Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня у нас предпоследняя беседа на аскетические темы, и мы будем говорить о тех проблемах, которые касаются нашей душевной жизни, а в жизни телесной, может быть, никак и не проявляются. И вторая по значимости после послушания (или отсутствия послушания) проблема, мне кажется, в нашей христианской жизни – это зависть.

Очень многие люди не понимают, что такое зависть. Они думают, что зависть – это когда я желаю зла человеку, который добивается какого-то успеха. У меня к нему недоброжелательство, и я хочу сам такого же успеха. Это действительно зависть, никакого спора в этом нет, но это ее самое грубое проявление. Конечно, в христианской жизни его не должно быть. Надо воспринимать такие помыслы, если они приходят, как всякие прочие непотребные помыслы, и пусть они приходят, сколько хотят, это их дело, а мое дело их не принимать. Тогда я не согрешу.

Но настоящие и глубокие проблемы с завистью начинаются на другом уровне.  Зависть – это то, что совершенно по-своему окрашивает наш взгляд на других. Как и всякая злая страсть, зависть является извращением чего-то правильного. Есть некая правильная способность души, которая необходима в деле нашего спасения, и которая в случае, если будет неправильно использоваться, в извращенном виде, превращается в зависть.

Правильное – это то, что мы должны себя сравнивать с хорошими примерами и с плохими тоже, и одним подражать, а от других уклоняться. Это то, о чем многократно говорит канон Андрея Критского, который весь на этом построен. Еще апостол Павел говорит: «подобни мне бывайте, якоже аз Христу». Тут он говорит о том, что через его подражание Христу мы должны учиться своему собственному подражанию Христу. Здесь имеется в виду это, а не то, что Христос нам – недостижимый пример, а для Павла, якобы, достижимый, и поэтому мы, в отличие от самого апостола Павла, должны брать в пример апостола, который «похуже», чем Христос. Но тут сказано о том, что мы должны учиться у апостола Павла подражать Христу. То есть подражание – это необходимая вещь.

Для этого мы должны видеть, чего нам не хватает, или, наоборот, какие дурные поступки люди совершают. Самих их судить не надо, но их поступки-то судить вполне можно. Хотя мы не говорим, какая при этом вина их самих, потому что самих, повторю, мы не судим. Мы должны избирать благо и уклоняться от зла. Поэтому понятно, о чем идет речь, когда мы говорим о том, что есть некая добродетель, которая, извращаясь, становится завистью.

Когда эта добродетель извращается, то происходит примерно следующее. Если я вижу в другом что-то хорошее (с моей точки зрения  хорошее), чего у меня (с моей точки зрения) недостаточно или нет вообще, я, вместо того, чтобы это признать и думать, как ему подражать, начинаю думать, что оно не столь уж и хорошее, а достаточно плохое. Я начинаю сам себя убеждать (используя для этого какие-то зацепки, которые действительно могут быть у этого человека, — может, он подает какие-то поводы, а может, не подает никаких поводов, а я все сам придумаю, такое тоже бывает, едва ли не чаще), начинаю себя убеждать, что все-таки это не настоящая добродетель, не та ей цена. Что, на самом деле, то ли просто кажется, что он это делает хорошо, а на самом деле он делает что-то другое, и вовсе даже не хорошо, а плохо. То ли, может быть, он делает это хорошо, но ценой того, что где-то в другом месте он делает все совершенно плохо, и так далее и так далее. То есть мы найдем, как обесценить эту добродетель. Мы начинаем в отношении поступков или каких-то свойств характера этого человека производить такую психологическую операцию, которая в современной психологии называется обесцениванием. То есть мы начинаем считать, что ничего в этом нет хорошего.

