили службу Страстей Христовых – ту службу, которую называют в народе “двенадцать евангелий”, потому что за этим утренним богослужением двенадцать раз читаются евангелия Страстей Господних. Отрывки из четырех евангелий так собраны и расположены, чтобы повествовать полностью о Страстях Христовых. Эти чтения перемежаются с песнопениями, некоторые из них очень древние и восходят к самой христианской древности — ко II веку, а может быть даже и к первому.

Эти песнопения, конечно, говорят о том же — о том, как понимала Церковь распятие Христа, точнее говоря, как Христос Сам этому научил, потому что Церковь понимала это так, как Христос научил. Из многого можно сейчас сказать малое, потому что лучше сосредоточиться на чем-то одном, чтобы хотя бы об этом сказать более или менее обстоятельно, а сказать обо всем невозможно, потому что речь идет о самом главном событии христианства.

Именно это событие мы сегодня вспоминаем, хотя другой стороной этого события является Воскресение. Но я не стану противопоставлять Воскресение и смерть, потому что это две стороны одного и того же события — Бог за нас распялся и умер, и Он воскрес. Но сегодня мы сосредоточены на том, что Он распялся и умер.

Очень многое мы узнаем о человеке при этом событии. Вот об этом можно поговорить — о том, что мы узнали о людях, которые так или иначе реагировали на смерть Христову. Может быть, общее сказано в одной из стихир праздника, где говорится о том, как издевательства ради совлекли со Христа Его собственные одежды; дали багряницу, которая была бедная, но обозначала шутовским образом багряницу царскую; дали терновый венец вместо царского венца — тоже такая пародия; дали какую-то трость вместо царского жезла. Вот об этом вспоминается в стихире, все это перечисляется и потом от лица Христа все это говорится: дали Мне трость, — и потом неожиданный поворот: “да сокрушу я яко сосуды скудельничи” — чтобы Я их разбил, как глиняные сосуды. Получается так, что Господь хочет всех спасти, но люди реагируют по-разному. Кто-то идет за Ним, кто-то сопротивляется, и того Он спасти не может.

И тогда получается, что Он их разбивает, как сосуды скудельничи. Как это бывает, может быть, лучше понять из другого места Евангелия, которое сегодня не читали, но оно тоже многим должно быть памятно. Христос там говорит, что Он подобен камню, на котором можно стоять и утверждаться твердо, но если он на кого-то свалится, то он его раздавит.

Вот подобно этому говорится и сейчас. Вроде бы такая слабость Христа — над Ним издеваются, дают Ему вместо царского жезла какую-то трость. А получается, что они это делают сами, сами Его просят о том, чтобы Он их сокрушил, разбил как глиняные сосуды, — не понимая того, конечно.

О механизмах, как это происходит, говорит нам история благоразумного разбойника и Вараввы. Благоразумный разбойник даже по имени не назван. Мы даже из церковного предания, за исключением, может быть, немногих его версий, не знаем имени этого разбойника. Мы его просто почитаем без имени как благоразумного разбойника. Конечно, мы почитаем его во святых, и сегодняшнее богослужение очень много о нем говорило.

Замечательное песнопение— эксапостиларий — посвящено именно благоразумному разбойнику, которому мы хотим подражать, чтобы Господь нас также причислили к Своим спасенным, несмотря на то, какая у нас жизнь. Может быть, она еще и хуже, чем у этого разбойника была. Напомню, что разбойник этот был отнюдь не невинной жертвой несправедливого приговора. Как он сам говорил другому разбойнику, неблагоразумному, распятому вместе, что мы получили достойное по своим делам. То есть наказание разбойников было вполне заслуженным их собственными преступлениями. И вот об этом благоразумном разбойнике говорится, что он делал для того, чтобы спастись. А что он делал? Он просто посмотрел на себя.

И вместо того, чтобы обвинять других, вместо того, чтобы обвинять Иисуса, как это сделал другой разбойник, или просто издеваться над Ним, что позволил вот такую слабость, чтобы Его распяли, он понял, что сейчас последний момент, когда можно исправить свою собственную жизнь.

Вот, ни много ни мало — исправить свою собственную жизнь, когда жить осталось всего ничего, и сделать уже в общем-то ничего нельзя, коль скоро ты уже висишь на кресте. Ты уже не можешь пойти и сделать какие-то благодеяния. А жизнь исправить все равно можно. Для этого нужно только обратиться ко Христу. Обратиться внутренне.

А другой разбойник, который казался там самым счастливым из всех, Варавва, был отпущен. Про него мы не знаем, что он творил, кроме того, что он действительно был разбойник, и что на казнь его осудили тоже заслужено. Но его имя до нас дошло, и это имя означает “сын отца” — “вар авва” или “бар абба”, более похоже на тогдашнее произношение. То есть “сын отца”.

