Санкт-Петербург, ул. Академика Байкова, 14а

Память св. Нины совпадает с последним днем праздника Богоявления и днем снятия блокады; во время блокады продолжались преследования катакомбной Церкви; наш приход Св. Елисаветы является прямым наследником последнего иосифлянского прихода, где служение совершалось открыто, — Троицкой церкви в Лесном; трагическая судьба последнего настоятеля этой церкви, иеромонаха Павла; вспоминая о блокаде, мы вспоминаем всех усопших в вере, эти жертвы были нужны для того, чтобы мы все обратились; катакомбное движение в Петербурге не исчезло, а сохранялось в течение всего советского времени; мы должны продолжать дело катакомбной Церкви — нести покаяние за наше пребывание в Московской патриархии – и лично, и нашего прихода – и быть истинно-православным и внешне, и внутренне.

Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!

Сегодня мы совершаем память святой равноапостольной Нины, которая всегда совпадает с последним днем праздника Богоявления и с особо памятным днем для нашего города – днем окончательного снятия блокады. Поэтому в этот день мы совершаем панихиду.

Когда мы вспоминаем о блокаде, то должны думать также и о православии, потому что вообще война и те жертвы, которые тогда были, послужили тому, чему они и должны были послужить. Мы не будем говорить о политическом плане, но в плане духовном эти жертвы послужили тому, что очень многие люди вспомнили о вере, обратились и покаялись, даже и те, кто раньше были коммунистами.

Во время блокады продолжала существовать катакомбная Церковь. Жертвами блокады становились не только те, кто умирал от голода, но и те, кого продолжали арестовывать и убивать коммунисты. Конечно, убивали разных людей, но особенно они преследовали катакомбную Церковь.

Совсем неподалеку от нас, в Коломягах, в частном доме был, как мы узнаем теперь из открытых архивов, катакомбный приход во главе с архимандритом Клавдием. Этот приход был на нелегальном положении, до 1942 года там продолжались службы, но потом НКВД разоблачило их, и архимандрит был расстрелян. Он является святым мучеником. Некоторые другие прихожане попали в тюрьму.

То есть даже и во время блокады такие потери не прекращались. Но другие катакомбные приходы сохранялись даже и во время блокады. На протяжении всей войны люди молились и служили, как могли. Во время блокады судьба и нашего прихода сложилась печально.

Может быть, многие не знают, что наш приход — это продолжение прихода, который был раньше, до перехода в Зарубежную церковь, при Московской патриархии в церкви Александра Невского, а приход Александра Невского продолжал собой, в свою очередь, приход из снесенной в 1967 году деревянной церкви Святой Троицы на Гражданском проспекте, дом 1 (это нынешний адрес того места).

Этот приход Святой Троицы был открыт с дореволюционных времен. Московской патриархии разрешили сохранить приход при условии, что он переедет на новое место, так как старое здание снесли под предлогом расширения Гражданского проспекта. Приход оставался в свое время последним иосифлянским, то есть истинно-православным храмом не только нашего города, но и нашей страны.

Он не был закрыт в начале тридцатых годов, как были закрыты постепенно все истинно-православные храмы, начиная с собора Спаса-на-Крови, который был кафедральным для истинно-православной церкви. Храм не был закрыт, хотя основная часть этого прихода уже молилась тайно: было понятно, что сохранили храм только для того, чтобы выслеживать истинно-православных христиан.

Настоятелем перед самой войной там был довольно молодой (ему не было и 40 лет) иеромонах Павел (Лигор), которого все сторонились, считая его агентом НКВД. Действительно, постепенно там состав прихода изменился на людей совершено другого духа, и в 1943 году, в блокаду, эта церковь перешла в Московскую патриархию официально. Но настоятель, которого все считали стукачом и которого все боялись, не перешел. Этим он доказал, что стукачом не был, а подозрения были напрасны.

Так иеромонах Павел оставался в истинно-православной Церкви, не имея никакого прихода, до послевоенного времени. Подрабатывал тем, что служил панихиды на кладбищах и требы по домам. Но уже в конце сороковых годов, к сожалению, он тоже соединился с Московской патриархией, причем, в качестве мирянина, так как до этого сергиане уже успели издать против него указ о лишении сана. После этого он долго работал псаломщиком в церкви на Смоленском кладбище. Он умер только в 1983 году. Такая трагическая судьба.

Вот такая судьба нашего прихода. В лице нашего прихода церковь в Лесном возвратилась туда, откуда она пришла, в церковь митрополита Иосифа, управлявшего не только ей, но и приходами по всей стране.

Поэтому, вспоминая о блокаде, мы вспоминаем всех усопших в вере. Мы также должны вспоминать, для чего это было нужно. Эти жертвы были нужны для того, чтобы мы все обратились. Неважно, сколько времени мы проживем на земле, а важно, как мы спасаемся, как мы живем, точнее, в каком состоянии мы умрем. Господь говорит: в чем застану, в том и сужу.

Кроме того, мы должны помнить, что блокада — это было время исповедничества, когда продолжалось служение в истинно-православной Церкви, когда продолжались все эти гонения, отнимали жизни у тех, кто не уступал безбожникам и служителям сатаны. Кто-то из исповедников погибал и после войны.

Не надо думать, что катакомбное движение в нашем регионе, то есть в Петербурге и в ближайших окрестностях до Новгородской области, исчезло. Мы знаем, что в Петербурге до 1988 года жил один из старейших и авторитетнейших катакомбных пастырей Михаил Рождественский. Сохранились прихожане, которые тогда были молодыми, а сейчас совсем старенькие. Слава Богу, они живы до сих пор.

Поэтому, будем вспоминать и о них, и будем стараться помнить о том, что мы оказались сейчас на их месте и должны продолжать их дело, то есть нести покаяние за наше пребывание в Московской патриархии – и лично, и нашего прихода – и быть истинно-православными и внешне, и внутренне.

Аминь.