Но это мы делаем не потому, что на самом деле там ничего хорошего нет, а потому, что нами движет зависть. Вместо того, чтобы признаться себе честно, что да, это хорошее, а у меня этого нет, а я хочу, чтобы было, и вместо того, чтобы подражать ему и думать, как же мне хоть как-то приблизиться, сделать хоть какой-то шаг в этом направлении, я начинаю думать о том, как бы мне, наоборот, ничего не делать и довольствоваться тем, что есть. И в своих собственных глазах оказываться лучше него, хотя он вроде как лучше меня. А решается такая психологическая задача всегда одинаково: надо его обесценить, надо сказать, что на самом деле то, что кажется у него хорошо – это на самом деле плохо. И тогда получится, что я-то уже и не плохой, если не могу как он, потому что я, по крайней мере, не делаю того плохого, что делает он. Хотя, может, я не делаю ничего хорошего. И поэтому получается, что я в своих собственных глазах все равно утверждаюсь. И мой (опять из психологии употреблю термин) нарциссизм, мое грандиозное «я» не терпит никакого ущерба, но, наоборот, утверждается.

Именно для того чтобы утвердиться в своих собственных глазах, для того чтобы продолжать в своих собственных глазах быть великим (хотя, может быть, я не всегда это себе проговариваю, но по сути я именно так себя ощущаю), – именно для этого я начинаю уничижать всех остальных. Начинаю видеть их добродетели, особенно те, которых сам не имею, и говорить, что они на самом деле не добродетели, а только некоторый обман, то есть еще хуже, чем просто отсутствие добродетели, обман на месте добродетели, что вообще ужасно. И вот они какие все ужасные, какой я хороший. Это очень часто бывает между христианами, когда они, вместо того, чтобы подражать друг другу в исполнении чего-то хорошего, чего-то христианского, начинают уничижать друг друга и думать, что вот, этот лицемер, что это на самом деле все лицемерие или просто какая-то глупость, или вообще он псих, что это делает. Находятся здесь разные глаголы.

Между прочим, конечно, это все вполне проявляется и в житейских вещах. Есть два рода зависти в житейских вещах. Один говорит, что он богатый, а я бедный, я тоже хочу быть богатым. Если он правильно завидует, так сказать, по-белому, тогда он скажет, что «я тоже хочу быть богатым», и найдет способ сделаться богатым и заработать какими-то средствами, не в ущерб ближнему. То же самое мы, христиане, говорим о богатстве добродетелей. Он богатый, я бедный, но я могу хоть немножко подзаработать каких-то добродетелей.

А если зависть дурная, то, конечно, я постараюсь отнять у него. Если мне это никак не сделать, то, по крайней мере, «не доставайся ж ты никому», и сделать ему какую-то гадость. Чтобы либо он лишился своего богатства, либо чтобы, по крайней мере, он не испытывал от обладания этим богатством ничего хорошего, просто испортить ему как-нибудь жизнь с другой стороны. Вот это то, что бывает в миру. Но то же самое бывает и относительно добродетелей.

И очень легко себя ловить на этой зависти, когда мы узнаем, что с этим человеком происходит что-то не то, что-то с ним плохое. То ли обнаружилось какое-то его грехопадение (если мы говорим о христианских добродетелях), то ли (если мы говорим о мирском) у него какие-то несчастья, неприятности. – И если мы ощущаем некоторое удовольствие, торжество, «я же говорил!», что-то такое, то это означает, что у нас зависть.

Не будем это путать с другим, тоже не очень христианским чувством, когда мы испытываем удовольствие от того, что с нашими врагами, которые против нас что-то злоумышляли, произошло что-то плохое. Во-первых, если это война, то это означает, что мы в какой-то степени побеждаем. Война – это дело нехристианское, но христиане вполне могут им заниматься, и во многих случаях просто обязаны им заниматься. Во-вторых, война есть война.

А я сейчас говорю не про это. А про то, что практически никакого смысла для меня не имеет, а я просто узнаю, что он такой был вроде как святоша, а потом вдруг пал, и теперь с ним «все понятно». Вот это не должно приносить никакого удовлетворения, даже если осуществились какие-то мои прогнозы. Потому что если была хотя бы какая-то надежда, — а, может, и на самом деле оно было так, — что его прежние добродетели были настоящими, – то ничего не может быть хорошего от того, что в мире умножается зло. Но если мы, тем не менее, чувствуем некоторое внутреннее торжество – это верный признак, что здесь имеет место зависть.