Христос ведь тоже Сын Отца, как Он Себя все время представлял. Получается, что одного Сына Отца распяли, а другого отпустили. А в чем различие для людей, которые требовали, чтобы им отпустили Варавву, а Христа непременно распяли? Ведь и тот, и другой сын отца. Получается, что один Христос, а другой, можно сказать, антихрист. Не в том смысле, как Антихрист придет в конце света, но в другом смысле, в котором “антихрист” обозначает “вместо Христа”.

Вот Варавва был, действительно, вместо Христа. Его вместо Христа отпустили, и имя его об этом же говорит — сын отца, только очевидно, что другого отца. Почему же люди потребовали отпустить Варавву? Потому что, как объясняет Евангелие, их подучили к этому архиереи. То есть начальство им сказало, что так надо.

Действительно, опыт показывает, причем не только того времени, но любого времени, в том числе нашего, что большинство людей всегда будут говорить то, чего от них хочет начальство. Здесь очень разные психологические механизмы, необязательно такая уж прямо боязнь начальства и терроризированность населения, хотя бывает и такое. Возможно, это просто боязнь быть не таким, как все.

Это боязнь очень большая, и она приводит людей к самым большим подлостям. Люди боятся быть не с большинством, против большинства, против того, как все. А все — это обычно все-таки так, как хочет начальство. Почему же такой большой порок? Вот если мы посмотрим глубже, почему люди начинают хотеть быть как все, то тогда, может быть, мы это отчасти поймем.

Люди принимают сознательные решения, думая, что они способны их принимать. Хотя в большинстве случаев, мы просто не обладаем достаточными знаниями для того, чтобы принять то или иное решение. В конце концов, можно было стоять в той толпе, и ничего не зная про Иисуса, будучи частным человеком — предположим, даже не зная про воскресение Лазаря, — будучи при этом также человеком разумным, сказать, что я ничего не знаю про этого Иисуса, как впрочем и про Варавву. Может быть, я знаю, в чем их обвиняют, но насколько это правда — не мне судить. Так что же я буду высказывать свое мнение о том, кого распять, а кого отпустить?

Надо понимать свою некомпетентность и не вмешиваться. Нет, человеку кажется, что он понимает. На самом деле, так как для понимания нужны знания, нужно, чтоб, действительно, откуда-то они появились, то с “черного хода” проходит то, что вместо понимания оказывается. А вместо понимания — просто стремление быть как все. То, что все вокруг говорят, то и правда.

Это самое частое, но это защита своего психологического комфорта. Потому что, если ты не так, как все, то тебе придется, возможно, вступить в конфликт с твоим окружением, а зачем какой-то конфликт, когда просто можно бессознательно принять то же самое, что принимают все — тогда не будет никакого конфликта.

Вот так у человека отнимается ум. В результате вместо того, чтобы принимать те решения, на которые он, действительно, способен с теми малыми, но его собственными знаниями, с малыми, но его собственными способностями, он от них добровольно отказывается, потому что он считает, что он все равно все понимает. На самом деле он стремится к комфорту. Вот это то, что называется глупостью.

Глупые люди обычно говорят то, что им кажется, что говорят все вокруг. На самом деле глупость — это гордость, потому что более высокий и более низкий интеллект могут быть связаны со сколь угодно высокой житейской мудростью, в хорошем смысле слова мудростью. Глупость никак не является показателем интеллекта. Интеллект — это вроде способности. У кого-то они больше, у кого-то меньше.

Скажем, у кого-то больше к музыке способности, у кого-то интеллект, но мудрыми могут быть и те, и другие. Равно как и не быть. В том числе очень интеллектуальные люди, с очень развитым интеллектом бывают поразительно глупыми. Глупость — это именно привычка отказываться от тех возможностей соображать, которые у тебя есть. Обычно это происходит не просто так, а через гордость.

Человек думает, что он может понять, не оценивает ограниченность своих способностей. Ему кажется, что он может, потому что “вот же, я понимаю, все так говорят; я ж могу понять то, что все говорят, значит, это я сам понял”. И поэтому хочется глупым людям сказать: “распни Его!”

Так и получается, что люди вроде бы и простые, простого звания, но очень подвержены гордости. А гордость лишает разума и делает глупым даже очень интеллектуального человека. Поэтому глупость — это, действительно, очень большой порок.

По сути дела — это проявление гордости, которая самая худшая из страстей. Она является корнем всех остальных страстей. Именно гордость ведет к убийству, потому что человек совершенно ни перед чем не останавливается. Особенно это видно в тех событиях, которые мы сегодня вспоминали.

Поэтому будем смиренно исповедовать свою ограниченность и в интеллекте, и в знаниях. Не все мы можем всегда понять. Если мы даже что-то можем понять, то все равно можем не понять из-за того, что не знаем всех данных, которые нужны. А если все говорят, что это так, то совершенно не значит, что это так на самом деле. Особенно, если это говорит начальство.

Если это говорит начальство, то это означает только одно — начальство хочет от нас добиться какой-то реакции. И большой вопрос, хорошие ли у него цели или плохие. Поэтому будем внимать себе. Будем внимать себе, как это сделал благоразумный разбойник. Тогда даже в самый последний момент мы сможем исправить свою жизнь.

Аминь.