Насколько это вообще для человеческого общества серьезно, свидетельствует такой безошибочный индикатор массовых настроений, которым является желтая пресса. Одна из любимых тем желтой прессы – это как у каких-то звезд, которым принято завидовать в массовой аудитории, случились какие-то несчастья в семье. Если нет настоящих несчастий, то хотя бы какие-то мнимые несчастья. Потому что эти темы всегда оказываются, как выражаются журналисты, рейтинговыми. Потому что всем интересно и приятно прочитать про несчастья знаменитых людей, которым обычно завидуют. Это значит, что действительно массовым чувством является такого рода глубинная зависть.

И не надо думать, что если мы приходим в Церковь, то мы вдруг оказываемся совершенно из другого теста, и нам это несвойственно. К сожалению, нам это свойственно, и, к еще большему сожалению, мы начинаем, исходя из этой зависти, строить свою христианскую жизнь, если ее можно так назвать. Особенно свою жизнь в общинах. Многие церковные общины испытывают большие нестроения из-за того, что, по причине зависти, отдельные их члены между собой враждуют.

Поэтому, чтобы не было зависти, надо над собой работать. А как работать? Есть стандартные правила, которые святые отцы многократно излагают, которым все мы обязаны следовать.

Во-первых, конечно, надо прогонять от себя всякие мысли, которые так или иначе связаны с завистью. Что значит прогонять? Если мы занимаемся аскетикой, то мы это знаем. Мы вполне способны заниматься упражнениями на то, чтобы «не думать о белой обезьяне». Если человеку, который совершенно не владеет своими мыслями и собой, дать какую-то тему, о которой не думать, то он как раз о ней-то и будет больше всего думать, как известно. Но если человек специально тренируется (а мы все это обязаны делать), то тогда он может действительно об этом не думать. То есть не принимать помыслов. Это первое.

Второе: надо стремиться всячески желать всего хорошего всем людям. Хорошего – относительно их христианской жизни. И, разумеется, не желать ничего плохого, впадения в какие бы то ни было грехи. Поэтому надо, со своей стороны, помогать и поддерживать людей в том, чтобы они стояли в добродетелях. Или, если они в них не устояли, что тоже бывает у нас на глазах с нашими ближними, чтобы они в них как-то опять восстанавливались. Вот это должно быть четко.

И когда нам кажется, что кто-то из наших знакомых христиан что-то делает не так, что вот он, на самом деле, плохой, раз он это делает не так, то мы должны сами себе говорить, что, скорее всего, я вижу его в таком виде потому, что мне так его показывает моя собственная к нему зависть. Что у меня извращенное представление о нем. А должна быть презумпция того, что он делает более-менее хорошо, он более-менее старается, но, разумеется, скорее всего (это тоже должна быть презумпция), там имеются какие-то страсти, из-за чего все-таки у моего ближнего загрязненная добродетель. Поэтому можно ожидать, что там будет какой-нибудь подвох. Можно ожидать, но, тем не менее, сам по себе он старается делать хорошо, и мое дело – постараться, чтобы там это все и было хорошо, то, что там было нечистое, наоборот, очистилось, чтобы проявлялось то лучшее, что есть у этого человека. И вот я здесь должен ему помочь. Это то, что всем нам всегда доступно.

И надо понимать, что если мы христиане, то основа всех наших расположений к окружающим, особенно к другим христианам – это будет зависть, если с этим ничего не делать. Для того чтобы это было иначе, над этим надо специально работать. Для того чтобы над этим специально работать, надо прежде всего осознать проблему. Как алкоголик не начинает лечиться от алкоголизма, пока не признает, что у него эта проблема есть, что он сам с ней не справляется, что он действительно больной, так и в отношении зависти. Конечно, это же можно сказать и о других грехах. Надо сначала увидеть это в себе, увидеть, что проблема есть не вообще где-то там, в космосе разлитая, а именно конкретно во мне, и что с ней надо работать. И тогда милостью Божией можно избавиться от этого рабства зависти, которое совершенно извращает все наши межчеловеческие отношения.

Аминь.